Александр Михайловский
Война за проливы. Операция прикрытия
Компания остановилась на берегу Китайского пруда и стала делать вид, что внимательно рассматривает статую Пророк Иона. При этом генерал Бережной чуть заметно усмехнулся.
– Чему вы смеетесь, Вячеслав Николаевич? – с едва заметным раздражением спросил император Михаил.
– А дело в том, Михаил Александрович, – ответил Бережной, – что вы уже почти час нас водите кругами по этому парку, аки Моисей водил евреев по пустыне, и явно все никак не можете решить, где находится та самая Обетованная Земля, на которой нам будут поведаны Великие Откровения.
– И в самом деле, – смутился император, – я лишь хотел найти такое место, где нас даже случайно не смогут услышать посторонние уши. Даже моя охрана. Тут каждый куст может оказаться сотрудником Дворцовой полиции.
– Тогда, – сказала Нина Викторовна, – это место ничуть не хуже других. С одной стороны от нас пруд, с другой, до самого Китайского дворца, открытый газон. До ближайших кустов в обе стороны метров по двадцать пять. Если мы не будем кричать и размахивать руками, как экспрессивные испанцы, то все сказанное между нами останется тайной.
– Ну хорошо, Нина Викторовна, – согласился Михаил, – давайте поговорим здесь. А может, я и в самом деле перемудрил, и вся эта секретность призвана скрыть то, что уже завтра станет секретом Полишинеля. Одним словом, товарищи и некоторые господа, я собрал вас всех для того, чтобы согласовать наши позиции перед послезавтрашней встречей в верхах. Собственно кайзер с Тирпицем прибудут в Ревель уже завтра утром. Если король Эдуард Седьмой решил прибыть к нам на «Дредноуте», а у кайзера своя игрушка того же класса еще не на ходу, то яхта дядюшки Вилли «Гогенцоллерн» дошла только до Либавы, где он пересел в мягкий вагон литерного поезда…
– Так значит, – сказал адмирал Ларионов, – мой тесть решил провести переговоры, так сказать, с позиции силы? Он в белом на «Дредноуте», а остальные – бедные сиротки… Так! С дорогого тестюшки и его верного сподвижника необходимо срочно сбить спесь, а то недалеко и до беды!
– Виктор Сергеевич, – с интересом спросил Михаил, – вы что-то задумали?
– Да, – ответил адмирал Ларионов, – задумал. Атака учебными торпедами с «малюток» и бомбовый удар с пикирования. Только вот в чем незадача. «Утенок»[7] поднимает бомбу в пятьдесят килограмм, «ишачок»[8] – в сто, но для «Дредноута» это несерьезно и, кроме того, время для их дебюта еще не настало… Официально вся наша авиация сейчас состоит из этажерок на конном старте.
– А ты, Виктор Сергеевич, – быстро сказал генерал Бережной, – подними «сушку» с лучшим пилотом, и пусть он покажет мастер-класс по забиванию болванок в палубу «Дредноута».
– Атаковать «Дредноут» даже учебными бомбами запрещаю, – быстро сказал император Михаил. – Ну и что, что они не взрываются? Даже деревянный макет, грохнувшись о палубу рядом с группой людей, способен поубивать кучу народа, а остальных сделать калеками. Прибьете мне случайно дядю Берти, потом греха не оберешься. Я прямо сейчас отдам приказ подготовить какую-нибудь баржу, заполнить ее пустыми бочками или чем-то похожим, и оставить на видном месте на рейде. Пусть ваш кавказский воздушный снайпер Гуссейн Магомедов бомбит ее в свое удовольствие и без всякого риска для престижа Российской империи. Я сам перейду на «Дредноут» с «Алмаза», чтобы иметь возможность на месте комментировать дяде и адмиралу Фишеру ход предстоящего авиационно-морского представления. Ну очень хочется полюбоваться на их лица в момент, когда они поймут, что для нас их «Дредноут» – просто плавучая мишень… И труба у них после этого на переговорах станет пониже, и дым из нее пожиже. Но лишь бы ваши люди не подвели. Все надо сделать как под куполом цирка – в меру лихо и красиво. А в самом конце, побарабанив «Дредноуту» учебными торпедами в борта, «малютки» должны всплыть и раскланяться. Чтобы публика видела, что атаковали их не «Алроса» с «Северодвинском», а подводные миноносцы нашей собственной постройки.
Бережной с Ларионовым переглянулись.
– Будет вам шоу, ваше императорское величество, – с усмешкой сказал адмирал Ларионов, – и еще какое! Только не забудьте взять с собой на «Дредноут» вашего дядюшку Вилли и его друга Тирпица. А то как бы, достроив свои «Мольтке», они не возгордились сверх всякой меры. Пусть знают, что в случае чего у нас найдется управа и на монстров их Хохзеефлотте. Но только, пожалуйста, оставьте «Алмаз» в покое. Девятнадцать узлов максимального хода – сейчас это ни о чем. Да и вид у него допотопный. Для наибольшей солидности и уверенности, что гости от вас не убегут, возьмите «под седло» «Адмирала Ушакова» из состава моей эскадры. Кстати, кайзера Вильгельма и адмирала Тирпица тоже давно пора было прокатить на настоящем корабле из будущего.
– Да, – согласился император, – это отличная идея. Показать, что ваши корабли еще вполне на ходу и одновременно посадить, так сказать, двух зайцев в одну клетку. А то мне кажется, что дядя Берти хотел на этой встрече стравить нас с Вильгельмом. Пусть немного отведает своей же собственной стряпни.
– Так вы думаете, Михаил, – спросила Антонова, – что ваш дядюшка Берти прибежал к нам на запах вкусного, чтобы помочь нам, сирым, разделить шкуру неубитого турецкого медведя?
– Что-то вроде того, Нина Викторовна, – кивнул Михаил. – После событий в Софии в Лондоне почуяли наш интерес к Поливам и встрепенулись. Но поскольку спасать Османскую империю себе дороже, дядюшка Берти решил, что львиная доля турецкой шкуры за содействие должна отойти как раз к Британии. Как говорили у вас в будущем, «на халяву».
– Перетопчется! – усмехнулся Бережной. – Халява у нас только в мышеловке, к тому же сдобренная отборным ядом. Крысы потом на бегу дохнут.
– Так и я о том же, – поддержал своего зятя император. – Но дядюшку Берти мы травить не будем. Родня как-никак. Необходимо только показать ему, что тут не подают. При убиении Больного Человека Европы и разделке его туши мы обойдемся без британских услуг и одобрительных возгласов.
Принц Георгий неожиданно поднял руку, словно прилежный ученик на уроке.
– Михаил, – сказал он, – дозволено ли мне будет высказать свое мнение?
– Разумеется, Жорж, – ответил русский самодержец, – и давай без этих гимназических штучек. Я уже знаю, что ты достаточно зрелый молодой человек, и поэтому по делу можешь говорить свободно.
– А я, кузен, – неожиданно сказал юный царь Борис на немецком языке, – тоже могу свободно высказывать свое мнение? Я, конечно, еще плохо понимаю по-русски, но ведь я настоящий болгарский царь, а не просто наследный принц…
– Знаешь что, Борис, – так же по-немецки ответил русский император, – в моем окружении люди высказывают свое мнение не потому, что обладают положение суверенного монарха или наследника престола, а потому, что могут сказать что-то умное или полезное. Вон твой наставник Виктор Сергеевич обменял титул Протектора Кореи на графский Российской Империи титул, но графьев у нас как тараканов за печкой, а адмирал Ларионов один.
Потом, немного подумав, император Михаил смягчился и добавил:
– Когда речь зайдет о делах в Болгарии или вокруг нее, мы непременно спросим твоего мнения, ибо иначе нельзя. Но пока стой рядом, слушай, о чем мы говорим и мотай на ус. И учи русский язык самым настоящим образом, потому что если мы с этими господами хорошо сделаем свое дело, то русский станет главным языком международного общения. Понимаешь?
– Понимаю, кузен, – кивнул Борис, – и извиняюсь за несдержанность.
– Ну да ладно, замяли, – ответил император, – ты прощен. Жорж, ну что же, мы слушаем – что именно ты нам хотел сказать?
– Для начала, – произнес Георгий, – я хотел бы спросить. Вы, русские, собираетесь поглотить всю азиатскую Турцию без остатка, вместе с Ираком, Аравией и прочими глухими уголками, не так ли?
– Да уж нет, – ответил Михаил, – хватит с нас Проливов, Армении, Сирии и восточной части Палестины. Ну и черноморское побережье с греко-армянским населением тоже неплохо было бы забрать под себя. А остальное, например, внутренние районы Анатолии, нам не переварить.
– Ирак, – с серьезным видом сказал генерал Бережной, – ни в коем случае нельзя отдавать англичанам. Там столько сладкого разом, что у твоего дядюшки Берти слипнется попа. Хотя и мы тоже сами его не потянем. Исключено! Удержать бы в своих руках Сирию[9] с Палестиной…
– Ирак и западную часть Палестины, – ответил Михаил, – я планирую подарить дядюшке Вилли. В любом случае владеть он ими, как и Циндао с Формозой, сможет только до тех пор, пока Германия является частью Континентального альянса и имеет возможность провозить свои грузы через нашу территорию без пошлин и таможенного оформления.
– В таком случае, – сказал Георгий, – у тебя остается непристроенной такая территория как Аравия вместе с Йеменом. Думаю, что для тебя это далеко, неудобно и неинтересно, а вот у англичан на другом берегу Красного моря колонии в Египте и Судане…
– Ну вот, – вздохнул император, – я так и думал, что у нас обязательно что-то упадет со стола. Ну что поделать: на самом роскошном пиру тоже бывают объедки, которые потом подают на бедность разного рода прохожим. При этом надо будет сделать вид, что этот кусок англичанам мы отдаем с болью в сердце. Пусть все думают, что мы всю жизнь мечтали о Мекке и Медине, и вот теперь отрываем их от себя с кровью. Вы, Александр Васильевич, – обратился император к тайному советнику Тамбовцеву, – проследите за тем, чтобы были распущены соответствующие слухи. Пару статеек в газеты тоже тиснуть не вредно. Мол, это акт англо-российской дружбы. Пусть галльский каплун поймет, что ради вкусного кусочка за тридевять земель любезные соседи обрекли его для германской духовки, и немного покукарекает. С другой стороны, легко быть добрым, когда это тебе ничего не стоит, а на самом деле дядюшки Берти и его наследники намучаются еще с этими дикими бедуинами.
– Теперь, – сказала Нина Викторовна, – осталось только пристроить то, что осталось от Турции, то есть центральную Анатолию. Ровно на попе эти люди сидеть не будут точно, и, оказавшись без всякого источника дохода, начнут совершать набеги на соседние земли с целью разбоя и грабежа.
– Только англичанам, – сказал Бережной, – этот костлявый кусок турецкой территории отдавать не надо, потому что они сами этот разбой и возглавят. И греков тоже от тех мест тоже лучше держать подальше, а то греха не оберемся. Именно там в нашем прошлом Кемаль-паша, которого позже назовут Ататюрком, вдребезги разгромил греческих интервентов, и главной силой в его войске были как раз местные ополченцы, которые греков на дух не переносят.
– А что если центральную Анатолию мы тоже отдадим немцам? – сказала Нина Викторовна Антонова. – Пусть строят через нее железную дорогу и ищут в ее земле самые древние древности. Если не ошибаюсь, то где-то там расположены четыре поселения, которые в наше время считались первыми городами в истории человечества. Климат тогда был настолько благодатным, а местные земли настолько плодородными, что большие оседлые группы людей могли прокормить себя прямо с дикой природы без всякого земледелия или скотоводства.
– Да, – сказал император Михаил, – дядя Вилли такие вещи любит. Его хлебом не корми, дай покрасоваться перед публикой с какой-нибудь древностью в руках. А теперь серьезно. Все приготовления к операции следует завершить к концу июня, и к этому же времени необходимо приурочить мятеж младотурецких буржуазных националистов. При этом самые вменяемые в этой компании к означенной дате должны быть уже мертвы, чтобы к тому моменту как сербские, болгарские и греческие войска перейдут турецкую границу, там уже шла резня всех против всех. Тут, Александр Васильевич, опять не обойтись без вашей службы. Едва Ревельская конференция завершится и их величества разъедутся по домам, среди турецкого населения Фракии, Македонии и Албании нужно распустить слух, что британский король с благословения турецкого султана отдал эти земли неверным. Мол, сам султан на эту встречу поехать никак не мог и послал вместо себя английского короля. Вы, Борис, через свое военное министерство пошлете своим четникам сигнал, чтобы были наготове. Пусть они приготовятся быть передовым отрядом болгарской армии, которая, наконец, придет и освободит своих братьев из турецкого гнета.
– Да, кузен, – сказал Борис, – я непременно это сделаю. Полная независимость была мечтою моих подданных вот уже тридцать лет, а сегодня ты говоришь, что совсем скоро осуществится и вторая их заветная мечта. Болгария наконец-то будет не только свободной, но и полностью единой.
– Единая Болгария… – пробормотал Михаил, – кстати, хорошее название для правой верноподданической партии. Но об этом мы еще поговорим… У вас, Георгий, все то же самое, за исключением того, что большая часть вашей армии, собранная в кулак, должна находиться на северной границе в полной боевой готовности, а меньшая – вести демонстрационные действия в Албании и Черногории. Ваш дед Никола Черногорский немного обиделся на нас за то, что мы отправили его дочку Стану лечиться от словоохотливости, и теперь с его стороны могут быть всяческие сюрпризы. Нина Викторовна, наверное, это я поручу вам. Необходимо дать понять этому деятелю, что торг тут неуместен, а вместо двух королевств (Сербии и Черногории) по факту может образоваться одно. То ли Великая Сербия, то ли сразу Югославия. И еще нельзя спускать глаз с греков. Союзники из них весьма условные. Тут и гадать не надо, что в общей кутерьме они попытаются выхватить из-под носа болгарской армии Салоники, а потом еще начнут торговаться. В таком случае, Виктор Сергеевич, разрешаю применять самые жесткие санкции. Вплоть до летального исхода всем, кто окажется непосредственно причастен к нарушению союзнических обязательств. Пусть все знают, что шутить шутки с Императором Всероссийским смертельно опасно. Ну вот, в общих чертах, вроде и все. Еще одну встречу мы, быть может, проведем позже, по итогам конференции… Вопросы есть? Нет? Ну, тогда давайте направим свои стопы к Большому дворцу. А то наша любезная сестрица Ольга Александровна и кузина Виктория уже, наверное, заждались нас к обеду. А как говорится, негоже заставлять дам ждать.
7 июня 1908 года. 13:35, Балтийское море, Ревельская бухта[10], пять морских миль севернее Ревельской гавани, линейный крейсер флота Его Величества «Дредноут».
Двое суток потребовалось «Дредноуту» для того, чтобы на полном ходу[11] покрыть расстояние от устья Темзы до входа в Финский залив; и все это время адмирал Фишер гадал, чем их будет удивлять русский император и его правая рука на военно-морском поприще адмирал Ларионов. Гадал, и не мог прийти ни к какому определенному выводу, а ведь русские непременно должны его чем-то удивить. Русские дальние рейдеры к этому моменту ушли в дальний учебно-боевой поход, и никто не ведал, где они нынче находятся. Поговаривали, что призрачную русскую эскадру в камуфляжной раскраске видели на траверзе Нью-Йорка, Сан-Пауло или даже у мыса Доброй Надежды. Но они где-то там, а «Дредноут» здесь, в нескольких часах хода от столицы России.
И вот, как это обычно бывает с русскими, произошло как раз то, чего адмирал Фишер в своих гаданиях не мог и предположить. Три часа назад, когда «Дредноут на полной скорости в двадцать четыре узла проходил траверз мыса Тахкона[12], ему навстречу вышли три корабля под Андреевскими флагами: быстроходный крейсер из будущего «Адмирал Ушаков» и два местных легких крейсера-скаута предыдущего поколения – «Жемчуг» и «Изумруд». Предыдущее поколение – оно и есть предыдущее поколение. Еще четыре года назад это были превосходные бронепалубные крейсера второго класса, истребители вражеских миноносцев и ближние разведчики при эскадре; ныне же они безнадежно устарели. Их турбинные одноклассники имеют скорость в тридцать пять-сорок узлов, а сами они едва способны тягаться в ходе с тяжелыми линейными крейсерами флота Его Величества. Но сейчас легкие крейсера выступали лишь в качестве почетного эскорта, а вот «Адмирал Ушаков» нес на своей мачте не только Андреевский флаг, но и штандарты русского и германского императоров, совместно вышедших в море навстречу британскому гостю.
Дальше было еще интереснее. Обменявшись сигналами, корабли легли в дрейф, после чего с «Адмирала Ушакова» на воду спустили катер. Завывая мощным бензиновым мотором, он с шиком и ветерком на тридцатиузловой скорости, распахивая море на две белопенных волны, доставил на борт «Дредноута» двух блудных племянников[13] короля Эдуарда. Катер, конечно, был хорош (в британском флоте таких пока не имелось), но на ожидаемый адмиралом Фишером удивительный сюрприз он не тянул. Хотя то, что русский и германский императоры не стали ждать британских гостей на берегу, а вышли им навстречу на корабле из будущего, само по себе заставляло задуматься о причинах такого поступка. Впрочем, из-за встречи трех коронованных особ адмирала Фишера на какое-то время банально отодвинули в сторону, и он перешел в разряд наблюдателей. Когда король занимается большой политикой, пуская пыль в глаза, хвастаясь таким великолепным линейным крейсером и прощупывая оппонентов на «слабо», адмиралам лучше стоять в сторонке и не отсвечивать.
Впрочем, он недолго оставался в одиночестве. Адмирал Тирпиц и адмирал Ларионов подошли к нему с двух сторон на пересекающихся курсах, так что первому лорду британского адмиралтейства даже показалось, что сейчас его поставят в положение в два огня и расстреляют залпами главного калибра. Конечно же, это впечатление было обманчиво, намерения у «противника» были вполне мирные.
– Ну, здравствуй, сэр Джон, – первым поприветствовал Фишера адмирал Ларионов, – вот мы, однако, и свиделись.
При этих словах адмиралу Фишеру представилось выражение непонимания «What is it?» написанное на самодовольно-туповатом лице адмирала Ноэля в тот миг, когда русские броненосцы неожиданно сделали «кроссинг Т» и вцепились в его эскадру клыками своих орудий. А потом у него уже не было никакого «потом». Двенадцатидюймовый снаряд поставил точку в его жизни и карьере, а также определил момент, когда солнце Британской империи из зенита стало клониться к закату. И хоть все аплодисменты и проклятия за Формозу собрал на себя Наместник Алексеев, официально возглавлявший русскую эскадру Тихого океана, адмирал Фишер знал, кто был композитором, хореографом и дирижером того балета смерти. А потом его предшественник, Первый Лорд Адмиралтейства, отдавший дурацкий и преступный приказ «взять в залог Формозу» пускает себе пулю в висок прямо в служебном кабинете, потому что иначе его сделали бы крайним за все. И в этой смерти тоже виновен адмирал Ларионов, несмотря на то, что он лично не нажимал на курок револьвера. Виновен он и в смертях, случившихся в результате Великой Паники, когда Эскадра из Будущего проходила Каналом[14] к месту своего нового базирования. Многих британцев тогда обуял психоз, и они кончали с собой – только чтобы не видеть Конца Света. Других убил он, адмирал Фишер, когда играл на бирже, точно зная, что никакого Конца Света не будет. И тогда разоренные его игрой биржевые игроки стрелялись, бросались с мостов в Темзу или сигали на мостовую из окон высоких зданий. И в тех смертях тоже был виновен адмирал Ларионов. Виновен просто тем, что он был, что пришел в этот мир со своей эскадрой и стал гнуть его под себя.
А потом адмиралу Фишеру преставилась залитая кровью улица, ржущие кони и пронзительные крики умирающих. Тут только что взорвались бомбы, которые унесли жизнь русского императора Николая и еще полусотни русских, – и эти взрывы тоже разделили мир да «до» и «после». Английские агенты сами не кидали этих бомб, они только заплатили тем, кто мог это сделать, и указали на цель. Но еще до этого была ночная атака японских миноносцев на Порт-Артур и ультиматум адмирала Уриу «Варягу» выходить на бой одному против целой эскадры. И тут также не обошлось без английского золота. Чтобы Японская империя смогла на равных драться против русских, потребовалось очень много денег; сами японцы не смогли бы оплатить и десятой части тех счетов. И только после того, как в той злосчастной войне грянул первый выстрел, в их мире появился адмирал Ларионов со своими кораблями. Он не нападал, он лишь парировал удары, но делал это с такой сокрушительной силой, что закачались основы мира…
Вот один из кораблей его эскадры идет курсом параллельным курсу дредноута. Острый атлантический форштевень режет балтийскую волну, а в наклонных ящиках, установленных в носовой части, своего момента ждут восемь ракетных снарядов, каждый из которых способен утопить или тяжело повредить линкор или линейный крейсер. Восемь снарядов, восемь линкоров или линейных крейсеров флота Его Величества, погибших еще до соприкосновения с противником. А еще у адмирала Ларионова есть крейсер «Москва», на котором подобных снарядов еще пятнадцать. А он-то (адмирал Фишер), наивный, вообразил, что корабли из будущего небоеспособны, и решил наклепать столько бронированных коробок, чтобы континенталы просто не смогли их все утопить. Ни один бюджет, даже если все британцы утянут пояса, не выдержит строительство флота, состоящего из тридцати «Дредноутов».
– Сэр Джон, – донесся до адмирала Фишера откуда-то издалека зычный бас Тирпица, – вам плохо? Быть может, позвать доктора?
– Да нет, мой дорогой Альфред, – ответил встрепенувшийся Фишер, – я в порядке. А с чего вы взяли, что мне плохо?
– А вы, мой дорогой Джон, – ответил тот, – побледнели так, будто углядели перед собой саму фрау Смерть в белом саване и с косой наперевес.
– Да нет, Альфред, – как можно более небрежно ответил Фишер, – вам показалось. И, кстати, как вам кажется наш «Дредноут»?
– Хорошая мишень, – вместо Тирпица ответил адмирал Ларионов. – Вы, Джон, пытаясь решить несколько взаимоисключающих задач одним проектом, породили не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку. Во-первых – ваше создание слишком тонкокожее, чтобы боксировать против настоящих больших парней. Даже броненосцы прошлого поколения с сорокакалиберными двенадцатидюймовками будут дырявить вашу плавучую консервную банку практически на любой дистанции боя. Во-вторых – ваш «Дредноут» слишком тихоходен, чтобы гоняться за современными прерывателями торговли. Разница в семь узлов скорости означает, что «Измаил» либо уйдет от вас как от стоячего, либо будет, держась за пределами дальности ваших орудий, издали закидывать «Дредноут» десятидюймовыми «подарками» улучшенной аэродинамики. Кстати, какова у вас толщина бронепалубы?
– Два дюйма, – неожиданно для себя ответил Фишер, – но под ней есть еще одна, толщиной в дюйм…
– Для десятидюймового полубронебойного снаряда, втыкающегося в палубу под углом в шестьдесят градусов, это все равно что ничего, – ответил адмирал Ларионов. – А ведь там, под палубой, находятся артиллерийские погреба, которые при навесном огне не защищены своим подводным положением. Мы, кстати, проводили испытания, используя в качестве мишени списанный броненосец «Чесма». Чем больше дистанция боя, тем разрушительнее последствия применения наших новых полубронебоев. Всего один снаряд, добравшийся до погребов – и ваша лоханка идет на дно, а команда возносится на небеса, представляться по поводу прибытия Святому Петру.
– Такое крайне маловероятно, – вскинул голову адмирал Фишер, – рассеивание на больших дистанциях боя очень велико, и я сомневаюсь, что ваш отдельно взятый снаряд вообще сможет попасть просто в корабль, а не то что в пороховой или бомбовый погреб…
– В истории нашего мира, – жестко сказал адмирал Ларионов, – четыре линейных крейсера Его Величества в бою взорвались от прямых попаданий вражеских снарядов и затонули в считанные минуты со всеми командами. Четыре, Джон – из восьми (если мне не изменяет память), построенных в Великобритании кораблей этого типа. Из всех находящихся на борту матросов, офицеров и адмиралов спастись, как правило, удавалось только нескольким случайным личностям. Роковое попадание случалось на втором или третьем залпе после пристрелки, – а вы говорите, рассеивание… Вы торопились слепить хоть что-нибудь из того, что имелось под рукой, и в результате получили корабль, годный лишь для демонстрации флага или обстрела прибрежных папуасских селений. В бою против равного классом противника это не более чем большая братская могила для всей команды.
После такого коронного выступления на адмирала Фишера и так уже было страшно смотреть, но тут Тирпиц решил добавить свои пять копеек.
– После того как в строй вступят наши «Мольтке», – сказал он, – их четырнадцатидюймовые орудия смогут пробивать ваши «Дредноуты» с их пятнадцатисантиметовым поясом насквозь через оба борта в любом месте. Главное – попасть, а остальное снаряд сам доделает с гарантией. И в то же время для того, чтобы пробить главный пояс «Мольтке», вашему «Дредноуту» придется сблизиться с ним меньше чем на полторы мили, что нереально. Наши пушки задолго до этого превратят ваши посудины в такую штуку, через которую итальяшки отбрасывают свои спагетти.
Адмирал Фишер как раз искал фразу поязвительнее, чтобы ответить этим двум нахалам, но тут его окликнул король Эдуард.
– Джон, – крикнул британский монарх, – иди сюда. Мой кузен Майкл обещает нам показать интересное представление, и ты не должен этого пропустить.
– Да Джон, – с усмешкой сказал адмирал Ларионов, – иди. Это будет и вправду занимательное представление, тебе понравится. Переговоры с позиции силы тем и замечательны, что сила может быть применена любой из договаривающихся сторон. Не забывай, что ты имеешь дело с людьми, которые насквозь знают ваше гнилое англосаксонское нутро. Да, с вами можно договариваться, но только в том случае, если отказ от договора или его нарушение будут грозить вам немедленным уничтожением.
– Да, это так, – подтвердил Тирпиц и спросил: – а что это за представление, мой добрый друг Виктор?
– Увидишь, мой друг Альфред, увидишь… – загадочно ответил русский адмирал, – мы уже близко.
Из этого разговора Фишер сделал вывод, что русские держат своих германских партнеров в некотором неведении, по крайней мере, по поводу запланированной на сегодня программы. И еще русский адмирал – педантичный, желчный, гладко выбритый – показался ему похожим на немца. А импульсивный и порывистый Тирпиц, с окладистой рыжей с проседью бородищей, напротив, напомнил русского мужика. Вот и верь после этого первым впечатлениям. Действительно, какие же это переговоры с позиции силы, если силу способны применить обе стороны. Переговоры с позиции силы возможны только тогда, когда сила находится у англичан, а все остальные послушно следуют диктату этой силы.
Часом спустя настроение адмирала испортилось еще больше. Оказалось, что летательные аппараты с эскадры из будущего, которые, как предполагалось ранее, имели лишь разведывательное и транспортное назначение, на самом деле были созданы для боевого применения. Прямо на глазах адмирала Фишера и короля Эдуарда один из таких аппаратов последовательно сбросил несколько снаряженных мощной взрывчаткой бронебойных бомб на старую баржу, изображающую корабль-мишень, и разнес ее вдребезги, несмотря на то, что та для непотопляемости была заполнена пустыми бочками. Окажись мишенью «Дредноут» – и с ним было бы то же самое, ведь эти бомбы, вонзаясь в бронепалубу под прямым углом, пробивали ее насквозь и взрывались внутри. А у боевого корабля под палубой не пустые бочки, а погреба боезапаса, нефтяные и угольные ямы и нежные, как человеческие кишки, ходовые механизмы. Кстати, Тирпиц был поражен «представлением» ничуть не в меньшей степени, – а это означало, что прежде ему ничего подобного не показывали. Видимо, не считали нужным, а вот теперь сочли…
И когда затонувшая мишень осталась позади, а стремительный остроклювый аппарат удалился прочь, несчастный «Дредноут» подвергся учебной атаке нескольких подводных миноносцев. Побарабанив в борта самодвижущимися минами без боевых зарядов, эти подводные аппараты всплыли и продемонстрировали, что это были не известные миру подводные минные крейсеры из будущего, а местные корабли того размера, когда миноносец на специальной платформе возможно перевозить по железной дороге, доставляя в любой порт Империи, раскинувшейся между тремя океанами.
После этого в мозгах у адмирала Фишера что-то треснуло – и он проклял тот день, когда, заняв место первого Лорда, решился строить «Дредноут». Переговоры с позиции силы начались, только вот сила была не на его стороне. Первоначально он планировал пугать русских мощью своего детища, но, как оказалось, им на него наплевать. Еще раз адмирал Фишер оказался удивлен, когда подходе к Ревелю русские и германцы покинули борт «Дредноута». Дело в том, что для этого им даже не пришлось ложиться в дрейф и спускать катер. Просто прилетела эдакая каракатица с двумя винтами сверху и зависла над палубой ровно на то время, пока на ее борт поднимались люди, после чего улетела к кораблю из будущего. С одной стороны, это было пока все, а с другой, адмирала Фишера ожидал нелегкий разговор с королем…
7 июня 1908 года, 17:05. Ревельская гавань, адмиральский салон линейного крейсера флота его Величества «Дредноут».
– Ну-с, Джеки, – сказал король Эдуард, устраиваясь в кресле с большой кружкой адмиральского чая, – умыл тебя холодной водичкой мой племянничек Майкл?
– Ваш зять, Берти, – хмыкнул адмирал Фишер, – занялся этим еще раньше русского императора. В нем столько яда, что хватило бы перетравить всех крыс в лондонских доках. И как только ваша дочь живет с эдаким чудовищем?
– Вы не поверите, Джеки, – проворчал король, – но моя Тори влюблена в своего мужа как кошка. В письмах она всячески восхваляет своего супруга и еще пишет, что ей нравится быть русской адмиральшей, женой и матерью очаровательной малышки… А еще она хочет, чтобы наконец прекратилась эта дурацкая война кита со слоном, чтобы две наших империи могли сосуществовать с пользой друг для друга. Ведь признайтесь, Джеки: был у вас план, понастроив уйму дредноутов, взять реванш за Формозу и продиктовать русским условия соглашения?
– План такой был, – согласился с королем адмирал Фишер, – да только у русских, как у всяких порядочных шулеров, в рукаве оказались самые крупные козыри. Наш флот должен был оказаться на пике формы к тому моменту, когда у русских было бы всего две дивизии прерывателей торговли, а германские монстры «Мольтке» еще стояли бы у достроечной стенки. У меня были сведения, что после перехода с Тихого океана корабли из будущего в значительной степени утратили свою боеспособность из-за износа механизмов…
