Александр Михайловский
Победителей не судят

Поскольку ФРГ-2018 продолжала оставаться ключевым союзником-сателлитом США в Европе, то, следовательно, ее и выбрали главным объектом для «перевоспитания». Тем более что архаичных немцев сорок первого года просто тошнило от брылястой морды фрау рейхсканцелерин. А когда они узнали о легализации в ФРГ-2018 однополых браков, то их возмущение перешло в ярость – настоящую тевтонскую ярость.

В первую очередь эмиссары Канариса и стоящего за ним Берии должны были установить контакты со своими единомышленниками в будущем и определить план совместных действий, чтобы вернуть развитие Германии в нормальное для нее русло: «кайзер, криг, каноне» – для мужчин, и «киндер, кирхен, кухен» – для женщин. Их идеал – классическая Германия конца XIX и начала ХХ века, фабрика мира и апологет безудержного милитаризма. Их политические единомышленники – «Альтернатива для Германии». Их враг – местные либералы всех мастей и англосаксонские плутократы и восточные лимитрофы, унизившие и обкорнавшие Германию будущего, поскольку в их реальности границы Германии после разгрома, за исключением Восточной Пруссии, остались неизменными, и даже обсуждение выхода Австрии из состава единого государства было вынесено на еще один плебисцит.

Да и из Восточной Пруссии, ставшей эксклавом РФ, никто отнюдь не изгонял немецкое население, как это случилось в нашем прошлом. А зачем? Более законопослушного, трудолюбивого и легко интегрируемого населения как немцы, ни в том, ни в этом времени найти было трудно. ФСБ охотилась только за руководящими функционерами и членами нацисткой партии, СС и СА. И репрессиям подвергались не все из них, а только те, кто был замешан в преступлениях гитлеровского режима.

Правда, одновременно несколько групп таких же невидимок пошли совсем по другой линии и на другой политический фланг. Ситуативные союзники правых в ситуации, когда Европа вообще, и Германия в частности, задыхаются в гнилостных эманациях либерализма, они должны были добиваться возвращения Германии на социалистический путь развития. Их политические единомышленники – это «Новые Левые», их враг – опять же либералы всех мастей и мировой империализм.

Ушли на ту сторону и просто люди, не имевшие никаких особых политических убеждений, перед которыми стояла задача проработать планы физической ликвидации некоторых наиболее одиозных политических деятелей. Когда на кону стоит судьба двух миров, то тут, товарищи-геноссе, не до сантиментов. Но это путь не основной, ибо индивидуальный террор против представителей власти сам по себе никогда и никого не приводил к победе. Тем более что большая часть европейских политиканов в 2018 году – это марионетки. Если враг сам прибегнет к этим методам, надо иметь возможность ответить максимально быстро и максимально жестко.

Именно поэтому, раз уж французы предпочли выбрать себе в президенты явную марионетку, месье Макрона, Пятой Республике не уделили особого внимания. Работать с людьми, делающими такой выбор – это все равно что дрессировать свиней. Не Петена же к ним забрасывать, и не адмирала Дарлана, тем более что де Голль застрял в Британии и, кажется, даже был взят там под стражу. В Италии должны были поработать соратники Муссолини, с которым специально назначенные люди уже провели воспитательные беседы. А остальные страны Западной Европы были просто статистами и их политика была не самостоятельной. Игра только начиналась и все было еще впереди.

* * *

19 августа 1941 года. 12:00. Вашингтон, Белый дом, Овальный кабинет.

Присутствуют:

Президент Соединенных Штатов Америки – Франклин Делано Рузвельт;

Специальный помощник президента Рузвельта – Гарри Гопкинс.

Специальный помощник Рузвельта и его друг выглядел так, что краше в гроб кладут. Информация, которую он привез из Кенигсберга, была настолько конфиденциальной, что ни одного слова не было передано по открытым каналам. Все, что узнал и о чем сумел договориться Гопкинс, Рузвельту предстояло узнать здесь и сейчас.

– Как дела, Гарри? – с замиранием сердца спросил американский президент. – Тебе удалось о чем-нибудь договориться с этими русскими из будущего?

– Дела скверные, Фрэнки, – ответил Гопкинс, нервно потирая лоб, – и дело тут даже не в русских. Они-то как раз вели себя со мной достаточно любезно. Все дело в той выгребной яме, в которую там превратилась наша Америка. Впрочем, какая она теперь к чертям наша… От твоего «Нового курса», Фрэнки, не осталось и следа; и если нас с тобой хоть где-то помнят, так это, пожалуй, только в России. Я даже удивился, когда меня встретили так, словно я не полуофициальное лицо без какого-либо официального статуса, а ни больше ни меньше полномочный посол.

– Гарри, – Рузвельт нетерпеливо махнул рукой, – ты уже мне об этом говорил. Лучше расскажи, что такое случилось с нашей Америкой, почему ты назвал ее полным дерьмом?

– Фрэнки, – ответил Гопкинс, – давай сначала я по порядку расскажу тебе о русских. А уже потом перейду к Америке, потому что без одного тебе не понять другого. Дело в том, что тамошние русские значительно больше похожи на нас с тобой и современных нам американцев, чем наши собственные потомки. И при этом они остаются русскими, хотя среди них очень сильны красные настроения.

Рузвельт со вздохом развел руки в стороны и сказал:

– Ты меня совсем запутал, Гарри… Но давай, рассказывай все, что ты сумел узнать, без утайки и по порядку. Во-первых, как русские будущего могут быть похожи на нас, если среди них, как ты говоришь, сильны красные настроения?

– Все очень просто, Фрэнки, – вздохнул Гопкинс, – несмотря на всю свою «красноту», тамошние русские похожи на нас тем, что они знают, что каждый кусок хлеба с копченой грудинкой и каждый бокал виски надо зарабатывать тяжким трудом. Неважно где – в поле, в шахте, на заводе или в конторе. При этом должен тебе сказать, что так называемый социалистический строй пал там четверть века назад и, как это бывает в таких случаях, вместе с ним отошло в прошлое былое имперское величие, а также некоторые окраинные территории, что фактически вогнало страну в границы шестнадцатого века. Одновременно при падении коммунизма бедные стали просто нищими, а из узкого круга пронырливых людей, умеющих делать деньги из воздуха, образовался класс новых собственников-олигархов, разделивших между собой так называемое общенародное достояние. При этом, закрепляя несправедливость, пышным цветом расцвела продажность должностных лиц, включая полицейских и судей. Отсюда и красные настроения, как ностальгия по тем временам, когда, по мнению рядового русского, все было правильно, а Россией управлял самый сильный, умный и справедливый вождь. Если ты, Фрэнки, не понял, о ком идет речь, то я скажу – речь о дядюшке Джо.

Что касается их нынешнего вождя, то мистер Путин очень умный человек, ловкий политик, и до его вмешательства в войну с Гитлером пользовался безусловной поддержкой восьмидесяти процентов населения России. Теперь, после того как случилось то, что случилось, его поддержка выросла еще больше. Наверное, это процентов девяносто пять рейтинга, не меньше, потому что в любом обществе есть пять процентов полных идиотов, которым не угодишь, что бы ты ни сделал, и которые собственное неумение и лень будут списывать на зловредные действия правительства.

– Хорошо, Гарри, – кивнул Рузвельт, – но ты так и не сказал самого главного – можно ли верить тому, что говорит этот мистер Путин, и можно ли с ним подписывать какие-либо соглашения?

– Верить, Фрэнки, мистеру Путину можно, и соглашения подписывать – тоже, – не задумываясь, ответил Гопкинс, – он щепетилен и честен по природе, и тщательно блюдет репутацию надежного партнера. Все, что он подпишет – безусловно, будет исполнено, и в то же время никакая сила на свете не заставит его подписать невыгодное или неравноправное соглашение. Уж если он сумел договориться с таким тяжелым партнером, как дядя Джо, то нам с ним договориться сам Бог велел.

– Это, конечно, прекрасно, Гарри, – согласился Рузвельт, – но о чем мы сможем договариваться с мистером Путиным? Ведь у нас с ним нет точек пересечения – ни в его времени, ни в нашем. Мы, согласно доктрине Монро, находимся в другом полушарии. Разве только если мы выдвинем требование, чтобы нам обеспечили контакт с нашими родственниками из будущего… Но я не вижу, чем мы могли бы его поддержать. Мы даже не можем прекратить торговлю с дядюшкой Джо, потому что мы уже использовали этот козырь, объявив Советам моральное эмбарго из-за их войны с Финляндией. Так это с Советами, а с русскими из будущего, как я полагаю, торговать нам абсолютно нечем.

– Ты все правильно понимаешь, Фрэнки, – кивнул Гопкинс, – как насчет того, что у нас нет силы, необходимой, чтобы подкрепить хоть какие-нибудь наши требования, так и относительно отсутствия потенциала для обоюдной торговли? Товары, которые предлагают русские из будущего, неплохо сделаны, дешевы и продаются только за золото – единственный товар из нашего времени, который эти новые русские импортируют к себе. При этом надо учитывать, что большая часть этих товаров в нашем времени просто не производится, а их номенклатура включает в себя все – от детских игрушек до промышленного оборудования и оружия. Да-да, того самого оружия, с помощью которого за две недели была поставлена на колени сильнейшая армия Европы! Конечно, свои пушки, танки и самолеты мистер Путин продает исключительно Сталину, но надо иметь в виду, что однажды (теоретически) такое оружие может появиться и у нас на заднем дворе, что было бы весьма неприятно. Но это только теоретически, так как мистер Путин тоже настроен на сотрудничество…

– И что же он хочет от нас, Гарри, – с иронией спросил Рузвельт, – в обмен на то, что не устроит нам подобное тому, что он устроил бедняге Адольфу?

– Все просто, Фрэнки, – ответил Гопкинс, передавая президенту толстую папку, – мистер Путин хочет, чтобы мы немного вразумили наших потомков. Да и тебе такие вот «внучки» вряд ли понравятся…

Рузвельт раскрыл папку и принялся внимательно просматривать вложенные в нее бумаги, время от времени возмущенно хмыкая и бормоча под нос соленые морские ругательства. Видимо, он вспомнил свои молодые годы, когда ему довелось поработать помощником морского министра в правительстве Вудро Вильсона.

– Смотри, Фрэнки, – криво усмехнулся Гопкинс, – этот парень – сорок второй президент США. Он устроил сеанс французской любви с практиканткой прямо в этом кабинете, что чуть не закончилось для него импичментом. А вот это сорок третий президент – он путал Австрию с Австралией, хотя, наверное, он делал это специально. Ведь жить легче, когда тебя все считают дурачком. А это – сорок четвертый президент. Посмотри на его фотографию – и ты все поймешь сам. У нас бы такого не взяли даже курьером – разносить почту. А ведь он, между прочим, избирался на два срока, причем от нашей с тобой партии… – Гопкинс поднял голову и внимательно всмотрелся в лицо Рузвельта, который, впрочем, старался ничем не выдавать своих эмоций. – Но главное не в этом, а в том, что эти господа творят с Америкой, в которой не осталось и намека на твой «Новый курс», а также со всем миром, которому из-за их легкомыслия сейчас грозит последняя мировая война или новая Великая Депрессия, по сравнению с которой пережитое нами двенадцать лет назад – лишь забавы бойскаутов. Потому-то мистер Путин и желает, чтобы мы сыграли роль строгих родителей, которые очень недовольны своими непутевыми детишками.

Пролистав папку до конца, президент Рузвельт отодвинул ее в сторону и посмотрел на Гопкинса.

– Приятного, конечно, мало, Гарри… – устало сказал он, – но я думаю, что болезнь наших потомков вполне излечима. Мы поразмвслим, что с этим можно сделать, и обязательно решим эту задачу. Справимся, я думаю… Теперь я хотел бы знать, что мистер Путин может предложить для НАШЕЙ Америки, если мы все же возьмемся за эту работу?

– Для начала, Фрэнки, – Гопкинс заглянул в своей рабочий блокнот, – нам гарантируют сохранение нашей сферы влияния в обеих Америках, согласно доктрины Монро. Мистер Путин и сам не станет нарушать сферы разграничения, и поручится за то, что этого не будет делать дядюшка Джо. Кроме того, мы получим кое-какие технологии невоенного назначения ценой не в один миллиард долларов и торговое соглашение, согласно которому мистер Путин не будет поставлять такие товары, которые Америка сможет производить самостоятельно. Ну и самое главное – через создание совместного коммерческого предприятия мы получим прямой доступ к территории той Америки из будущего, с возможностью делать свой маленький бизнес и обменивать наше золото на тамошние товары по фантастически выгодному курсу.

– Очень хорошо, Гарри, – кивнул президент Рузвельт, – но этого мало. Нам фактически заказывают организовать в той Америке революцию, а в оплату дают какие-то жалкие подачки. Давай-ка сядем и хорошенько подумаем, чего бы такого мы могли запросить, чтобы потом, на переговорах, этого тунца можно было бы безболезненно урезать.

* * *

23 августа 1941 года. 12:15 мск. Франция, Лазурный берег, Грас, вилла «Жаннет»

Иван Алексеевич Бунин, русский прозаик и публицист

Основные советские войска, красным потопом с севера на юг растекшиеся по Франции, обошли стороной тихий курортный Лазурный берег, в основном устремившись к испанской границе через Лион, Ним и Перпиньян, где пока и остановились. Как рассказал очевидец, приехавший из маленького городка Рокмора, советские войска несколько суток непрерывным железным потоком шли по ведущему к Ниму шоссе. Тяжелые танки, похожие на обтекаемых стальных черепах в чешуйчатой броне, от веса которых содрогается сама земля, огромные самоходные пушки, стремительные остроносые машины, сверху густо облепленные солдатами; и снова, танки, танки, танки.

Говорят, что вся эта мощь была произведена там, в потусторонней России, и доставлена сюда исключительно для того, чтобы Советский Союз мог разгромить германского оппонента и завоевать половину мира – с тем, чтобы установить на ней свой самый прогрессивный в истории режим. Не знаю, как кому, но мне такая идея не нравится, хотя знакомые, приехавшие с севера, где советские стоят уже больше двух недель, ни о каких ужасах вроде нашего семнадцатого года не рассказывали. Да, немного арестовывают людей, сотрудничавших во время оккупации с немцами, но, во-первых, никого не расстреливают, а во-вторых, заявляют, что судить их должен сам французский народ. И народ, как ни странно, в это верит, причем не только в рабочих предместьях, но даже в буржуазных кварталах Парижа.

Еще поговаривают о том, что другая крупная механизированная группировка красных сейчас накапливается в районе Байонны. Судя по всему, воспользовавшись моментом, советский вождь Сталин решил переиграть гражданскую войну в Испании и одним ударом покончить с родственным Гитлеру режимом каудильо Франко. При этом итальянский дуче Муссолини отделался легким испугом и даже смог продолжить свою войну с англичанами. Правда, делал это Муссолини теперь исключительно на свой страх и риск, без поддержки германского «старшего брата», хотя кто его знает – отношения между Англией и СССР достаточно напряженные, и в любой момент между ними может разразиться конфликт.

Говорят, что ценой поддержки Италии стала отмена запрета коммунистической партии и обещание провести свободные и демократические выборы под советским контролем. А если выборы окажутся недостаточно свободными и недостаточно демократическими (то есть, если коммунисты их проиграют), то Советский Союз пустит в ход большую армейскую дубину и демократизирует Италию – разумеется, «исключительно в интересах итальянского народа».

А у нас пока все тихо. Ни одного советского танка и ни одного солдата в Грасе так и не появилось. Честное слово, даже обидно. Хотелось бы хоть одним глазком посмотреть на нынешних большевиков и понять, с чем их едят. Да что там Грас или курортная Ницца – даже Тулон, где стоят на приколе остатки французского военного флота, удостоился не более чем одной советской комендантской роты. Командовавший ею капитан популярно на пальцах объяснил командующему остатками французского флота адмиралу де Лаборду и морскому префекту адмиралу Марки то, что маршал Петен добровольно отрекся от власти и коллаборационистское правительство в Виши прекратило свое функционирование. Теперь – ровно до того момента, когда путем всенародного голосования во Франции будет установлена новая Четвертая Республика и избрано ее правительство – службу французские моряки должны нести по уставу, на провокации не поддаваться, пределов базы не покидать, и в политику не вмешиваться. В случае нарушения этих простых правил все возмездие будет осуществляться исключительно с воздуха и исключительно фугасно.

Таким образом, французским адмиралам дали понять, что Советскому Союзу остатки их флота не нужны ни в каком виде, поэтому французские моряки могут не беспокоиться – не топить и не взрывать свои корабли, которые как принадлежали Франции, так и будут ей принадлежать. Конечно же, подразумевалось, что Франция эта будет исключительно советская и исключительно социалистическая. Но для настоящего француза это такие мелочи; тем более что для начала будет установлена так называемая народно-демократическая республика, без колхозов и национализаций промышленности, и только потом она естественным путем перерастет в советскую и социалистическую.

Было дело, читал я программу товарища Мориса Тореза – из чистого любопытства, чтобы узнать, к чему нам готовиться и не стоит ли бежать куда подальше – может быть, на первых порах в Италию, которую пока не трогают, ну а потом и в Америку. Прочел и понял – бежать совершенно не стоит. Ничего ужасного в этой программе не было. Ну кто в здравом уме станет возражать против восьмичасового рабочего дня или против достойной оплаты за тяжелый труд – разве что самые жадные из буржуа. По этой программе даже ваш покорный слуга, получается, настоящий пролетарий, ибо живет не за счет эксплуатации человека человеком, а с интеллектуального продукта, произведенного исключительно с помощью своей головы.

Кстати, советских солдат у нас в округе еще нет, а вот Народная гвардия, выросшая из коммунистического Сопротивления, уже имеется, хоть и в небольшом количестве. Лазурный Берег – это все же не портовый Марсель, и не переполненный фабриками Лион, а тихое курортное место, предназначенное для удовлетворения самых настоятельных жизненных потребностей представителей высших классов и таких вот работников умственного труда вроде вашего покорного слуги.

Сейчас эта Народная гвардия заменяет старую жандармерию, распущенную под предлогом сотрудничества с немцами и участия в их военных злодеяниях. Молодые люди в черных кожаных куртках и черных же беретах, вооруженные немецкими винтовками, патрулируют улицы городов и поселков, проверяют документы на вокзалах, и вообще ведут себя как представители власти. Посетили народные гвардейцы и нашу виллу, переписали всех в ней живущих, спросили, нет ли каких жалоб, и не видели ли мы в окрестностях посторонних людей. А потом вежливо и культурно откланялись.

Одним словом, все точно так же, как было у нас в России в семнадцатом году, только без присущего нашей бедной России кондового хамства. Все делается очень вежливо и с улыбками, поскольку и молодежь, составляющая большую часть этой Народной Гвардии, и командующие ими коммунистические функционеры постарше не видят в каждом встречном хорошо одетом господине или даме врага народа и буржуя с того самого революционного плаката. А все потому, что большинство народных гвардейцев, сменившись с дежурства, снимают с себя эти черные тужурки и береты и облачаются в такие же костюмы или, в случае девушек (которых тоже достаточно в Народной гвардии) – в нарядные платья, становясь неотличимыми от тех же буржуев³.

Во-первых, русский народ к семнадцатому году усилиями властей, сельской и городской буржуазии и того самого образованного класса разночинцев, одобрявшего эти безобразия, был доведен до таких глубин нищеты и отчаяния, что вспышка революции, сжигающей прошлую общественную формацию, выглядела неминуемым и естественным выходом из этого тупика. Для понимания вопроса достаточно знать, что к 1914 году, явившемуся началом всех начал, на селе в Российской империи проживало около восьмидесяти процентов населения. При этом восемьдесят процентов из крестьянских хозяйств не дотягивали до нового урожая, и это не от лени, или, скажем, врожденного пьянства, а из-за того, что за полвека с лишним действия выкупных платежей эти самые платежи вытянули из подавляющей части крестьянства все финансовые ресурсы. Постарались и кулаки-мироеды, которые на самом деле являлись не зажиточными трудящимися крестьянами, а сельскими буржуа, ростовщиками-монополистами, одалживающими своим односельчанам денежные и натуральные средства из расчета в двести-триста процентов годовых.

Сюда стоит добавить и то, что, по данным Военного Ведомства царской России, шестьдесят процентов призывников не умели ни читать, ни писать, в то время как в кайзеровской Германии таких было меньше процента.

Сие значило, что нищета для них становилась хронической, пожизненной и передаваемой по наследству, потому что даже бросив хозяйство и уйдя в город, эти люди могли рассчитывать лишь на тяжелую, неквалифицированную, низкооплачиваемую работу. В это же время российская промышленность задыхалась даже не от отсутствия инженеров и техников, а от недостатка слесарей-токарей – самых ходовых рабочих разрядов, с третьего по пятый.

Во-вторых, во Франции было то же самое, но оно, это «то же самое» из Метрополии было вынесено в колонии – Сенегал, Индокитай, Гвиану, Марокко и Алжир. Именно там миллионы детей пухли и умирали от голода, в то время как французские буржуа подсчитывали сверхприбыль, частью которой можно было поделиться и с рабочим классом, чтобы он тоже мог слегка обуржуазиться. }

* * *

24 августа 1941 года. 13:35. Франция, Лазурный берег, Грас, вилла «Жаннет»

Иван Алексеевич Бунин, русский прозаик и публицист

Все произошло внезапно. К воротам виллы подъехала легковая машина, за рулем которой сидел юноша, одетый в униформу Народной гвардии – то есть в кожаную куртку и черный берет. Машина посигналила, открылась дверца, и с пассажирского места поднялся и вышел незнакомый Бунину моложавый мужчина, одетый в полувоенную одежду, плотные саржевые брюки, защитного цвета и зеленую рубашку. В одной руке незнакомец держал небольшой кожаный чемоданчик, а в другой переброшенную через локоть легкую куртку того же цвета, что и его брюки. Попрощавшись с водителем, прибывший стал терпеливо ждать, когда к нему выйдет кто-нибудь из местных обитателей.

Этот пришелец своим поведением и одеждой не был похож на здешних жителей. Немудрено, что посмотреть на него у окна гостиной собрались почти все обитатели дома. Леонид Зуров, как самый молодой из присутствующих, пошел к воротам выяснить, что это за человек и что ему нужно от обитателей виллы «Жаннет». Несколько минут спустя все выяснилось. Незваным и нежданным гостем оказался российский (в смысле из забарьерной России) внештатный корреспондент «Литературной газеты» Василий Соломин, получивший от редакции задание взять интервью у великого русского писателя, раз уж в кои веки появилась такая возможность.

Хотя сам Иван Бунин к идее интервью отнесся без особого восторга, но все же желание встретиться с человеком из посткоммунистической России – не военным или политиком, а интеллектуалом, пишущим пусть не романы и повести, а статьи и эссе, а, следовательно, и собратом по перу – взяло в нем верх.

Леониду Зурову была дана команда провести гостя из забарьерной России в гостиную, где на стол уже спешно водружали огромный самовар и расставляли все необходимое для беседы-чаепития. Зайдя в дом, гость вежливо и сердечно поздоровался как с хозяином дома, так и с тремя присутствующими здесь дамами, отпустив хозяйке дома парочку вполне приличных и нетривиальных комплиментов, отчего та даже покраснела от смущения и удовольствия. После этого по приглашению хозяина гость сел за стол, сдвинул в сторону чашку, блюдце и розетку для варенья, и поставил на освободившееся место извлеченный из чемоданчика странный прибор, имевший вид бакелитового плоского ящичка со скругленными торцами.

– Уважаемый Иван Алексеевич, – произнес господин Соломин, открывая крышку своего прибора и обнажая клавиатуру – примерно такую, как у печатной машинки, – вы знаете, я сам несколько ошарашен полученным заданием. Для меня беседа с вами – это примерно то же самое, как если бы вам довелось встретиться с самим Пушкиным, вступив с ним в беседу на злобу дня. Ведь еще два месяца назад никто из нас и не ведал о возможности когда-нибудь встретиться с такими титанами духа, которые редко рождаются на русской земле. Время течет все быстрее и быстрее, и чтобы кристаллизовалась глыба-человечище, его просто уже не остается.

– Я вас прекрасно понимаю, Василий, – улыбнулся Бунин, – для нас все произошедшее после 22 июня тоже стало большой неожиданностью и чудом. И мы тоже никак не подозревали, что сумеем встретиться со своими потомками и узнать о том, как они оценивают нас и наши дела и поступки.

– Вы знаете, Иван Алексеевич, – задумчиво произнес российский журналист, – для нас, жителей России XXI века, 22 июня 1941 года является сакральной датой. В этот день началась самая страшная война в истории России. В тот день враг напал на наш народ, и то, что мы выстояли – есть самое великое чудо на свете. Да, мы отринули советскую идеологию, марксизм-ленинизм и прочее идеологическое обрамление той эпохи по причине их полной несостоятельности. Но, в любом случае, этот период остается частью нашей истории, а СССР – одной из форм существования Великой России.

– Ну и каша у вас в головах там, в будущем, господин Соломин, – развел руками Бунин, – Впрочем, такой взгляд на жизнь и историю тоже имеет право на существование. Скажите, а как ваш народ – или население-электорат, если у вас там демократия – восприняло саму идею помочь своим потомкам отразить германское вторжение, и что при этом для них главное – победа и политический выигрыш для страны или же родственные чувства к своим предкам?

– Народ, – ответил корреспондент из будущего, – процентов на девяносто отнесся к этой идее сугубо положительно. Девяти процентам было все равно, и только один процент выступил категорически против. Впрочем, этих несогласных никто не репрессирует, а на их вопли стараются просто не обращать внимание. По этому вопросу, слава Богу, в обществе существует твердый консенсус, и не тому самому, одному проценту, его разрушить. Главнее тут, скорее всего, родственные чувства, а все остальное является сопутствующим товаром. Наши солдаты, вступив в эту войну, спасли миллионы русских – да и не только русских – жизней, позволив людям, погибшим в нашей истории, вырасти в мире и спокойствии, жениться, родить и воспитать детей. Это благое дело. Мы точно так же относимся и к жертвам обеих революций и Гражданской войны. Но туда нам, к сожалению, не дотянуться. Увы.

– А почему, – поинтересовался Бунин, – слишком далеко по времени?

– Да нет, Иван Алексеевич, – ответил корреспондент, – когда мне на инструктаже объясняли принцип действия установки, то сказали, что она работает через своего рода щели в мироздании. И чем дальше в прошлое, тем реже эти щели расположены. Ближайшая дверь после вашего времени – это времена императора Николая Палыча. Так что все, что связано с Русско-японской войной, Первой мировой, революциями и Гражданской войной, находится в мертвом пространстве и недоступно нашему влиянию.

– Жаль, очень жаль, – покачал головой Бунин, – а я-то надеялся… Но давайте предоставим прошлое прошлому и поговорим о настоящем. Скажите, что бы вы хотели от меня узнать? Ведь обычно журналисты такие любопытные, а в данном случае я задаю вам больше вопросов, чем вы мне.

– Так это вполне естественно, – кивнул Соломин, – я о вашем времени достаточно начитан и пусть оно мне и не родное, но я в нем свободно ориентируюсь, в то время как наш мир для вас полностью «терра инкогнита», и вы, естественно, желаете знать, что собой представляет это белое пятно на исторической карте. Кроме того, по содержанию ваших вопросов и тону, которым они заданы, интонациям голоса и выражению лица я довольно точно могу определить, что вас интересует, радует и печалит, и к чему вы стремитесь.

– Очень интересно, – сказал Бунин, как-то растерянно улыбнувшись, – вы все больше и больше меня удивляете. Хотел бы я собственными глазами увидеть вашу забарьерную Россию и посмотреть, как там все изменилось за сто лет с того момента, как мы покинули родную землю. Но, к сожалению, это невозможно…

– Почему невозможно? – удивился Соломин. – Это довольно просто сделать. Как представитель редакции, я уполномочен заключить с вами контракт на турне по городам и весям нашей России с написанием серии статей, эссе, зарисовок, рассказов – короче, литературную форму творчества вы можете определить для себя сами. Если вы не хотите ехать один, возьмите с собой своих близких. Ведь в этом случае взгляд на нашу действительность будет еще более разнообразным и объективным. Кроме того, мы можем посодействовать с изданием у нас вашей новой книги – хоть на страницах нашего журнала от номера к номеру, хоть отдельной книгой.

– Экхм… да уж, – задумчиво произнес Бунин, почесывая подбородок, – скажу прямо – ошарашили вы меня, господин Соломин, ошарашили… Но, надеюсь, у меня есть время подумать хотя бы два-три дня, посоветоваться с близкими мне людьми? А вы пока побудьте моим гостем, поживите у нас на вилле, составьте, так сказать, непредвзятое мнение о нашей действительности.

* * *

27 августа 1941 года / 17 марта 2018 года. 16:05. СССР-1941, Днепропетровская область, город Павлоград

Командующий 1-й армией ОСНАЗ генерал-лейтенант Константин Константинович Рокоссовский

После того как в первой половине августа наши танки вышли к побережью Северного моря, освободив от германских войск территории Бельгии и Голландии, последовала команда сдать позиции следующим за нами линейным частям РККА и грузиться в эшелоны для отправки к новому месту дислокации. Эшелоны прибыли почти сразу, и везли нас на восток по «зеленой улице», делая короткие остановки только для смены паровозов и пополнения запасов воды в титанах. От Амстердама до Бреста, с которого все началось, мы пролетели с запада на восток через всю Европу чуть больше чем за сутки, хотя на запад от этого Бреста с боями мы шли почти полтора месяца.