Александр Михайловский
Оперативное вмешательство

– Вот так-то, Александр Иванович, – вздохнул Степан Лианозов, – настали для нас страшные времена. Государь-император Михаил Александрович, ударившийся в народолюбство, требует, чтобы мы думали о благополучии своих работников больше, чем о своих собственных нуждах, а в случае неподчинения грозит страшными карами.

– Ну, Сергей Сергеевич, – развел руками Михаил, – времена, понимаешь, для них страшные. Этих людей, пожалуй, ничем не проймешь, алчность их такова, что сверхприбыли для них дороже собственных голов. Ты что скажешь, а то Мы уже начинаем терять терпение…

– Нет, Михаил Александрович, – сказал я, – головы буржуям рубить пока преждевременно. Это всегда успеется, да и отрубленное обратно в случае необходимости не сможет приставить даже Лилия. Для начала их следует хорошенько ударить по карману, а вот как это лучше сделать, необходимо спросить у специалиста, чтобы случайно вместе с шерстью не снять с господ буржуев шкуру.

– Госпожа Смитсон, – спросил Михаил, – а каково ваше мнение по этому вопросу?

– Ваше Величество, – ответила та, – вам какое решение выдать: поверхностное, половинчатое или полностью соответствующее интересам вашего государства?

– Последнее, – неожиданно хриплым голосом произнес Михаил, – государственные интересы для меня важнее всего.

Тут все затаили дыхание, ведь каждый воспринимал слова «государственные интересы» по-своему. Товарищи революционеры подумали, что сейчас эта женщина скажет, что надо закрутить гайки, держать и не пущать, а любое недовольство народных масс подавлять силой оружия. И в то же время господа нефтепромышленники решили, что сейчас из уст этой суровой как Немезида женщины прозвучит роковое слово «секвестр», и они одним росчерком императорского пера лишатся всего, что было нажито ими непосильными трудами, ведь Михаил уже прямо говорил им, что не исключает и такого решения этого вопроса.

Мой начальник финансовой службы еще раз обвела внимательным взглядом присутствующих владельцев нефтепромыслов и управляющих, от чего тех пробило на холодный пот.

– Первое, что я хочу вам сказать, – в полной тишине размеренно сказала Мэри, – наступающий двадцатый век можно смело назвать веком нефти. Не так давно в Североамериканских Соединенных Штатах полетел первый аэроплан братьев Райт с бензиновым двигателем, в Германии по дорогам поехали первые автомобили конструкции господ Даймлера и Бенца, у вас в России вышел в плавание первый корабль с нефтяным двигателем внутреннего сгорания, а британский адмирал Фишер уже сказал свою коронную фразу: «Кто владеет нефтью, тот правит миром». И этот господин не ошибся. В следующие десять-пятнадцать лет потребность в нефти и продуктах ее переработки будет расти в геометрической прогрессии, и одним из самых крупных потребителей нефти станут военные. Небо над полями сражений заполонят тысячи боевых аэропланов, по земле, вытесняя кавалерию, поползут сотни бронированных механических чудовищ, а в море выйдут быстроходные турбинные крейсера и линкоры на нефтяном ходу. Из этого, Ваше Величество, следует, что нефть является стратегическим товаром, от которого напрямую зависит безопасность вашего государства, а значит, ее добыча, переработка и экспорт должны находиться под непосредственным государственным контролем.

– Госпожа Смитсон, так значит, вы все-таки предлагаете мне провести секвестр или, как говорили у вас в будущем, национализацию всей нефтяной промышленности? – спросил Михаил, в упор глядя на побледневших нефтепромышленников Истинным Взглядом.

– Нет, – покачала головой Мэри, – полная национализация будет шагом отчаяния и не лучшим вариантом. Во-первых – у вас еще нет государственной структуры, которая могла бы управлять национализированным производством, и ее еще требуется создавать. Во-вторых – такое решение приведет к хаосу в экономике и бегству капиталов из страны. Владельцы капиталов подумают, что сегодня вы без объяснения причин национализировали предприятия нефтепромышленников, а завтра это же произойдет с кем-нибудь еще. Нет, секвестр должен касаться только собственности ваших врагов народа, то есть, простите, государственных преступников, а еще предприятий, принадлежащих гражданам враждебных государств, а также тех, чьи владельцы не желают исполнять ваших законов. Будет вполне достаточно, если государство в вашем лице станет контролировать от трети до половины всей нефтяной промышленности. При этом ваши собственные подданные должны сохранить свою собственность, разумеется, при полном соблюдении всех ваших законов и уплате всех положенных налогов и пошлин. Одним из таких законов должен стать обязательный возврат на территорию вашего государства экспортной выручки. При недостатке нефтепродуктов на территории России пошлины необходимо повышать, а при избытке понижать. Полностью следует запретить экспорт нефти и продуктов ее переработки в страны, проводящие враждебную России внешнюю политику. Такой экспорт можно разрешить только в крайнем случае, и только в мирное время, при условии выплаты в доход государства дополнительных пошлин. Кроме того, поскольку добыча и переработка нефти является стратегическим направлением, все организационные структуры с зарубежной регистрацией необходимо ликвидировать, а в совете директоров каждой нефтяной компании у вас должен присутствовать собственный представитель с правом вето, которому будет вменена обязанность блокировать любые решения, идущие во вред государственным интересам. Вот это и называется государственным контролем нефтяной отрасли.

– Ну что, господа нефтепромышленники, – сказал Михаил, – согласны вы на эти более чем гуманные условия, которые в кратчайший срок Нашей монаршей волей будут оформлены в виде законов? Вот вы, господин Мухтаров? Согласны? Ну и замечательно. Господин Гаджинский тоже согласен! А вас, господин Тагиев, никто и не спрашивает. Вы хоть один из самых богатых людей в России, но продали свое дело английским инвесторам, и теперь не больше, чем директор. Великобритания – весьма недружественная для нас страна, и вступая с ее подданными в деловые отношения, вы были обязаны учитывать это обстоятельство. Господин Манташев? Сомневаетесь? А вот ваш сын ничуть не сомневался, когда связался с террористами. Что же, по подвигу будет и награда. Что, вы передумали? Замечательно! Господин Гукасов, задумайтесь и вы о судьбе своего брата. Выслать в другие миры тоже можно по-разному. Можно во вполне цивилизованные времена, к моему деду Александру Николаевичу, а можно туда, где только волки воют по лесам, а люди одеты в шкуры и дерутся камнями. Вы, господин Эклунд, можете не беспокоиться, с Эммануилом Людвиговичем я переговорю в Петербурге лично. А теперь давайте закончим с вопросом назревающей забастовки. Госпожа Смитсон, вам слово.

– Вы, Ваше Величество, очень удачно выбрали себе представителя по трудовым вопросам, – сказала Мэри. – С одной стороны, этот человек не подвержен соблазну подкупа со стороны владельцев предприятий, а с другой, способен удержаться от перегибов в прямо противоположную сторону. Это я говорю потому, что трудовые споры случаются не только на частных предприятиях, но и на тех, что находятся под управлением государства. Что касается трудового спора, то его тоже следует урегулировать на основании сборника законов о труде, которые еще предстоит написать. А пока такого кодекса нет, необходимо комиссионно составить временное соглашение…

– Погоди, Мэри, – сказал я, – комиссионное составление коллективного соглашения я предлагаю перенести в мою вотчину в Тридесятом царстве, потому что на коленке такие дела не делаются.

– Мы согласны, – сказал Михаил, обводя присутствующих Истинным Взглядом. – Нашей императорской волей в состав комиссии со стороны рабочих войдут господин Стопани, госпожа Зеликсон и господин Эфендиев. Со стороны нефтепромышленников комиссию составят господин Манташев, господин Мухтаров и господин Эклунд. Тот, кто не пожелает выполнить комиссионно составленное решение, пусть потом пеняет на себя. Встречаемся завтра днем здесь же.

Так мы и сделали. При этом я был так любезен, что развел недобровольных гостей по домам по схеме «одна нога здесь, другая уже там», то есть через порталы. А вот братья Шендриковы и Арнольд Фейгль отправились в Тридесятое царство в качестве подследственных. Возникло у нас с Михаилом некое предчувствие, что по большей части заварушка в Баку была как раз их рук делом, при этом трое первых играли роли исполнителей, а последний – заказчика. Да и спокойнее будет в Баку без этих обормотов. Вернулся в Зимний дворец и Михаил, а двое солдат внесли за ним статуй господина Накашидзе. Отправился с нами в Тридесятое царство и Левон Манташев. Во-первых, его следовало немного подлечить, во-вторых – прописать хорошую епитимью, чтобы в будущем не хватался всуе за оружие и не связывался со всякой политической шантрапой.

И в самую последнюю очередь я обратился к «чудесному грузину», как называл его покойный в этом мире Ильич.

– Сосо, – сказал я, – официально приглашаю вас стать моим гостем…

– Как братьев Шендриковых, господин Серегин? – резко спросил меня будущий товарищ Сталин.

– Нет, – ответил я, – просто в гости. Неужели вам не интересно проникнуть в тайны будущих времен и понять, что и откуда взялось?

– Самовластный князь зовет в гости сына сапожника! – воскликнул Сосо. – Наверное, мир сошел с ума…

– Да нет, – ответил я, – мир в своем уме, а вот вы, если откажетесь от моего приглашения, впоследствии об этом жестоко пожалеете. Такие приглашения я делаю только один раз. Это в одной плоскости я князь, а вы революционер и сын сапожника, а в другой все может быть наоборот.

И что же? Сосо согласился. Любопытство оказалось превыше опасений, тем более что в случае отказа я пообещал без всяких проблем переправить его в любое избранное им место.

Шестьсот двенадцатый день в мире Содома. Вечер. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский.

Шагнув вслед за мной через портал в мир Содома, Сосо окинул внимательным взглядом площадь Фонтана, башни-пагоды, потом глубоко вдохнул грудью воздух Высокого Леса.

– Пахнет как в храме… – задумчиво произнес он. – Господин Серегин, а где мы сейчас? В Индии, да?

– Ну, Сосо, – усмехнулся я, – разве можно быть таким невнимательным… Вон, видите кружащих над нами птеродактилей? В наше время даже в Индии эти твари вымерли пятьдесят миллионов лет тому назад. Между собой мы зовем эту часть Мироздания миром Содома, а для посторонних, чтобы не пугать непричастных людей, называем Тридесятым царством. Тут, за семьдесят миллионов лет до нашего времени, находится наша главная база, отсюда мы уходим в походы по мирам, и сюда же возвращаемся, чтобы отдохнуть и обдумать новые действия.

– И в самом деле, «мир Содома» – звучит страшновато… – сказал Сосо, покачав головой и оглядевшись. – Скажите, а это название имеет какое-то отношение к известной всем библейской истории?

– Имеет, – хмыкнул я, – можно сказать, это ее продолжение, впрочем, неизвестное в верхних мирах. Именно сюда, в мир, насквозь пропитанный магией, Господь сослал население тех двух проклятых городов. Но эти люди не исправились, а только усугубили свои пороки, ибо свобода воли человека подразумевает совершенствование как к добру, так и ко злу. Однако как раз здесь я нашел своих первых униженных и оскорбленных, чье положение было даже хуже, чем у обыкновенных рабов, и поубивал их господ. А потом я сказал им: «вы – это я, а я – это вы, и я убью любого, кто скажет, что мы не равны друг другу» и составил из них костяк своей армии. И нет в подлунных мирах более преданных и умелых бойцов, чем мои Верные – остроухие воительницы. Посмотрите по сторонам: вы видите этих гордых и статных красавиц? Это я поднял их из ничего, а они ответили на это преданностью и любовью.

– Вы, господин Серегин, ненастоящий князь, – убежденно произнес Сосо. – Настоящий с презрением относится к простонародью, считая его прахом под своими ногами, а вы говорите такие вещи, которые даже мне кажутся невероятными. Теперь я понимаю, у кого наш новый император набрался таких сногсшибательных идей…

– Вы ошибаетесь, Сосо, причем в обоих случаях, – сказал я. – Я настоящий князь, чья сила состоит в преданности верных ему людей, а те князья, которых знали вы – просто надутые самомнением пустышки, глупой спесью прикрывающие отсутствие содержимого, необходимого для этого звания. Что же касается Михаила Александровича, то он изначально был таким, какой он есть сейчас. Мы только избавили его от сомнений и придали уверенности в своих силах. И с вами мы тоже обязательно проделаем то же самое.

– Со мной? – совершенно искренне удивился Сосо. – Но разве я будущий царь?

– В разных мирах вас запомнили по-разному, – глухим голосом сказал я. – В одних ваше положение было равно царскому, в других – отставало он него только на полшага, а власть, сосредоточенная в ваших руках, даже и не снилась бедняге Николаю, которого мне удалось отстранить от трона без единой капли крови и единого выстрела. Пострадавшие при этом японцы не в счет. Их микадо никто не заставлял нападать на Россию.

– Странно, – пожал плечами Сосо, – вы говорите невероятные вещи, в которые я не должен верить, а я почему-то верю. Вы, мой классовый враг, зовете меня в гости; я должен был отказаться от этого приглашения, а я соглашаюсь, хоть вы меня и не принуждали. Почему так, господин Серегин?

– Мне кажется, что вы, Сосо, согласились на мое предложение как раз потому, что я вас ни к чему не принуждал, – сказал я. – Если вас мучают сомнения, то я прямо сейчас могу переправить вас в любое место по вашему выбору.

– Нет уж, – тряхнул головой Сосо, – если вино налито, то его следует пить. Если я сейчас уйду, то потом всю жизнь не прощу себе этого малодушия, ведь здесь, у вас, я смогу узнать то, что мне не скажут больше нигде.

– Золотые слова, – сказал я, – а сейчас, слышите, бьют в гонг. Время ужина. Приглашаю вас принять участие в самой настоящей трапезе князя с его дружиной.

Он не стал отказываться, и мы пошли. Столовая располагалась в подвалах Башни Силы: огромное помещение, заставленное длинными «эскадронными» столами, магическое освещение, имитирующее свет люминесцентных ламп, заклинание (ослабленная версия Полога Тишины) смягчает стук ложек и гул разговоров.

Я веду Сосо не за гостевой стол, где сейчас ужинает назначенная Михаилом комиссия по рабочему вопросу, а туда, где принимает пищу старший командный состав вперемешку с моей первоначальной командой, Птицей и ее гавриками. Тут все его знают – правда, не такого молодого и в несколько других ипостасях, поэтому я представляю своего гостя очень коротко.

– Знакомьтесь, товарищи, это Сосо. Пока просто Сосо, а там поглядим.

– «Товарищи»? – потрясенно переспросил тот, присаживаясь на табурет, который для него оперативно принесла работница столовой из бывших мясных.

– Да, Сосо, товарищи, господ тут нет, – сказал я, усаживаясь во главе стола. – И даже моя супруга, в девичестве княжна Волконская, Елизавета ибн Дмитриевна, сидящая от меня по левую руку, тут тоже товарищ штурм-капитан. И графиня из далекого нечеловеческого мира Зул бин Шаб с дочерьми – нам тоже товарищи. Именно сейчас вы видите настоящего Артанского князя Серегина, а не тот образ, который я обычно показываю разным посторонним людям.

– А император Михаил об этом знает? – понемногу приходя в себя, спросил Сосо, принимая из рук подавальщицы глубокую миску с жарким из овощей, картофеля и мяса уткозавра.

– Император Михаил является Верным нашего Бати, – вместо меня ответила Кобра, окинув моего гостя теплым взглядом темных глаз, – а следовательно, он нам тоже товарищ. Ешьте, Сосо, не стесняйтесь, здесь вы среди друзей.

– Тебе, Кобра, партийное поручение, – сказал я, – после ужина отведешь нашего гостя в библиотеку к Ольге Васильевне и попросишь ее составить краткий обзор с тысяча девятьсот четвертого по восьмидесятые годы. Остаток истории, вплоть до нашего две тысяча семнадцатого года, доскажешь устно, чтобы Сосо понял, за что мы так не любим «товарищей» с националистическим душком, а также разных пустоголовых демократов. А потом подходи с ним на танцульки. Пообщаемся в относительно непринужденной обстановке…

– Спасибо за честь, Батя, – кивнула Кобра, – сделаю все в лучшем виде. Но почему ты сам не займешься таким дорогим гостем?

– Мне будет некогда, – отрицательно покачал головой я, – потому что в это время я вместе с мисс Мэри буду укладывать в одну постель пламенных революционеров и кондовых капиталистов, чтобы в результате они родили мне некий взаимоприемлемый документ по рабочему вопросу. А это не так просто.

Шестьсот двенадцатый день в мире Содома. Поздний вечер. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Мудрости.

Библиотекарь Ольга Васильевна Потапова.

Два часа, что отделяют ужин от начала танцулек, в библиотеке самое горячее время. Народ торопливо приникает к книжной мудрости перед тем, как, встрепенувшись, пойти, как говорит Ася-Матильда, «колбаситься и топыриться» под звуки нашего сводного оркестра. Сначала я была в шоке от такого сочетания духовного и не очень, а потом привыкла. Народ у нас тут по большей части молодой или радикально омоложенный, и поэтому физическая активность и положительные эмоции диких танцев для него не менее важны, чем книжные знания. Да и мне самой, помимо поправки здоровья, уже неоднократно предлагали скинуть лет двадцать, да только я пока воздерживаюсь. Вот и мой Александр Семенович на радикальное оздоровление организма согласился, а на уменьшение видимого возраста – нет, и теперь бегает как молодой, сохраняя при этом солидную внешность мужчины, которому «за сорок». И только иногда, когда оркестр играет медленный танец, мы с ним выходим вспомнить молодость, в остальное же время предпочитаем оставаться в роли зрителей.

Но сегодня привычное течение событий оказалось нарушено сначала Митей-Профессором, попросившим у меня по поручению Серегина советский КЗоТ «для одного важного дела», а потом и Никой-Коброй, которая привела с собой плохо одетого молодого человека кавказской наружности, кого-то мне смутно напоминающего.

– Ольга Васильевна, душечка, вот этого юношу зовут Иосиф, – сказала она, сделав ударение на последнем слове. – Сделайте ему, пожалуйста, конспективную подборку материалов за двадцатый век, от тысяча девятьсот четвертого года по ваше время. А потом я расскажу ему, что было дальше, вплоть до нашего две тысячи семнадцатого…

Я подумала, что прежде такую же подборку мне приходилось делать для Николая Второго, только там период по понятным причинам ограничился восемнадцатым годом, а тут требуется кратко изложить весь двадцатый век, да еще потом Ника от себя собирается рассказать о том, что было уже после нас. Я, например, когда узнала, чем должна была закончиться Перестройка, то плакала долго и горько…

И только потом с неизбежной очевидностью мне вдруг стало ясно, что за Иосифа привели ко мне в библиотеку… наверняка по указанию самого товарища Серегина. Никакой другой вариант при этом даже не просматривался. Руки мои, снимая с полки учебники по истории СССР за 9-й и 10-й классы, а также учебник «Истории КПСС», дрожали. У нас об этом человеке говорили или очень плохо, или никак, но когда я завела об этом разговор с Серегиным, он сказал, что эта пропаганда была частью негативной демобилизующей обработки, результатом которой стало то, что огромная страна без единого выстрела пала перед внешним врагом. Ангелом с белыми крыльями тот человек не был, исчадием ада тоже, просто он делал, что мог и как умел в условиях жесточайшего враждебного окружения, фронды внутри собственной партии и экономической слабости страны, доставшейся большевикам от побежденного царизма. Серегину я верю, так что к столу, за который сели эти двое, я подходила, уже вполне успокоившись.

– Вот, Иосиф, – сказала я, протягивая книги, – тут все, что вам требуется.

– Благодарю вас, уважаемая Ольга Васильевна, – сказал он и вдруг спросил, подняв глаза: – Скажите, а вы из какого года?

– Из плохого года, Иосиф Виссарионович, – ответила я, вздохнув, – тысяча девятьсот восемьдесят девятого. И только попав сюда, мы узнали, что у нас там все было еще не так плохо, и после нас были годы хуже и гораздо страшней. Но прежде чем вы сможете задавать вопросы, вам следует хотя бы бегло прочесть три этих книги.

– Я обязательно прочту, – тихо сказал он, – иначе зачем я вообще сюда пришел. Но не будете ли вы любезны мне лист бумаги и карандаш, чтобы я мог делать пометки.

Ну точно – это он… Никому другому не пришло бы в голову читать школьные учебники с карандашом в руке. Хотя это для нас учебники, а для него – сборник великих откровений о том, что было в нашей истории и что никогда не случится в этом мире, потому что Серегин непременно перевернет тут все вверх дном. И потом, когда я принесла ему школьную тетрадь в клеточку (18 листов) и шариковую авторучку, потому что карандаша не нашлось, он задал мне последний вопрос:

– Ольга Васильевна, раз вы давеча назвали меня по имени-отчеству, наверное, я там у вас был известным человеком?

«Наивная святая простота… – мысленно вздохнула я, – известней его, пожалуй, был только Иисус Христос». Потом я взяла тетрадь и прямо на обложке – там, где обычно пишут имя и фамилию ученика – дурея от собственной храбрости, четкими печатными буквами начертала: «И. В. СТАЛИН» и сказала:

– Когда встретите в тексте упоминание об этом человеке, то знайте, что это ваш последний и самый главный партийный псевдоним, ставший вам второй фамилией.

– Благодарю вас, – сказал он, склонив голову, – я это учту.

Шестьсот двенадцатый день в мире Содома. Без пяти минут полночь. Заброшенный город в Высоком Лесу, Магическая танцплощадка.

Серегин Сергей Сергеевич, Великий князь Артанский.

Сосо вместе с Коброй объявились на танцульках уже к полуночи, когда весь жар и пыл был уже позади. Вид у него, надо сказать, был такой, что краше в гроб кладут. Подойдя к моему столику, он склонил голову и сказал:

– Товарищ Серегин, – сказал он, – я прошу у вас прощения за слова, сказанные мной по неведению и сгоряча. Я не только бегло прочел книги, которые дала мне любезная Ольга Васильевна, но и переговорил в библиотеке с некоторыми из ваших людей. Теперь мои прошлые мнения мне же самому кажутся нелепыми и смешными. Я думаю, что вы тогда были правы: настоящий князь и должен быть таким как вы – гордым без гордыни, добрым без слюнтяйства, сильным без жестокости и справедливым без равнодушия.

Вот это «товарищ» вместо «господина», как говорил один политический деятель в мое время, стоило дорогого. Поэтому я поставил вокруг нашего столика Полог Тишины, встал и, пожав будущему товарищу Сталину руку, сказал:

– Садитесь, Сосо. Я вижу, что у вас еще остались вопросы, так что давайте поговорим.

– Поговорим, товарищ Серегин, – сказал он, – в первую очередь, скажите: почему вы поддержали не нас, революционеров-большевиков, а принялись укреплять изрядно обветшавший царский режим? Я понимаю, что на фоне своего брата император Михаил выглядит почти идеальным правителем, но все же устроенная вами рокировка в Зимнем дворце кажется мне полумерой.

– Сосо, а вы готовы взять власть прямо сейчас? – спросил я. – Ведь тогда потребуется не только сломать существующую систему до основания и подавить сопротивление враждебных классов. Вам будет необходимо построить новый государственный аппарат, наладить в стране жизнь по новым правилам, а также отбить вооруженное вторжение всех соседних держав, которые непременно захотят поживиться за счет ослабевшей России.

– Нет, – после некоторого размышления сказал Сосо, – к такому мы сейчас не готовы. Нас еще очень мало, и, кроме того, мы плохо представляем себе, что нужно делать после взятия власти. К тому же многие товарищи уверены в истинности постулата классического марксизма о неизбежном отмирании государства после победы коммунистической революции. А, как я теперь понимаю, это совсем не так…

– Вы правильно понимаете, – кивнул я, – отмирание государства – это возврат в пещеры. Всякое сколь-нибудь развитое общество нуждается в структурировании, которое и называется государством. Часть функций государственного аппарата при социализме и коммунизме и в самом деле может отмереть, но вместо них появятся другие, неведомые прежним социальным формациям.

– А вы не могли бы назвать пример таких новых функций? – с интересом спросил Сосо.

– Централизованное медицинское обеспечение всего населения, – сказал я, – система народного просвещения с обязательным бесплатным средним образованием, система социального обеспечения, система централизованного управления экономикой и государственного планирования производства. Если посмотреть внимательно, то социалистическое государство оказывается в разы сильнее, и даже, можно сказать, властнее, чем предшествующая феодально-буржуазная формация. И все-таки у нее есть свои недостатки, которые и привели ее к гибели.

– Да, товарищ Кобра мне об этом говорила, – прикусив губу, произнес Сосо, а потом, подняв на меня взгляд, спросил: – Так вы, товарищ Серегин, решили с помощью своего нечеловеческого могущества соединить положительные стороны двух формаций и исключить отрицательные?

– Да это, собственно, не я начал, – сказал я, пожав плечами, – в мире моей супруги, значительно более развитом и счастливом, чем наш с Коброй, вас, Сосо, знают как Иосифа Виссарионовича Джугашвили, бессменного вождя партии большевиков и премьер-министра Российской империи с шестнадцатого по пятьдесят шестой год, верного сподвижника императора Михаила Великого.

– Но я не понимаю, как так могло получиться! – воскликнул он. – Как я понимаю, товарищ Серегин, без вашей подсказки даже император Михаил, будь он и в самом деле так хорош, как вы об этом говорите, ни за что не стал бы сотрудничать с нашей партией.

– Как выяснилось еще в самом начале нашей эпопеи, – хмыкнула Кобра, – задолго до нас в некоторых верхних мирах порезвились так называемые Старшие Братья, переустроившие их в соответствии со своим представлением о прекрасном. У них, Сосо, не было наших сверхспособностей, вместо того они оседали в этих мирах, руководя и направляя их развитие.

– Зато у нас нет возможности положить свою жизнь ради благополучия этого мира, – сухо сказал я, – впереди нас ждут новые миры и новые задания, а потому мы только переведем для вас стрелки, а дальше вы уже пойдете сами. Ваш император Михаил еще до своего воцарения в общих чертах ознакомился с делами своего брата-двойника и согласился пойти тем же путем. Теперь, Сосо, дело за вами: согласитесь вы последовать примеру вашего двойника из другого мира или уйдете к новому императору в непримиримую оппозицию.

– Вы, товарищ Серегин, обращаетесь только ко мне или ко всей партии большевиков в целом? – тихо спросил Сосо. – Во втором случае вам следует обращаться не ко мне, а к лидеру нашей партии, товарищу Ленину. Он сейчас в эмиграции, в Женеве.

Мы с Коброй переглянулись.

«Ну вот, видишь, до чего нас довела твоя горячность, – мысленно сказал я. – А ну как Сосо, услышав о смерти своего учителя, с твоей, между прочим, подачи, взбунтуется и уйдет в глухой отказ? И соврать мы ему ни в каком виде не можем. Мне лгать и покрывать ложь не положено по должности, а если солжешь ты, то он это обязательно почувствует. Быть может, не сразу, но через некоторое время обязательно. И тогда он станет нам врагом – только потому, что однажды мы ему солгали по такому важному вопросу. Такая уж у этого человека натура».

«Я скажу ему обо всем сама, – так же мысленно ответила Кобра, – прямо сейчас, честно и откровенно. Знаешь, Батя, я ничуть не жалею о том, что сделала. Я и раньше не особенно любила этого политического деятеля, сначала втравившего страну в Гражданскую войну, а потом разделившего ее на пятнадцать республик. Но только попав сюда и столкнувшись с ним вплотную, я поняла, насколько с ним все плохо. Мы, маги Огня, не приходим в ужас, как обыкновенные люди, и в то же время мы не в состоянии мыслить так четко и рационально, как адепты Порядка вроде тебя. Мы знаем, что колдунов, кем бы они ни были, следует уничтожать без всякой пощады, поэтому, когда такой персонаж оказывается от нас на расстоянии прямой досягаемости, с нашей стороны следует почти непроизвольная вспышка благородной ярости, после чего от негодяя остается только горсть пепла. Женеве еще повезло, что мой удар был чисто виртуальным, а не физическим, а иначе на этой улице Каруж не миновать крупного пожара с десятками жертв».

«Не надо нам никаких лишних жертв, тем более среди ни к чему не причастных некомбатантов, – послал я ей ответную мысль. – И так того, что сделано, уже выше крыши. Пообещай мне, что в следующий раз, то есть на площадке четырнадцатого года, ты не будешь размахивать направо и налево своей Дочерью Хаоса, а дождешься момента, когда мы изымем всех причастных сюда в мир Содома, чтобы разобраться, откуда в этом деле растут руки и откуда ноги…»

«Я обещаю, Батя», – безмолвно ответила Кобра и перевела свой взгляд на нашего гостя, обеспокоенного затянувшейся паузой.

– Понимаешь, Сосо, – сказала она вслух, – мы не можем обратиться с предложением к товарищу Ленину, потому что его просто больше нет среди живых. Он скоропостижно скончался во сне несколько дней назад, и должна признаться, что непосредственной причиной его смерти была я сама.

– Но как вы, товарищ Кобра, могли стать причиной смерти товарища Ленина? – вскричал жестоко сбитый с толку Сосо. – И как так вообще могло получиться?

– Чтобы ответить на ваши вопросы, надо начать с двух главных обстоятельств, – сказал я, – Во-первых – ваш юный Володя Ульянов, будущий Ленин, пошел в революцию в основном по мотиву мести за старшего брата, казненного вполне за дело. Если убить царя, то всеобщего счастья от этого не наступит, а, скорее, наоборот. Борьба за народное счастье была для него не самоцелью, как для вас, а лишь прикрытием для тщательно лелеемой ненависти не только по отношению к царской фамилии, но и к Богу, именем которого правят Романовы, а также к тому самому народу, права которого он декларативно защищал. А как же иначе, ведь тот самый народ истово верил в доброго царя-батюшку и совсем не торопился восставать, чтобы низвергнуть ненавистное самодержавие. И отсюда происходила его непонятная вам послереволюционная политика, когда, создавая на месте Российской империи Советский Союз, товарищ Ульянов разделил его на множество национальных республик. Вы, приняв от него власть, поставили себе задачу построить новую историческую общность «советский народ», создать которую можно было только вокруг сильного великорусского ядра, но претворению ваших планов в жизнь мешали внутренние границы, проведенные самим непогрешимым отцом-основателем вашего государства. Чем это обернулось впоследствии – вы уже знаете от Кобры. После вашей смерти построенная с таким трудом система деградировала и к концу века развалилась, не только откатившись из социализма обратно в капитализм, но и утратив государственное единство…