Александр Прасол
Сёгуны Токугава. Династия в лицах

Изменения в воинском кодексе

Двадцать первого июня 1635 года главный конфуцианец бакуфу Хаяси Радзан (1583–1657) зачитал удельным князьям, собравшимся в Большом зале замка Эдо, новую редакцию воинского кодекса Букэ сёхатто. По случаю двадцатилетнего юбилея (кодекс был принят в 1615 году) его текст был дополнен шестью новыми статьями; теперь их стало девятнадцать. Главное новшество состояло в том, что отныне служба провинциальных даймё в воинской столице из эпизодической превращалась в регулярную и должна была начинаться в одно и то же время – в апреле. Согласно указу, тридцать восемь воинских кланов из восточной части страны и шестьдесят один клан из западной получили предписание прибыть в Эдо в апреле следующего 1636 года и нести службу следующие двенадцать месяцев. Первый вариант указа касался только «удалённых» тодзама даймё, но начиная с 1642 года ужесточённую воинскую повинность возложили и на потомственных вассалов Токугава (фудай даймё). Правда, их привлекали на службу реже и на более короткие сроки.

Дорожный караван удельного князя

Выход сёгуна к вассалам

Обновленный кодекс вводил полный запрет на самовольные политические браки, детализировал процедуру получения разрешений бакуфу на строительство и ремонт замков, уточнял правила пользования паланкинами и т. д. Корабелам было запрещено строить суда грузоподъёмностью более пятисот коку риса (семьдесят пять тонн), а провинциальным даймё запретили вывозить на продажу товары за пределы своих владений. Барьеры между провинциями и уездами стали ещё выше, а сами они превратились в изолированные анклавы, подчинявшиеся центральному правительству и поддерживавшие связи только с ним. На любое действие, не оговорённое в новом уставе, провинциальный феодал должен был получать разрешение сёгуна.

Редакция Букэ сёхатто 1635 года систематизировала и ужесточила отношения между бакуфу и удельными князьями. На протяжении следующих двух столетий эти отношения определяли важнейшие стороны жизни не только воинского сословия, но и всего японского общества. Провинциальные даймё проводили год дома, в своих владениях, и год в Эдо, на службе у сёгуна. Их жёны и дети постоянно жили в Эдо фактически на положении заложников, поскольку не могли покинуть город без специального разрешения. Охрана и содержание городских усадеб даймё, равно как и их ежегодные переезды со свитой, требовали немалых расходов, иногда доходивших до половины годового дохода. Вассалы удельных князей круглый год несли службу в городе, охраняя и обслуживая их усадьбы; из-за этого Эдо стал самым «воинским» и самым «мужским» городом в стране.

В декабре 1635 года вышел ещё один важный документ – указ бакуфу из двадцати трёх статей, касавшийся хатамото, исторических союзников правящей династии. Так называли небогатые воинские семьи с доходом менее десяти тысяч коку риса, главным капиталом которых считались верность дому Токугава и доверие со стороны бакуфу. В отличие от даймё, имевших доход более десяти тысяч коку, хатамото служили резервом первой очереди на замещение правительственных должностей. Получив такое назначение, хатамото превращался в гокэнин, чиновника на государственной службе. К началу 1630-х годов доходы и уровень жизни хатамото снизились, что привело к росту недовольства. В 1635 году Иэмицу за счёт конфискаций и переназначений среди тодзама даймё расширил историческим союзникам земельные владения, после чего их материальное положение несколько улучшилось.

Указы 1635 года упорядочили систему государственного управления и заложили основу для её дальнейшего развития. В составе бакуфу появились новые административные органы: Городской магистрат (мати бугё), Магистрат по делам религий (дзися бугё), Административно-финансовый магистрат (кандзё бугё), Главная служба тайного надзора (даймэцукэ), Комендатура замка Эдо (русуи) и другие службы, непосредственно подчинённые сёгуну. Для предварительного рассмотрения подаваемых ему документов было создано Судебное присутствие (хёдзёсё), определён его состав и график работы. Присутствие стало первым судебным органом, где рассматривались спорные вопросы, невоенные конфликты и правонарушения.

Заседание в Высшем судебном присутствии (хёдзёсё)

Работой бакуфу в это время руководили приближённые к сёгуну Абэ Тадааки (1602–1675), Мацудайра Нобуцуна (1596–1662) и Абэ Сигэцугу (1598–1651). Как и в прежние годы, они выполняли свои обязанности поочерёдно, но длительность рабочей смены была увеличена с пятнадцати дней до тридцати. Кроме того, трижды в месяц – по вторым, двенадцатым и двадцать вторым числам – руководители бакуфу должны были вести в замке приём удельных князей и заниматься решением их вопросов. Такой же график был введён и для вновь созданных правительственных служб.

Отодвинув соратников отца на второй план, Иэмицу сохранил за ними прежние должности тосиёри (букв. «старейшина»), а его новых выдвиженцев стали называть словом родзю. Со временем это название закрепилось и стало основным, а статус должности тосиёри понизился, и её переименовали в вакадосиёри (букв. «младший старейшина»). Ещё некоторое время спустя словом тосиёри стали называть старших распорядительниц (дам третьего ранга) на женской половине замка.

Административная реформа 1635 года упорядочила работу бакуфу. Однако в январе 1637 года третьего сёгуна вновь настигла депрессия – он потерял сон, аппетит, интерес к жизни и никого не хотел видеть. Его распорядок дня и жизненный график, периоды отдыха и активности поменялись местами: днём сёгун спал, а по ночам для него устраивали театральные представления, турниры по игре в го и сёги. Осенью, когда спала жара, его стали вывозить на охоту, но болезнь держалась и не отступала. За одиннадцать месяцев – с января по ноябрь 1637 года – он не принял ни одного даймё и не прикоснулся ни к одной бумаге. Девятого ноября с острова Кюсю пришло сообщение о мятеже в провинции Бидзэн, известном как Симабарское восстание. Необходимость реагировать и принимать решения помогла вернуть Иэмицу к жизни; за следующие четыре месяца он постепенно восстановился. Во время его болезни рабочий ритм бакуфу снизился до минимума.

Широко известное сегодня название правительства (бакуфу, букв. «полевая ставка») в то время ещё не имело хождения. Его называли словом коги (или куги, букв. «публичная власть») в противоположность режиму личной власти патриархов в семейных кланах. В прежние века так именовали сёгунат Асикага и власть императорского дома. Так же называл свою систему власти и Тоётоми Хидэёси. Со временем удельные князья стали называть словом коги свои провинциальные администрации, а в конце эпохи Токугава значение этого слова ещё больше расширилось, и оно стало обозначать примерно то же, что бакухан тайсэй, то есть всю сложившуюся к тому времени систему управления – центральное правительство в Эдо и подчинённые ему княжеские администрации в провинциях.

Закрытие страны

В годы правления Иэмицу завершился длившийся несколько десятилетий процесс закрытия страны. Первый шаг к самоизоляции был сделан в 1587 году, с выходом указа Тоётоми Хидэёси о запрете христианства. Тогда никто ещё не знал, что это начало большого и долгого пути, который сильно повлияет на формирование национальной культуры, традиций и менталитета. Токугава Иэясу как продолжатель дела Тоётоми Хидэёси воспринял и развил его внешнеполитический курс, действуя в своей обычной манере – взвешенно и осторожно, стараясь не нанести ущерба прибыльной внешней торговле. За прошедшие пять десятилетий этот курс утвердился, получил всеобщее признание и стал основой внешней политики правительства. Казалось бы, всё закономерно и идёт в правильном направлении, но уже при внуке Иэясу страна почти полностью изолировалась от внешнего мира, что абсолютно противоречило планам и устремлениям основателя династии. Почему так случилось?

Иэмицу как верный продолжатель политики своего отца и деда много внимания уделял борьбе с нелегальной торговлей на западе страны. В 1633 году в Нагасаки произошёл очередной скандал с одним из её активных участников, начальником Городского магистрата Такэнака Сигэёси (? –1634). Злоупотреблявший своими полномочиями чиновник был снят с должности и отправлен под домашний арест, а в следующем году получил приказ покончить с собой. На освободившуюся должность сёгун назначил хатамото Имамура Масанага и Сога Хисасукэ с заданием обеспечить выполнение специально подготовленного указа бакуфу из семнадцати пунктов, который иногда называют первым законом о закрытии страны (дайитидзи сакокурэй). Указ запрещал принимать в японских портах суда без торговых лицензий и заключать сделки с не уполномоченными на то лицами. Жителям страны было запрещено самовольно выезжать за пределы страны, а тех, кто выехал и прожил там более пяти лет, – принимать обратно. Португальских миссионеров, главный источник всех неприятностей, было приказано выявлять и принуждать к отречению от христианства, а тех, кто не соглашался, сажать в тюрьму. За сообщение о местонахождении батэрэн (искажённое европейское падре) полагалось денежное вознаграждение.

Легальная торговля была жёстко регламентирована и осуществлялась в централизованном порядке. Все торговые суда, направлявшиеся в Эдо, должны были быть пронумерованы, а их номера следовало заблаговременно сообщить бакуфу. Португальцы и голландцы регулярно устраивали стычки, поэтому портовым властям было предписано принимать их по отдельности и в разные дни, по заранее составленному и утверждённому графику. Регламентация привела к резкому снижению числа лицензированных судов и фактическому свёртыванию внешней торговли. В год выхода указа в порту Нагасаки было принято всего два иностранных судна – меньше, чем когда-либо за последние тридцать лет.

Таблица

Лицензированная внешняя торговля при первых трёх сёгунах Токугава

Источник: Токугава Иэмицу. Сандай сёгун, аои но миё но ти то дан = Токугава Иэмицу, третий сёгун. Политика эпохи мальвы и её окончание. Гакусю кэнкюся, 2000, с. 146

Присланные в Нагасаки чиновники Сога и Имамура в течение года по очереди выполняли обязанности городского наместника, а в мае 1634 года их сменили Сакакибара Мотонао и Канъо Мотокацу. С собой они привезли новый указ бакуфу с двумя запретами – на въезд в Японию религиозных проповедников и вывоз оружия (дайнидзи сакокурэй, второй закон о закрытии страны). Сёгуну доложили, что португальцы закупают в Японии оружие и продают его в Маниле и Макао, за что местные власти оказывают им покровительство. Запрет на вывоз оружия окончательно добил внешнюю торговлю.

Преследование христианства усиливалось и распространялось с запада на восток. В 1633 году прошли массовые аресты христиан на острове Кюсю, а в августе – сентябре 1635 года в остальных районах страны, включая восточные, почти не затронутые миссионерской деятельностью. К выявлению христиан власти повсеместно привлекали население. В Киото за информацию о местонахождении европейского проповедника платили сто кан серебром, за японского – пятьдесят, а за рядового японского христианина – тридцать. Освободившееся жильё христиан также передавали доносчикам. Японцев заставляли отрекаться от европейской религии, а португальцев в июле 1636 года изолировали на специально отсыпанном для этого острове Дэдзима в бухте Нагасаки. У входа на мост, соединявший остров с берегом, был установлен круглосуточный сторожевой пост и информационный щит, предупреждавший горожан о том, что контакты с обитателями острова запрещены. После этого вознаграждение за донос о португальском проповеднике было увеличено до трёхсот кан серебром, а тех, кто решался усыновить ребёнка, рождённого в браке с португальцем, полагалось высылать из страны. Двести восемьдесят семь детей, уже появившихся к тому времени в смешанных браках, были депортированы в Макао.

Последним звеном в цепи событий, ускоривших закрытие страны, стало восстание в уезде Симабара на острове Кюсю. С 1633 года в этом регионе из-за стихийных бедствий началось снижение урожаев, в то время как нормы рисовых поставок остались неизменными. В 1636 году бакуфу в связи с ремонтом замка Эдо объявило всеобщую трудовую мобилизацию, и число рабочих рук на полях заметно сократилось. Рост недоимок заставил местные власти предельно ужесточить меры по выбиванию долгов. У крестьян изымали последние запасы еды, а кое-где управляющие начали брать жён и дочерей сельских старост в заложники, и, если деревня не выполняла план поставок, женщин публично казнили – надевали соломенные мешки и поджигали, наблюдая «огненные танцы смерти». В семейной хронике воинского клана Курода говорится о том, что в октябре 1637 года в заложницы попала беременная жена сельского старосты по имени Ёдзаэмон. Её раздели и бросили в подземную темницу, пол которой был покрыт водой; через шесть дней состоялись роды, в результате которых мать и ребёнок погибли (Курода Нагаоки иссэй но ки). Известие о расправе взорвало деревню: вооружившись кто чем мог, крестьяне 25 октября напали на усадьбу местного управляющего, сожгли её и убили хозяина. По другой версии, восстание началось после массового ареста японских христиан в деревне Арима. Расправившись с управляющим, восставшие напали на замок Симабара, но взять его не сумели. Наскоро укрепив соседний форт Хара, они завезли в него продовольствие и боеприпасы, превратили в опорный пункт и заняли оборону. С полуострова Симабара мятеж перекинулся на группу расположенных рядом островов Амакуса, и вскоре число восставших достигло двадцати четырёх тысяч человек. Население западной части Кюсю уже более восьмидесяти лет находилось под сильным влиянием христианства и в последнее время подвергалось особенно суровым преследованиям, что также усугубило протестные настроения. Португальские миссионеры морально поддержали восставших, и форт Хара стал центром религиозного сопротивления; на его внешних укреплениях появились христианские знамёна и кресты.

Положение местных властей усугублялось тем, что все даймё острова Кюсю, за исключением заболевшего Симадзу Иэхиса, находились на службе в Эдо, поэтому реакция на действия восставших была слабой и запоздалой. Старейшины дома Симабара обратились за помощью к соседям из Сага и Кумамото, но те отказали, сославшись на запрет бакуфу предпринимать что-либо за пределами своих владений.

Правительству стало известно о восстании в начале ноября. Сёгун отпустил со службы удельных князей с острова Кюсю и распорядился подавить мятеж. Командующим операцией он назначил Итакура Сигэмаса из провинции Суруга, но выбор оказался неудачным: многие западные даймё отказались выполнять приказы небогатого и малоавторитетного хатамото, поэтому ему пришлось действовать малыми силами. Окружив форт Хара, Итакура попытался взять его штурмом, но потерпел поражение и погиб. Его сменил более влиятельный и авторитетный советник бакуфу Мацудайра Нобуцуна. Прибыв на место, он провёл дополнительную мобилизацию среди местных кланов и даже обратился за помощью к голландцам, попросив их поддержать штурм форта обстрелом из корабельных пушек. На этот раз стодвадцатитысячная армия справилась с восставшими и 28 февраля после двухдневного штурма захватила форт Хара. Власти жестоко расправились со всеми, кто имел хоть какое-то отношение к мятежу, казнив более тридцати семи тысяч человек, включая женщин и детей.

Зачинщиками восстания и его главной движущей силой были признаны христиане. Это устраивало и центральную, и местную власть, однако не избавило последнюю от наказания. Ответственность за мятеж правительство возложило на удельных князей Мацукура Кацуиэ (1597–1638) и Тэрадзава Кататака (1609–1647), во владениях которых произошли главные события. Земли Мацукура были конфискованы, а сам он отправлен в ссылку и в том же году за убийство крестьянина приговорён к смертной казни. Удельному князю отрубили голову как рядовому преступнику, что случалось крайне редко – не более двух-трёх случаев за весь период Токугава. Второй виновник, Тэрадзава Кататака, также был лишён своих владений и отправлен в ссылку. Через девять лет он лишился рассудка и покончил жизнь самоубийством; семейная линия Тэрадзава на этом прервалась.

Казнь простолюдина

Боевые действия против восставших продолжались три месяца и потребовали большого напряжения сил, но воевавшие на стороне бакуфу командиры не получили вознаграждения; им лишь компенсировали фактические затраты на содержание людей в полевых условиях. После подавления восстания был изменён четвёртый параграф воинского устава, запрещавший соседним кланам предпринимать совместные действия. Теперь это стало возможным, но только в случаях беспорядков, направленных против бакуфу.

Восстание в уезде Симабара стало самым крупным за весь период Токугава и в числе прочего заставило правительство ужесточить контроль за иностранцами. В 1639 году португальцы, главные проповедники христианского учения, были изгнаны из страны, а их место в торговле заняли не столь религиозные голландцы. Однако через два года их тоже взяли под жёсткий контроль, переместив торговое представительство Голландии из Хирадо в Нагасаки, в бывшую португальскую резервацию на острове Дэдзима.

Процесс закрытия страны на этом завершился, хотя изоляция не была полной; Япония сохранила отношения с Кореей, государством Рюкю и ограниченные торговые связи с Голландией. Каждый иностранный партнёр имел внутри страны собственного посредника, через которого контактировал с правительством: Корея – через клан Со на острове Цусима, Рюкю – через клан Симадзу на Кюсю, а голландское представительство – через наместника Нагасаки. На севере страны, на острове Эдзо (нынешний Хоккайдо), жили племена айну, естественные соседи японцев по архипелагу. В правительстве о них почти ничего не знали и не думали об установлении отношений, но если бы такая потребность вдруг возникла, то посредником наверняка стал бы клан Мацумаэ, единственный представитель «большой земли» на пустынном северном острове.

Голод годов Канъэй

Вторая половина 1630-х годов оказалась для острова Кюсю чрезвычайно неблагополучным периодом; социальные потрясения и природные бедствия следовали одно за другим. Через шесть месяцев после подавления Симабарского восстания, в сентябре 1638 года, остров охватила эпидемия чумы домашнего скота. До конца года погибли более тридцати тысяч животных, что нанесло тяжёлый удар по сельскому хозяйству. В последующие два года эпидемия распространилась на соседний остров Хонсю и в два раза сократила поголовье скота в его западных провинциях. Цена обычного быка превысила стоимость боевой лошади; деревенские старожилы не помнили такого ни по собственному опыту, ни по рассказам дедов. Нехватка тягловой силы и главного источника органического удобрения сократила урожаи, на западе страны начался голод.

В дополнение к этим несчастьям в июне 1640 года произошло мощнейшее извержение вулкана Комагатакэ на юго-западе Хоккайдо. Объём выброшенных в атмосферу грунта, камней и пепла составил 2,9 кубического километра. Гигантский выброс накрыл огромный регион на северо-востоке Хонсю. До извержения вулкан возвышался на тысячу семьсот метров над уровнем моря и имел такую же красивую, геометрически правильную форму, как воспетая в стихах Фудзияма. После взрыва верхушка купола высотой около шестисот метров превратилась в пыль и развеялась по ветру, от горы осталось лишь неровно зазубренное основание высотой чуть более километра. Извержение 1640 года, самое мощное в тысячелетней истории вулкана, резко изменило климат в регионе – в следующем году его охватила аномальная засуха, а вслед за ней прошли проливные холодные дожди, вызвавшие наводнения и смывшие остатки урожая. Представление о ситуации в регионе дают сравнительные цифры поставок риса в казну из среднего по размерам княжества Ямагата на северо-востоке Хонсю (современная префектура Ямагата).

Таблица

Источник: Сомада Ёсио. Нихон кинсэй но рэкиси. Сёгун кэнрёку но какурицу = Японская история в новое время. Становление власти сёгунов. Ёсикава кобункан, 2012, с. 179.

Массовый падёж скота на западе страны и погодные катаклизмы на востоке привели к катастрофе, известной как «великий голод годов Канъэй» (канъэй дайкикин). Его пик пришёлся на зиму 1642 года и весну 1643 года. Массовое бегство крестьян, продажа людей в рабство, трупоедство, каннибализм и тысячи умерших от голода, которых некому хоронить, можно было видеть повсюду.

Сёгун и правительство делали то немногое, что могли. В апреле 1642 года Иэмицу отменил воинскую службу для сорока пяти удельных князей, разрешив им вернуться домой для принятия мер по борьбе с голодом. В мае того же года имевшим земельные наделы хатамото было приказано взять под личный контроль посевные работы и обеспечить сбор урожая.

Голод

С 1641 года для крестьян был введён режим жесточайшей экономии с запретом есть рис. Землевладельцам запретили выращивать табак, некоторые другие виды культур и продавать земельные угодья (табата эйтай байбай кинсирэй). Никогда прежде центральное правительство не вмешивалось в повседневную жизнь крестьян и не указывало им, что и как делать на полях, но голод годов Канъэй изменил ситуацию.

Через восемь лет новая политика нашла своё выражение во всеобъемлющем указе бакуфу из тридцати двух статей (кэйан фурэгаки), который регламентировал все аспекты крестьянского бытия. В нём было учтено всё: работа деревенских старост и поддержание общественного порядка, единообразие жизни и распорядка дня, поставки риса и отхожий промысел, моральные ценности и смысл жизни для всего сословия. Крестьяне не должны были стремиться к богатству или даже к зажиточности, все силы отдавать труду на полях и исправному ведению домашнего хозяйства. Документ отличала удивительная конкретность наставлений: траву лучше косить с утра, днём работать в поле; вечером время попусту не тратить, всей семьёй дружно починять инструмент и хозяйственную утварь; женщинам больше заниматься тканями и одеждой. Правительство, его наместников, сельского старосту и прочих представителей власти почитать как своих родителей, обо всех случаях нарушений докладывать по инстанциям. По принципу групповой ответственности за недонесение полагалось наказание, причём не только виновному, но и его ближайшему окружению. Во вступительной и заключительной частях указа говорилось о приоритетах крестьянского образа жизни – безграничном трудовом усердии, общинном мире и взаимопомощи, гармонии в семье.

Посев риса

Голод годов Канъэй был вызван природными причинами, однако свою роль сыграл и человеческий фактор, в частности, жёсткие и не всегда продуманные правила назначения и оформления наследников в провинциальных кланах. Малейшее их нарушение приводило к конфискации земельных угодий. В самый разгар голода, в марте 1642 года, так был наказан клан Мураками из провинции Этиго (современная префектура Ниигата). Крестьяне, питавшиеся соломой и мхом, попросили прибывшего инспектора отменить на год рисовый налог из-за отсутствия семян, но представитель бакуфу отказал в просьбе, пригрозив изъять последние запасы продовольствия. Не менее драматичные ситуации складывались и в других районах, где даже даймё позволяли себе осуждать жёсткие требования центрального правительства.

* * *

В 1644 году в Китае произошла смена власти, и глава правящей династии Мин был вынужден бежать из Пекина. В следующем году он прислал своего представителя в Нагасаки и через городского наместника обратился к бакуфу с просьбой прислать три тысячи воинов для борьбы с пришедшей к власти маньчжурской династией Цин. Прошение было передано советникам, но они отказались его рассматривать, сославшись на то, что запрос был сделан не по форме, без посольского визита. В сентябре того же года император прислал послов, и они повторили просьбу о военной помощи. Токугава Ёринобу, десятый сын Иэясу, предложил отправить армию в Китай, но на совете победила линия, которой твёрдо придерживался в своё время Токугава Иэясу, – в приобретении новых земель на далёком материке нет необходимости, благоразумнее заниматься собственными делами. Сам факт рассмотрения просьбы решили сохранить в тайне и поручили наместнику Нагасаки передать китайским посланникам, что он не может принять их обращение к сёгуну.

* * *

В июле 1644 года Иэмицу исполнилось пятьдесят лет. Последние годы его правления были довольно спокойными: состав бакуфу стабилизировался, в нём остались только те, кто его полностью устраивал. Сам он к этому времени отошёл от текущих дел, возложив всю черновую работу на чиновников. Сёгуну лишь подавали на утверждение готовые проекты решений.

В годы правления третьего сёгуна натуральный обмен был окончательно вытеснен из хозяйственной жизни, практически вся оплата товаров и услуг стала производиться золотыми, серебряными и медными монетами. Добыча драгоценных металлов понемногу снижалась, но новые монеты продолжали выпускаться, объём денежного обращения рос, торговля продолжала развиваться. При Иэмицу из казны было потрачено больше пяти миллионов рё золотом, но и своему сыну он оставил немало – более шести миллионов рё. Больше всего денег ушло на десять выездов сёгуна в Никко и возведение там мемориального комплекса Иэясу.

Токугава Ёринобу, десятый сын Иэясу

В последние годы Иэмицу стал чаще ездить на охоту и проводил на ней до десяти дней в месяц. Но, поскольку с детства отличался слабым здоровьем, часто простужался и болел. При ознобе сёгуну давали лекарство и укрывали пятью-шестью футонами, под которыми он покрывался потом, чувствовал себя ещё хуже и жаловался на жар. Лечивших его врачей нещадно ругал и наказывал, если считал, что они делают что-то неправильно; при простуде требовал лечить его по рецептам деда Иэясу, в которого очень верил и считал выдающимся врачом. По мнению японского историка Ямамото Хирофуми, у третьего сёгуна присутствовали симптомы умеренного депрессивного расстройства в виде повышенной тревожности (Ямамото, 2008).

После сорока лет Иэмицу часто жаловался на головокружения и тяжесть в голове; в конце 1649 года он уже с трудом выдерживал долгие церемонии в замке. Следующим летом сёгун по совету врачей стал чаще ездить на охоту и бывать на свежем воздухе. Осенью он почувствовал себя лучше, но в декабре снова наступил спад, и на новогоднем ритуале его заменял девятилетний сын Иэцуна. По всей видимости, в феврале 1651 года Иэмицу перенёс инсульт, после которого, согласно семейной хронике, он с трудом передвигался (Токугава дзикки). После этого он не участвовал ни в одной официальной церемонии.

Двадцать первого марта навестить больного прибыли посланники императорского дома, а в главных храмах страны прошли молебны во здравие правителя. В апреле, с началом ежегодной воинской службы, к воротам замка потянулись даймё с подарками и пожеланиями скорейшего выздоровления. За два месяца Иэмицу ни разу не появился на публике и 20 апреля скончался на сорок восьмом году жизни, вероятнее всего, от последствий перенесённого инсульта.

В тот же день советники бакуфу в соответствии с волей покойного объявили преемником его старшего сына Иэцуна. В день смерти третьего сёгуна, следуя ритуалу дзюнси (букв. «смерть вослед»), покончили жизнь самоубийством советники бакуфу Абэ Сигэцугу, Хотта Масамори и хатамото Утида Масанобу. Абэ объявил о своём намерении сразу, едва узнав о смерти Иэмицу. Его пытались отговорить, но он напомнил, что навсегда связал свою жизнь с сёгуном в тот момент, когда вызвался решить вопрос с его младшим братом Таданага, и теперь не видит смысла в её продолжении. На следующий день, 21 апреля, вслед за Абэ покончил жизнь самоубийством хатамото Окуяма Ясусигэ, а 23 апреля – хатамото Саэгуса Морисигэ.

Обстоятельства смерти Иэмицу – сравнительно молодой возраст и малолетний сын-наследник – изменили традицию двух первых сёгунов уходить в отставку. Следующие четыре сёгуна Токугава оставались на посту до самой смерти.

Иэмицу завещал похоронить себя в Никко, рядом с дедом Иэясу. Девятнадцать лет его правления были неспокойным и суровым временем. По общему числу конфискаций и переназначений третий сёгун стал рекордсменом династии. В результате его решений тысячи самураев низкого и среднего ранга лишились службы и пополнили собой и без того немалую армию ронинов, вооружённых и никому ничем не обязанных.

В плане личных качеств третий сёгун не отличался особой мудростью или проницательностью, но принимаемые им решения были рациональны, предсказуемы и соответствовали духу времени, поэтому семейная власть Токугава при нём заметно укрепилась. Сильный и страстный характер, ярко выраженные чувства и желания в сочетании с убеждённостью в своём высоком предназначении сделали его одним из самых колоритных представителей династии. Иэмицу часто повторял, что он первый «сёгун по праву рождения» (умарэнагара но сёгун), и очень этим гордился. Действительно, в отличие от деда и отца, не знавших своего будущего предначертания, Иэмицу как старший сын действующего сёгуна с детства осознавал себя преемником, и это сильно повлияло на его характер. Кроме того, он единственный в династии был рождён законной женой сёгуна – матерями всех остальных были либо наложницы, либо жёны патриархов из боковых ветвей Токугава.

Иэмицу

Третий сёгун родился уже в мирное время и за всю жизнь ни разу не выходил на поле боя, но с большим почтением относился к военному делу и боевым искусствам, много и с удовольствием ими занимался. Считая себя продолжателем великих воинских традиций, любил и уважал оружие, хорошо владел мечом и участвовал в турнирах по кэндо, имел даже лицензию наставника. В последние годы он часто устраивал учебные боевые турниры и любил за ними наблюдать. От отца и деда он унаследовал глубокое почтение к китайской науке и содействовал её распространению. Большое развитие получила при нём конфуцианская школа Ринкэ, основанная в 1630 году учёным Хаяси Радзан (1583–1657). Во второй половине жизни Иэмицу заинтересовался японской поэзией и сочинял стихи в жанре вака.

Среди личных увлечений третьего сёгуна следует особо выделить любовь к театральным представлениям. Пожалуй, единственный, кто мог сравниться с ним в этом пристрастии, – его сын Цунаёси, которого он сам к театру и приучил с раннего детства. Иэмицу часто собирал в замке удельных князей и устраивал представления – сам охотно выходил на сцену и поощрял к этому всех остальных. В отличие от других сёгунов он ценил даже «плебейский» театр Кабуки. Согласно семейной хронике, третий сёгун не раз приглашал в замок труппу городского театра Накамура, работавшего в этом жанре, и с удовольствием смотрел его постановки.