Александр Михайловский
Встречный удар
– Зайдите, товарищ генерал-майор, и сами все увидите. В крайнем случае спросите.
Внутри было светло, людно, шумно, где-то тарахтел дизель. Я остановился, не понимая, куда я попал. Дело в том, что почти половина присутствующих имели вполне белогвардейский вид из-за наличия на плечах погон. Тем не менее другая половина представляла из себя командиров РККА, которые не обращали никакого внимания на снующих повсюду поручиков, подпоручиков и штабс-капитанов. Более того, я увидел в этой плотной группе и нового командующего Юго-западным направлением генерал-лейтенанта Василевского. Он-то как сюда успел попасть? Василевский стоял и разговаривал с невысоким худощавым офицером возле стены, где до войны висело расписание поездов, а сейчас была растянута огромная карта района боевых действий.
Штабные операционисты со стремянок наносили на карту текущую обстановку. Вглядываюсь в карту – и захватывает дух. Да, плохи дела у немцев: 17-ю армию Гота бригада ОСНАЗа нашинковала мелкими ломтиками. Разгромлена станция Синельниково, захвачены и удерживаются станции Павловград и Лозовая… А ведь там были все немецкие армейские тылы. Подъезжал – видел: все пути на станции забиты вагонами с германской маркировкой. И судя по карте, конно-механизированный корпус Буденного, форсировавший фронт прямо перед нами, уже подходит к Павловграду, форсируя реку Самару по удерживаемым осназовцами мостам, а после краткого отдыха двинется на Синельниково. Следом за ним движется 5-й кавкорпус Гречко, который за Павловградом должен повернуть на Сталино вдоль левого берега реки Самары. Все это я ухватил за какие-то секунды, лишь только увидев карту. А уже в следующее мгновение, генерал-лейтенант Василевский поднял глаза и заметил меня.
– Авксентий Михайлович, – подозвал он меня к себе, – знакомьтесь: генерал-майор Бережной Вячеслав Николаевич, командир мехбригады ОСНАЗА.
Мы пожали друг другу руки.
– Авксентий Михайлович, необходимо как можно быстрее сменить людей Вячеслава Николаевича на позициях. Здесь они свое дело сделали, и позарез нужны нам в другом месте… В кратчайший срок необходимо перебросить не меньше полка на Павловград…
– Товарищ генерал-лейтенант, – вскричал я, – люди устали, просто с ног валятся! Сутки на ногах – сюда шли, думали, дойдем, хоть отдохнем…
– Александр Михайлович, – как-то по свойски обратился Бережной к Василевскому, – а что если я дам товарищам сотню трофейных тягачей? С отдачей, разумеется. Думаю, часа за два – два с половиной доставим полк до Павловграда. По пути еще и выспятся. Вон у Буденного конники на марше в седлах спать умудряются. Или другой вариант – тут на путях пустой немецкий товарняк. Пути мы не разрушали. Прицепим паровоз и домчим вообще за час…
Василевский кивнул.
– Второй вариант лучше, Вячеслав Николаевич – ваша бригада, причем собранная в кулак, срочно нужна нам под Славянском. Пока там, под Новоявленкой, только ваш танковый батальон и один механизированный батальон морской пехоты. А этого мало. Один мехбатальон еще не вернулся после обеспечения прорыва 6-го кавкорпуса из-под Савинцов… Штаб, артиллерийское хозяйство и два мехбатальона пока здесь. Майор Санаев со своими вообще застрял в Павловграде. Так что сдавайте позиции Авксентию Михайловичу и переносите тяжесть операции в район Краматорск – Артемовск. 37-ю армию надо тоже выпускать на простор. Да, у вашей разведки есть какие-нибудь известия о том, куда передислоцировался штаб 17-армии и сам генерал Гот?
– А никуда… – Бережной махнул рукой. – В ночь перед прорывом через Барвенково, где дислоцировался штаб Гота, прошел батальон майора Рагуленко, который в своей излюбленной манере, не глядя, набросал трупов и умчался дальше – вскрывать для Красной Армии линию фронта. Дело было в два часа ночи, и Гот со своими штабными так и остался валяться на огородах в одних подштанниках. У этого Рагуленко недаром прозвище еще со старых времен – Слон. Давит не глядя…
Оба засмеялись.
А потом генерал-майор Бережной вызвал подполковника Юдина и прикрепил его ко мне для содействия на время передачи позиций. Как наша армия те позиции в районе Лозовой-Павловграда заняла, так и сражалась на них, пока после ликвидации группировки Клейста в середине февраля к Днепру не начал выходить весь Южный фронт. Бригаду ОСНАЗа, как мне стало известно, перебросили под Славянск, который и был взят к исходу 22 января, когда конно-механизированный корпус Буденного уже рубил и давил немцев под Запорожьем, а перешедший в наступление Крымский фронт занял левобережье Днепра южнее Каховки.
Очень сильно нам помог совет генерал-майора Бережного собирать на поле боя и брать на вооружение немецкие пулеметы. Благодаря этому наши бойцы легко отбивали атаки немецкой пехоты, которую в силу крайнего истощения не могли поддержать их танки и авиация. В те горячие дни нас так и не смогли сдвинуть с тех рубежей, которые нам оставили бойцы ОСНАЗа. Наши бойцы их еще расширили и углубили, в результате чего смогли вполне успешно выполнить боевую задачу, отбивая одну атаку немцев за другой.
21 января 1942 года. Утро, 07:55. окрестности поселка Новоявленная
Майор морской пехоты Сергей Рагуленко
Вместе с танкистами майора Деревянко мы ворвались в этот населенный пункт на рассвете. Со стороны Барвенково вот-вот должны были подойти передовые части 1-го кавкорпуса генерал-майора Пархоменко – может, того самого, который герой гражданской войны… Вспоминаю – нет, не того. Того звали по-другому, да и погиб он в 21-м в бою с махновцами. Но и этот на Гражданке у Буденного до комполка дослужился, а значит, тоже, того… герой. Хотя, по моему скромному разумению, на такой паскудной войне, как Гражданская, не может быть героев. То ли дело сейчас!
Кроме 1-го кавкорпуса, в наш район должна выйти и 15-й танковая бригада полковника Колосова. Именно им мы и открыли дорогу, с дальнейшей задачей совершить охват Славянской группировки противника через Краматорск и Артемовск.
День обещает быть жарким, естественно, в чисто боевом смысле. Мы тут должны перекурить, осмотреть технику, дождаться товарища Пархоменко, чтобы в село в наше отсутствие не проникла какая дрянь, и к полудню перерезать железную и шоссейную дорогу Краматорск-Константиновка в районе разъезда Дружковка. Из Сталино, которое в наше время именуется Донецком, в направлении Славянска все время идут подкрепления. А вот это безобразие командование требует прекратить любой ценой.
Ночью по колоннам работали вертушки, да так, что любо-дорого было смотреть – зарево виднелось километров за пятьдесят. Мы думали, бензовозы горят, а оказалось – танки. Какой дурак привязывает над моторным отсеком бочки и канистры с бензином? Спросил об этом майора Деревянко – так и есть, немцы возили горючее таким экзотическим способом, по крайней мере, в начале войны. Когда канистры, а когда и бочки.
Вот наши летуны их и наказали за нарушение правил пожарной безопасности – просто прочесав колонну с кормовых углов из пулеметов… Говорят, все «Штурмы» обратно привезли, ни один не понадобился – сгорели немцы на собственном горючем. Но это не последняя колонна, да и пехоту с артиллерией так просто не возьмешь. Пока ждем кавалеристов, механики проверяют ходовую часть, а мы с ребятами решили прогуляться по поселку.
Первое впечатление – мертвая тишина. Нет обычного для деревенских мест собачьего лая. Ведь как бывает обычно: пробежала кошка – и весь собачий бомонд в полный голос обсуждает это событие. А тут нет ничего – проклятые фашисты перебили всех тузиков и шариков. Правду писали, что немцы собак ненавидят больше, чем евреев и комиссаров, вместе взятых.
Под сапогами хрустит снежок, мороз градусов десять. На площади перед сельсоветом обычный для истинных арийцев «аттракцион» – виселица. Вот она, культура, которую нам несут европейские цивилизаторы. Обычно мы снимаем казненных подпольщиков, красных командиров и просто людей, недовольных новых порядком, и отдаем тела для погребения местным жителям.
А их место на виселице потом занимают всякие бургомистры и полицаи. Причем доказательств их преступной деятельности обычно более чем достаточно. Так что трибуналу не особо приходится напрягаться. Время военное, сотрудничество с оккупантами налицо, так что – милости просим в петлю. Прочувствуйте сами на своей шее, что чувствовали те, кого вы с таким холуйским рвением казнили, выслуживаясь перед хозяевами. И не получат они за это десять лет лагерей, как другие «жертвы сталинизма», и не будут потом рассказывать доверчивой молодежи об «ужасах ГУЛАГа». Особую ненависть вызывали всякого рода «переметнувшиеся», то есть бывшие сотрудники партийных и государственных органов СССР, перешедшие на службу к нацистам. Танкисты мне рассказали, что после нас в Барвенково одного такого подвесили не за шею, а за ноги. Долго сдыхал собака.
Там же был штаб 17-й армии Гота, а я и не заметил. Темно было, проехал, всех подавил, пострелял, и двинулся дальше к фронту. А танкёры Деревянко туда после нас вышли и навели порядок. В этом населенном пункте находился офицерский бордель, куда фрицы собрали наших самых красивых женщин из числа военнопленных. Насиловали их там страшно.
Подходим к сельсовету, а стало быть, и к виселице… С сельсовета немецкая тряпка уже сорвана, и развевается над ним наш советский флаг. Под виселицей рядком на снегу четверо казненных. Двое мужчин, женщина и ребенок. У женщины с ребенком таблички «юде», у мужчин – «партизан». Европейская культура во всей ее красе. Даже трудно понять, как долго они тут провисели – зима.
Капитан Топчиев, командир разведвзвода в моем батальоне, а по совместительству военный дознаватель, приносит нам на подпись три дела. Вот они, голубчики – топчутся под виселицей: двое в штатском, с белыми повязками, и немецкий офицер, длинный как жердь. Они, по идее, и должны занять под перекладиной место честных советских граждан. Но нельзя – таков закон, который требует, чтобы этих гадов судили. Хорошо хоть «пгавозащитников» тут нет. А немец-то как попал в эту компанию? Читаем. Так, бургомистр, начальник полиции, показания односельчан… В топку обоих – в смысле, под трибунал. Подписываем дела, почти не глядя. Так, немец… Рихард Ратцингер, обер-лейтенант, изнасиловал тринадцатилетнюю Люду Афанасьеву, а когда мы ворвались в село, то застрелил ее и попытался скрыться. Был опознан среди военнопленных родителями девочки. Безусловно, герр Ратцингер никакой не военнопленный, а банальный убийца и насильник малолетних. И ничего, что в РФ для этих уродов нет смертной казни – здесь-то есть.
Подписываем и эту бумагу. И теперь, «по уставу», мы должны доставить этих уродов в Лозовую, где сейчас находится штаб Юго-Западного фронта и все его службы, включая и трибунал. А это, между прочим, шестьдесят километров по прямой, и больше ста со всеми дорожными загогулинами. Транспорта для перевозки арестованных у меня вообще нет – что, мне теперь для этих гадов вертушку вызывать? А не жирно будет?
Подзываю к себе капитана и излагаю ему свои соображения. В ответ он кивает – согласен значит, что с доставкой арестованных в трибунал у нас напряженка.
Тогда я сделал капитану предложение, от которого он не мог отказаться.
– Товарищ капитан, не лучше ли будет, если немец, к примеру, нападет на конвой, а эти два холуя немецких попробуют в это время бежать?
Тот кивнул. Решительным шагом Топчиев подошел к обреченной троице и приставил свой ППД к солнечному сплетению обер-лейтенанта. Ух как завыл, задергался юберменш, когда понял, что его сейчас того… Ему-то фюрер совсем другое обещал. Ничего, придет час, мы и его фюрера достанем. Бойцы Топчиева распутывают герру Ратцингеру руки, тот пытается немеющими пальцами схватиться за ствол автомата… Короткая очередь в упор – готов! Бойцы пинками посылают двух изменником в забег без финиша, и через несколько секунд стреляют им в спину. Все, приговор приведен в исполнение. Мы только начали свой освободительный поход, а по пути до Ла-Манша у ребят будет богатая и обширная практика. Надо перебить еще много всякой сволочи, что пока еще выслуживается перед оккупантами.
Через несколько минут читаю объяснительную капитана о произошедшем ЧП с арестованными. Он там пишет, что эти гады напали на конвой с целью захвата оружия и пытались бежать. Подписываюсь. Трибуналу меньше работы, да и лишние бумаги плодить ни к чему.
Конники Пархоменко, их передовой кавполк, вошли в поселок ближе к десяти часам утра и в первых рядах сам Феофан Агапович. Обменявшись с ним приветствиями, мы передали кавалеристам позиции, а сами на полном ходу рванули к Дружковке. Двадцать пять километров по снежной целине.
Вышли мы на позиции удачно, то есть своевременно. Со стороны Сталино к полустанку подходила огромная колонна мотопехоты, самоходок, артиллерии. Жирная черная змея из грузовиков и тягачей четко видна на белой снежной целине.
Разворачиваемся в боевой порядок: сначала танки, потом БМП, а уж потом тягачи с пехотой. Танки и БМП открывают огонь по немцам с двух километров. Ахт-ахтов в этой каше, кажется, нет, так что занятие сие почти безопасно. Рвутся снаряды, пылают грузовики. Немецкие расчеты пытаются отцепить и развернуть орудия, но попадают под прицельный огонь автоматических пушек БМП и сопровождающих нас «Панцирей».
Несколько минут такого обстрела, и вот звучит команда «вперед». Танки рвут с места, следом трогаются БМП и полугусеничники. Несколько уцелевших «колотушек» открывают по нам огонь, но их быстро давят. Кажется, у одной тридцатьчетверки сбита гусеница, еще одна застыла неподвижно, но не горит. Стараемся выжигать эту дрянь из автоматических пушек. По счастью, фаустпатрон немцами еще не изобретен, так что пехота перед нашими танками почти бессильна, а позади нас разворачивается наша родная пехотная цепь и ревет флотская «полундра». Аллес!
Танки доходят до дороги, и начинается бойня. Суки! А как они наших так же в сорок первом давили? Потом туда же сваливаемся мы, начинается куча-мала. Убегающих и отстреливающихся перебили, сдавшихся почти нет. На небольших бугорках справа и слева от дороги начали оборудовать опорные пункты. Ротные саперы трофейными тротиловыми шашками рвут мерзлую землю, глубина промерзания – до тридцати сантиметров. Дальше стало легче; бойцы вгрызаются в землю по уши, ибо только это сделает нашу оборону неприступной, если Клейст бросит сюда еще подкрепления. В конце концов, он только начал скрести у себя по сусекам. Здесь, на этих позициях, мы будем ждать сбора бригады, потом сдадим их 255-й стрелковой дивизии и рванем дальше.
21 января 1942 года. Вечер, 20:45. разъезд Дружковка
Командир бригады генерал-майор Бережной
Сражение за Дружковку теперь войдет в анналы военной истории. Вообще-то я шучу, но в каждой шутке есть доля истины. Рубка идет страшная – пожалуй, блекнет даже наше дело под Саками. Клейст бросает к Славянску все, что может найти под рукой. Но в нашей редакции событий времени и сил у немцев куда меньше.
Во-первых, операция развивается значительно быстрее, а ночной разгром штаба 17-й армии в Барвенково привел к тому, что управление войсками оказалось утеряно, и начался хаос. При этом наши умудрились потерять командующего армией генерала Гота. То, что он не ушел живым – это точно. Скорее всего, его неопознанный труп лежит в чьем-то огороде в одной ночной рубахе. Кроме того, в захваченной нами Лозовой находились все тыловые службы армии Гота. В том варианте истории у немцев имелось почти две недели на эвакуацию тылов в Павлоград и Синельниково. А наш удар из глубины их собственных тылов лишил их в первую очередь всех запасов.
Зато мы пополнили свои запасы патронов под трофейные пулеметы, рембатовцы разжились запчастями к трофейной технике. У нас со Сталиным уже был разговор на эту тему. Трофеи – это паллиатив, вынужденная мера. Необходимо иметь свою технику аналогичного назначения, приспособленную к нашим условиям. По снежной целине этот полугусеничник не идет, вязнет. Сначала трассу для него должны укатать танки и БМП, а уж потом он сможет по ней пройти. Наступит весна, и, как я понимаю, станет еще веселее. Но сейчас речь идет не о мобильности.
Уже двенадцать часов мы насмерть стоим под этим разъездом, перемалывая все, что бросает против нас Клейст. Передо мной лежит карта, и синие стрелы на ней направлены в сторону Славянска. Как и в тот раз, Клейст перебрасывает резервы на север, чтобы удержать за собой этот железнодорожный узел. Только мы опередили его в темпе и сумели перерезать и шоссейную, и железную дороги. Сейчас на позициях… Нет, смотреть это дело надо своими глазами.
Набрасываю на плечи свою «осназовскую» утепленную куртку и выхожу из штабного кунга. Если верить пленным, то немцы нас уже начали узнавать именно по нашему камуфляжу. И если свидетелей наших крымских похождений почти не осталось, то тут масштаб совсем иной, мы слишком заметны. Надо будет или всю Красную Армию переводить на нашу форму, или нам примерять их ватники и командирские полушубки. Три бойца личной охраны, закрепленных за мною майором госбезопасности Санаевым, тенью двинулись за мною следом. Положение обязывает.
Комбата-4 я нашел на его НП, который находится прямо перед разъездом у железнодорожной насыпи. Несмотря на наступившую темноту, а может быть, и благодаря ей, бойцы с тяжелым хеканьем продолжали зарываться в землю. Бойцы, бойцы, бойцы… пятнистые куртки морпехов из будущего, черные бушлаты черноморских моряков… Но больше всего – ватников цвета хаки бойцов из подкрепившего нас после полудня полка 255-й стрелковой дивизии.
Мы вместе отбивали немецкие атаки, а ближе к вечеру один раз даже дошло до того, что пришлось резаться на штык с озверевшими немецкими гренадерами. Это была их последняя атака за сегодня. Никогда не верил, что немцы ходили в атаку пьяными… Теперь убедился – ходили. А вот ответная контратака была откровенной дуростью. Когда немцы, не выдержав схватки, дрогнули и побежали, бойцы нашей бригады, подхватив своих раненых и убитых, заучено скатились в окопы, готовые проводить противника свинцом. Мы не зря готовились к этой операции – черноморские моряки, прошедшие наш учебный лагерь под Армянском нас не подвели: не поддались первому порыву, а дисциплинировано выполнили команду. Когда наши бойцы уже были готовы открыть огонь, то с ужасом и отчаяньем увидели, что наша героическая пехота, двадцатилетние стриженые пацаны, уставив перед собой винтовки с примкнутыми штыками, погнались за убегающими фашистами. Немецкие пулеметчики на флангах не упустили своего шанса: пулеметный перекрестный огонь – это страшно. Особенно страшно, что с военной точки зрения эта дурацкая контратака была ни к чему. Из более чем сотни бойцов вернулось не больше десятка. И среди них – тот самый капитан, который и устроил этот кошмар.
Как сейчас помню: прямо в окопе, на глазах у бойцов, я его по морде – хрясь! С моей спецподготовкой мог бы убить сразу, поэтому старался сдерживаться.
– Тебе, – спрашиваю, – сука позорная, кто такой приказ давал? – Поднял за шиворот: глаза шальные, морда в крови, и еще раз добавил – с другой стороны, для симметрии.
Тут и Санаев прибежал на шум, Леонид наш, Ильич, тоже. А где майор ГБ появляется, там шум прекращается, и сразу наступают тишина и благолепие.
Майор вежливо поинтересовался, в чем тут дело. Я, честно говоря, так впервые сорвался. Наши выучены, а у моряков с дисциплиной куда лучше – на море без этого нельзя. Ну, я и сорвался.
– Я, – говорю, – каждого бойца берег, даже одного за сотню немцам жирно будет! А этот козел свежую роту непонятно зачем под пулеметы… Герой хренов!
Через час был трибунал, и капитана расстреляли… И поделом! Будь на его месте молоденький лейтеха – ну, дал бы в морду, ну, обматерил бы, ну, заставил бы писать восемьдесят шесть похоронок с приложением высокохудожественного письма. Но капитан – кабан матерый, и должен понимать, что не в войну играет. Такому если власть дать – потом наплачемся. Ладно, помер Трофим, ну и хрен с ним!
С командиром полка я потом поговорил серьезно. Или он пляшет вместе с нами, или никакого дела не выйдет. Их нам придали для усиления, а не для исполнения номеров художественной самодеятельности со смертельным исходом. Пусть спасибо скажут, что выпал глубокий снег и без дорог немец вязнет. Откуда снег? Дожди, которые шли под Саками, здесь обернулись снегом по пояс, и немец вынужден тупо переть вдоль дорог. Тем более что все попытки движений по целине тут же засекались нашей авиаразведкой, и хитрецы получали «горячий привет» с воздуха. Причем не обязательно от наших.
По моему совету Сталин перебросил из Средней Азии несколько штурмовых авиаполков, вооруженных И-153 последних серий. Как истребитель, И-153 устарел в корне, но как штурмовик еще на что-то годился. 8 РС-82, четыре скорострельных пулемета ШКАС. По бредущей в колоннах пехоте самое то… Бронирование никакое, зато по маневренности у земли этот биплан уступает только ударному вертолету. И одно правило, которое вбивалось командирам полков и эскадрилий – только одна атака на предельно малой высоте! Обкидали колонну эрэсами, простегали из пулеметов – и домой. На второй или на третьей атаке вас запросто собьют к чертовой матери. А завтра кто полетит бомбить и штурмовать – Пушкин? Если еще остался БК, то лучше найти еще каких-нибудь непуганых несчастных, и оторваться уже на них.
Тот, кто следовал этому нехитрому правилу, тот выжил и летает. Остальным не повезло. Ведь летчик-штурмовик, во-первых – атакует на такой высоте, что парашют использовать нельзя – слишком низко. А во-вторых – приземляться придется рядом с только что атакованными немцами… Лучше сразу застрелиться – над сбитыми пилотами фрицы лютуют страшно.
Правда, бывают и счастливые случаи. Вот, вчера пара из Ка-52 и Ка-29 возвращалась с охоты на командирские легковушки, штабные автобусы, посыльных мотоциклистов (этих особенно). Ведь наша РЭБ работает, радиосвязь мы Клейсту глушим капитально.
Возвращается такая пара с охоты; ребята злые, как собаки, ибо все цели – только внутри колонн. Не как в первый день, когда саперного полковника с адъютантом внаглую украли. Я ведь этот рапорт утром читал. Осторожен стал немец, осторожен. Ну, наши летуны НАРами легковушку разнесли, но ни пленных, ни бумаг с этого не получили. Взяли обратный курс на временную базу в Барвенково – и тут сюрприз… Километрах в полутора от дороги подбитый «курносый» чадит, и герой-летчик из табельного нагана собирается отстреливаться от наседающего немецкого пехотного полка.
Ну, наши летуны быстро объяснили немцам, что «здесь вам не тут», и, пока капитан Кратов с «Аллигатора» крыл залегших немецких топтунов короткими очередями из своей 30-мм пушки, экипаж Ка-29 мастерски снизился и подхватил прятавшегося за своим аэропланом лейтенанта. Растерянным немцам осталось только нюхать конский топот да собирать из сугробов своих убитых и раненых. Хорошо то, что хорошо кончается…
Расстреляв все эрэсы, лейтенант Семенов Василий Васильевич решил добавить немцам из пулеметов. А уже это было совершенно лишним – именно на втором заходе и подловили его немецкие зенитчики. Втык он от своего командования получил страшный, ведь каждый самолет – даже такой, как И-153 – на счету. Будет теперь вечно дежурить по аэродрому, как лейтенант Кузнечик в одном широко известном в наши времена фильме.
Вот и НП, он же сейчас КП. Вхожу в дверь, пригнув голову. Смотровые амбразуры прямо под потолком, наблюдение только через перископы и стереотрубы. Фантасмагорическое сочетание – коптилка, заправленная трофейным керосином, и запитанный от аккумулятора пучок светодиодов под потолком. Командир батальона, капитан Хон, окончательно похудел и стал похожим на змею. Тут же мой начальник разведки, капитан Бесоев. Перед ними, на немецком бочонке из-под керосина – связанный немецкий офицер. Судя по всему, идет допрос, по схеме «ужасные восточные варвары сейчас живьем съедят бедного европейского мальчика». Европейский мальчик, кажется, того, в шоке. Права коренного арийца нарушены, и мир перевернулся.
Я кашлянул.
– Пытаете истинного арийцы, кровавые сталинские сатрапы?
Капитан Бесоев обернулся и расплылся в улыбке.
– А как же, товарищ генерал-майор! Разрешите продолжать?
– Продолжайте. – Присев на край стола, я с интересом посмотрел на немца. – Откуда это чудо, товарищи капитаны?
Бесоев сказал:
– Как стемнело, выслал в разведпоиск несколько смешанных групп, наших пополам с местными. Вот Степанов одного притащил. Остальные пока в поле.
– И что глаголет эта белокурая бестия? Грозит гневом фюрера и карой Нибелунгов? усмехнулся я.
Бесоев прищурился.
– Сначала вроде того… Но вот Паша – простите, капитан Хон – показал, что иголки можно совать не только под ногти… В общем, клиент был впечатлен. Вы не поверите, товарищ генерал-майор, но немца зовут Пауль Греф, обер-лейтенант, артиллерист. В результате первого допроса удалось выяснить, что немцы снимают артиллерию с южного фланга, с Миус-фронта, и перебрасывают к нам. Причем в колоннах все идет вперемешку, как уже готовый колбасный фарш… Пехотные взводы россыпью, отдельные боеготовые танки, артиллерийские батареи. Мне кажется, что Клейст запаниковал. По дороге их изрядно пощипали наши «курносые» и ужасные «летающие мясорубки». Клиент говорит, что едва остался жив, когда в зарядный ящик орудия попал реактивный снаряд… – Бесоев отхлебнул чая из кружки. – Теперь дальше… – Лицо его стало серьезным. – Остальные наши группы пока ползают. Сведения, полученные воздушной разведкой, частично подтверждены. Наблюдение за перебрасываемыми войсками показывает, что основной удар немцы наносят по кратчайшему пути через нас на Краматорск, вдоль железной дороги. В контрударе участвует сборная солянка, готовых резервов у Клейста нет. Часть его сил мы перемололи, когда вырывались из Крыма, часть после нашего рейда он веером направил на Павлоград, Синельниково, Запорожье, Каховку, и снова к Перекопу, пытаясь восстановить контроль над железной дорогой. Распыление сил получилось великолепным, а нас там уже нет.
– Выводы, товарищ капитан? – усмехнулся я.
– Выводы простые, товарищ генерал-майор. Опираясь на наблюдаемую картину и результаты расшифровки радиоперехвата, считаю, что если разгром Гудериана и наша пробежка по тылам в его же стиле были для немцев неожиданными, то наш поворот от Барвенкова на Краматорск оказался неожиданным вдвойне. По всем канонам мы должны были встать в районе Барвенково-Лозовая – на неделю, не менее, для пополнения и отдыха.
Да, сейчас «херр генерал» в шоке, и бросает в костер все, что найдет под рукой. Наши же части подходят и садятся в оборону по правому берегу реки Самара, и на участке Дружковка-Артемовск. Мы не рвемся любой ценой к Красноармейскому – зачем, если эта рокада уже перерезана у Павлограда. Сегодня ночью наши неугомонные майоры Рагуленко и Деревянко ударом с тыла вскроют немецкий фронт в полосе нашей 37-й армии, и немцы в Славянске попадут в кольцо. Бойня, конечно, будет страшная – опыта уличных боев у наших еще нет. Но, без сомнений, через несколько дней Славянск будет взят… А это значит, что наши получат возможность снабжать войска в Барвенково-Лозовском выступе по железной дороге.
Я хлопнул в ладоши и сказал:
– Паникуют – так это очень хорошо! Отбери людей – устроить немцам темную и танец с саблями. Они, наверное, еще к нашим ночным концертам не привыкли – значит, будем приучать…
Тогда же и там же
Командир пулеметного взвода старший сержант Кукушкин Игорь Андреевич
Вот пуля пролетела – и ага! Пулеметный взвод – это вам не шутки, это три десятка бойцов: мое старое отделение и два десятка черноморских моряков, два немецких полугусеничника, два пулемета «Утес», один АГС «Пламя» и десять трофейных МГ-34… И если первое слово нам почти никогда сказать не удается, то второе и третье точно будет за нами.
Чем хорош «немец»? До «Печенега» он конечно не дотягивает, но расчет с ним куда мобильнее того же «Утеса» или, упаси Бог, «Максима». А бегать приходится частенько. Что касается патронов, то этого добра у немцев навалом. Восемь из десяти немецких зольдатиков бегают с винтовкой Маузера, патроны от которой подходят и к пулемету. Какая лажа, когда в нашем времени в каком-нибудь кино немецкая цепь была поголовно вооружена «шмайсерами». Увидишь «шмайсер», или, если правильно, МП-40 – это значит, унтер или герр официр, что равносильно смертному приговору. В первую очередь сие довели до снайперов и до нас, пулеметчиков.
Но разговоры разговорами, а то, что стреляный гильзы дно окопа в…надцать слоев застилают, так это не дело. Ведь на всем этом и навернуться недолго. Вот мои ребята взяли веники и метут. Ну его… у одного уже гильзы под ногами покатились, так и сел с размаху на копчик. Пока заметаем в отнорок траншеи, а там видно будет.
– Товарищи бойцы…
Оборачиваюсь, а у меня за спиной мужик. Посветил под ноги фонариком: полушубок, шапка-ушанка, по шпале в петлицах, носатый. Где-то я его видел… Или его портрет… Блин, он там еще с трубкой был… А кто это с ним – замполит наш бригадный, который «просто Леня». Обалдеть!
– Здравия желаю, товарищ комиссар 3-го ранга, пулеметный взвод четвертого батальона производит уборку рабочих мест после трудового дня. Расход боеприпасов – сверхплановый. Жалоб и замечаний со стороны противника не имеется. Докладывал исполняющий обязанности командира взвода старший сержант Кукушкин.
– Вольно, товарищ старший сержант! – Брежнев повернулся к своему спутнику. – Смотрите, Константин Михайлович, какие шутники! В гильзах по колено стоят.
Носатый заговорил:
– Товагищ стагший сегжант, – такого крутого прононса я не слышал даже в самых крутых «одесских» анекдотах моего времени, – скажите, что вы думаете о сегодняшнем дне?
Я впал в ступор.
– Не понял вопроса, товарищ капитан…
На помощь носатому пришел Брежнев:
– Это товарищ Симонов, журналист, корреспондент «Красной Звезды». Он хочет знать, что думаете о войне вы, ее простые рабочие.
Моему удивлению не было предела. Я, конечно, знал, что Симонов намертво прицепился к нашей бригаде, но чтобы вот так запросто ходил по окопам в сопровождении Ильича… Нет, сам товарищ бригадный комиссар в первой линии бывает постоянно, и не только в минуты затишья. Личной храбрости, боевого духа и способности сказать бойцам «делай как я», у этого человека не отнимешь. Хотя и Симонов в Белоруссии в окружении был, выходил в боевой поход на подлодке. Скажу ему – может, поймет?
– Товарищ военный корреспондент, – я махнул рукой в направлении нейтральной полосы, – вон там, в степи, лежат немцы. Еще утром они жрали, гадили, считали себя расой господ, а свои трудности – временными. Теперь они лежат в снегу, и им больше ничего не надо. Они уже получили свои полтора квадратных метра украинского чернозема, и им его вполне достаточно. Чуть дальше окопались их «кригскамрады». Они пока живы, пьют шнапс и жрут консервы, но это ненадолго, поверьте. Завтра мы успокоим и этих. Они, товарищ Симонов, не защищают свою Родину, своих матерей и невест. Они пришли сюда грабить, грабить, и еще раз грабить. Грабеж – вот высшая форма существования арийского организма…
