Александр Михайлович Бруссуев
Не от мира сего

2. Герцог Стефан

Стефан был из династии потомственных герцогов, то есть проблемы с выбором профессии не стояло, одна дорога – тоже в герцога идти, продолжать, так сказать дело отцов и дедов. Поэтому с самого раннего детства он и не заморачивался в поисках своего призвания.

Надо было только дождаться совершеннолетия, иначе говоря, шестнадцати лет, потом преломить колени перед знакомым рыцарем, получить несколько ударов позаимствованным мечом плашмя по спине и вновь подняться на ноги, но уже в другом статусе: «рыцарь Стефан». Что ни говори, есть свои плюсы в упрощенной процедуре для герцогов и графьев.

Но он пошел другим путем, благородным и опасным, решив добыть право именоваться «сир» самостоятельно, да, к тому же, на несколько недель раньше своего совершеннолетия.

Родовое гнездо у них не было захудалым, но все-таки несколько обветшалым. Замок, а точнее усадьба, обнесенная частоколом, в свое время была создана из дерева без всяких предварительных обработок, как то: замачивание в болоте на десяток лет, подстилка из бересты, мох между бревнами и слой голубой глины по углам. Поставивший усадьбу предок был слегка изранен в своем боевом походе, поэтому согласился на постройку временного жилища, которое позднее само по себе сделалось постоянным.

Предки Стефана были готы, но сила обстоятельств погнала их однажды организованно сняться с обжитых мест, помахать рукой уходящему под воду острову Готланд и отправиться на юг. Восстанавливать былое господство в регионе заброшенном и диком. О том, что в незапамятные времена готы не были здесь чужаками, говорили выложенные из камня, дикого или даже обработанного, форты и часовни. Точнее стиль построек, прозванный готическим.

Кто-то дошел до Рима, кто-то остановился у Геркулесовых столбов, а предок Стефана осел на хунгарской земле, помнящей еще Аттилу. Народ вокруг был доброжелательным, но буйным до берсеркерской отваги в бою с врагами. Все, как и положено. Родственные души. Готы принесли обычай назначать короля, который прижился вместе с королем, да так и остался.

Король Андраш (младший) был другом семьи Стефана. Собственно говоря, он и должен был быть тем самым знакомым рыцарем, который бы и добавил еще одного благородного сира в рыцарское братство. Но Стефан решил добыть себе звание, как и положено по романам и преданиям того времени.

Король Артур – вот кто был кумиром молодого хунгара готского происхождения. Подвиги легендарного воина – вот что было объектом подражания. И Стефан присоединился к очередному крестовому походу, оставив родных и близких, имея в заплечном мешке краюху хлеба, голову сыра и флягу вина. Хотелось, конечно, выдвинуться за славой, вооруженным семейным мечом, но рука не поднялась позаимствовать даже на время родовую реликвию.

Вообще с оружием здесь было нехорошо. Даже, можно было сказать, плохо. Слэйвины, образующие окрест свои государства не славились склонностью к созиданию. Поэтому они до сих пор воевали преимущественно копьями и палицами, не утруждая себя производством мечей. Из плохого металла не сделать полуторного «скандала», разве что у скандинавов закупить. Но мечи слэйвинам не продавались, или они отнимали их, или воровали себе. Поэтому такого благородного оружия было раз-два – и обчелся.

Да и сам крестовый поход был не номерной: четвертый, спровоцированный бесчестными венецианскими и генуэзскими барыгами, давно закончился, пятый – еще не начался. Крестовый поход за номером четыре с половиной. Ибо основными участниками его были дети, не старше Стефана, а зачастую даже младше. Все, как один бежали без родительского благословения, чтобы валить басурман силой своего воображения.

Конечно, сам по себе это полукрестовый поход не образовался. Нашлись достаточно взрослые дядьки и тетки, шептавшие детям знатных родителей, да и прочим разным другим подросткам, о славе и доблести. Главное условие – принести с собою что-нибудь ценное, чтобы оплатить морской вояж. А иначе как же добраться до вожделенного страдающего Иерусалима?

Впрочем, если ничего стоящего не было, ничего страшного – нужно крепкое здоровье, можно отработать перед посадкой на суда. А в доказательство святости помыслов – благословение святых отцов.

Не все сбежавшие дети добрались до Италии, некоторых перехватили на полдороге родители, кто-то, за день стосковавшись и оголодав, вернулся сам, кто-то сгинул, выловленный цыганскими каннибалами.

Стефан, пришел в означенное место. Он обладал упорством и выдержкой. А привязанный к походной палке самолично заточенный зуб от вил несколько раз обагрялся кровью лихих людей, вздумавших набросить на голову прикорнувшего в стогу сена юнца грязный мешок.

Лучшего места для ночлега не найти, особенно, если ночь застигает посреди поля, а ближайшее селение находится в радиусе недоступности, по крайней мере до наступления полной темноты. Именно стог сена, заботливо сложенный на краю поля, дает надежду, что можно дождаться рассвета в обществе тихо шуршащих полевых мышей. Многие путники могут превознести неведомых сенокосов, устраивающих свои запасники в самых неожиданных местах.

Стефан без колебаний свернул с дороги, когда понял, что перспектива болтаться в кромешной тьме вполне реальна. Скушав булочку и запив несколькими глотками воды (вино давно кончилось), он пошевелил в сложенном сене своей палкой, никого внутри не обнаруживая, сделал себе нору и моментально заснул, забравшись внутрь.

Потом моментально проснулся, опередив на несколько ударов сердца резкий рывок за ноги наружу. Этого мига хватило, чтобы прижать к груди походную палку и резко ее выбросить вперед, уподобив колющему движению копья. Зуб от вил проткнул воздух, мешковину и голову неизвестного, намеревающегося этой грубой тканью накрыть верхнюю часть туловища подростка.

Человек издал неприятный чавкающий звук черепом, и повалился сверху, придавив всей своей массой и заодно лишив возможности Стефана выдернуть свое оружие. При этом он не вскрикнул, не застонал, просто упал, лишившийся возможности жить дальше. Наверно, инфаркт прошел. И тут же тело неизвестного содрогнулось от удара. Это второй участник ночного мероприятия вслепую нанес удар своей дубиной, намереваясь оглушить укутанную грубой материей добычу.

Этот поступок помог Стефану получить некоторую свободу действий. Он оттолкнул с себя неподвижное тело и, совершив руками дугообразное движение над самой землей, содеял ими резкий рывок. Он вовсе не собирался делать художественную гимнастику, просто таким вот образом в полной темноте можно было быстро обнаружить вражескую ногу. Или хвост. Или еще чего.

От неожиданности человек с дубиной повалился на задницу, при этом издав сдавленный крик ужаса: к такому обращению он был не готов. Зато оказался готов Стефан. Позднее удивляясь сам себе, он наощупь бросился на неприятеля и начал молотить того кулаком. Пару раз попал в землю, но в основном по цели. Неприятный хрустящий звук оборвал вопли раненного зайца, какими услаждал себя и Стефана невидимый незнакомец.

Парень вскочил на ноги и начал свой боевой танец победителя. Он на полусогнутых ногах резко поворачивался из стороны в сторону и выбрасывал вперед сжатые в кулаки руки. Не видно было ни черта, вот он и сражался с очередным воображаемым противником наощупь. К счастью для всех, больше никого не было. Только давящая на сердце темнота.

Как же коварные похитители людей из стогов ориентировались в полном мраке?

А вот так: при внимательном осмотре по сторонам Стефан заприметил еле угадывающееся мерцание. Это оказался не успевший потухнуть трут. Стоило его раздуть, как рядом же обнаружилась лучина с обугленной верхушкой. Чтобы зряче совершить свое злодейство, разбойникам не помешала бы еще одна лишняя рука, так как все четыре рабочие конечности оказались задействованы на общее дело: двумя тянуть жертву за ноги, двумя набрасывать на голову мешок. Было бы что-нибудь, способное держать лучину, было бы совсем хорошо, а для жертвы – плохо. Но никто из двух косматых личностей не позаботился отрастить себе еще одну руку, за что и поплатились.

Никакого страха перед двумя трупами Стефан не ощутил, будто все свое свободное время тем и занимался, что голыми руками убивал людей. Никакого трепета или отвращения не было: в честной борьбе превратил двух живых в неживых. Именно эту цель и преследовал. Поэтому он без излишнего драматизма обследовал карманы и нехитрые пожитки злодеев. Самое неприятное в этом деле было то, что бандиты пахли самым гнусным образом. Этим они отличались еще при жизни. Это и пробудило Стефана за несколько мгновений до нападения. Это и спасло его.

Обнаружилась кое-какая еда: сломанная пополам лепешка средних размеров и кусок козьего сыра. Стало быть, злоумышленники местные, раз не удосужились сделать съестных припасов чуть побольше, хотя бы в размерах дневного рациона. А еще он нашел, помимо коряво сделанных ножей, какую-то кожаную бляху. Вроде метки. И больше ничего.

Отправляться в путь было нецелесообразно, сдавалось ему, что ночь еще не миновала и своей половины. Он подхватил безжизненные тела за ноги и оттащил на сто шагов в сторону леса. А потом, проверив на прочность один из ножей, забросил его так далеко, как только мог. Ценности в оружии не было никакой: лезвие податливо согнулось, не пытаясь вернуться в исходное положение, едва только он надавил своими пальцами. Нету у них нормального кузнеца, да и металла тоже нету. И культуры нет для производства оружия. Вот потому нормальные мечи, не говоря уже о совершенных во всех отношениях Улфберхтах, ценились здесь чуть ли не на вес золота.

Стефан снова залез в свою показавшуюся уютной нору и преспокойно проспал до утра. Временами сквозь сон ему казалась, что где-то далеко кто-то, или что-то сопит, урчит и хрюкает, но вблизи стога было тихо и покойно.

Утром от двух тел не осталось и следа, только разрыхленная земля вокруг, да многочисленные следы маленьких острых копыт. Вот, стало быть, кто хрюкал и сопел – кабаны. Съели потерпевших, и даже не поморщились. Просто свиньи какие-то.

Стефан по непонятному наитию поворошил сено в стогу и обнаружил, что не он первый здесь ночевал: были целые пучки сухой травы, скрепленной между собой давно засохшей кровью. Вполне вероятно, что разбойники не просто так гуляли по ночам, дышали свежим воздухом.

Конечно, надо было торопиться в путь, туда, где, по словам знающих людей, собирались все стоящие подростки. Их ждали суда для переправы в Египет, а также оружие и провиант. Все, что нужно, чтобы совершить подвиг.

Тем не менее, проходя через селение, он показал важному лавочнику знак, доставшийся ему от корма для кабанов, то есть, двух разбойников. Вся важность с торговца слетела в один миг, он указал на добротный каменный дом на самом высоком холме поблизости. Идти было по пути, хотя, в принципе, не очень. Пришлось обходить усадьбу с тыла, делая изрядный крюк.

Стефан совсем не желал входить в дом с парадного входа. Он был еще слишком юн, чтобы на него кто-то обратил внимание. Разве что какие-нибудь слуги, конюхи, псари, или люди, аналогичные ночным визитерам. Что они смогут предложить? В лучшем случае – качественные побои. В худшем – пожизненное ограничение в правах и свободе.

Он перелез через ограду, никем не замеченный. А дальше путь был только один – на самое большое дерево в непосредственной близости от крыши. Там можно было сплести себе из веток гнездо и позднее научиться летать за кормом. Но эта перспектива Стефаном даже не рассматривалась: он перелез на крышу, стараясь по возможности не производить шум и пыль. Дранка не самая свежая, да, к тому же, дождей уже не было достаточно давно. Поэтому пыль появилась – она первым делом залезла в нос, а потом на одежду. Негодуя на свою несдержанность, он несколько раз чихнул, обреченно представляя, что сейчас будет обнаружен, схвачен и неминуемо расчленен. Ну, а потом отпущен на все четыре стороны.

Однако по счастливому стечению обстоятельств никто на него внимания не обратил. Разве что поджарый кот, выглянувший из-за каминной трубы. Он подозрительно оглядел человека, попробовал издалека принюхаться, но запах пыли глушил все ароматы. Кот благоразумно решил, что все это неспроста и надо бы держаться от этого существа подальше. Животное спустилось на примыкающий к крыше вальмовый скат и ушло в приоткрытое слуховое окошко.

Таким же маршрутом двинулся и Стефан. Он, правда, потратил на весь путь больше времени, но кот его внутри дожидаться вовсе не собирался: каждый гуляет сам по себе. Парень успел с крыши оглядеться, обнаружив в подвале характерное для казенных мест окошко. Оно было солидно и со вкусом зарешечено. Таким вкусом обладают только строители тюрем. Да, вдобавок, в луче света на полу, очерченном границами окна, стояла маленькая плошка, в которой, должно быть, приносится еда для содержанцев.

Стефан проник внутрь и никого, даже кота, не обнаружил. Все было тихо и покойно. Но это не меняло сути дела: поймают – добра ждать не стоит.

А чего ждать-то?

Стефан не мог бы объяснить, что ему было нужно от этого визита. Тайна манила, загадочность притягивала. Рисунок на кожаной бляхе представлял собою римскую цифру 5, пересекающую овал, то ли бублик, то ли раскрытый в крике рот. Раньше подобного он не видал.

Вниз, в дом вела обычная дверь, не люк в полу. Однако дальше следовала лестница, не издававшая ни одного скрипа при движении по ней. Потом он услышал плач.

Плакал, просто рыдал какой-то неведомый мальчишка, проталкивая сквозь всхлипы слова по-немецки: простите, отпустите, никогда не буду. Стефан, ориентируясь на звук, добрался до входа в залу, но сам выходить не стал.

Чумазый парнишка содрогался в горьком плаче посредине комнаты. Он бы упал на пол, нисколько не заботясь о своем добротном и, наверно, дорогом платье, если бы за шиворот его не держала рука, принадлежащая одетому в мясницкий фартук человеку с постным лицом. Тот явно скучал. Одежда на мальчишке носила следы дорожной пыли, грязных полов и даже соломы.

«Не иначе, в Египет собирался», – подумалось Стефану. – «Как и я».

Додумать он не успел, мясник, повинуясь едва слышной команде, развернулся к выходу и поволок беднягу прочь. Рыдания того сделались еще горше.

Эти двое прошли мимо ступившего в тень Стефана, держа путь дальше вниз. Подождав, пока они не скроются за изгибом лестницы, он открыто вышел в залу.

– Привет! – сказал он человеку, сидевшему с бокалом вина в огромном кресле.

Тот удивился, даже поперхнулся своим напитком – новый посетитель оказался несколько неожиданным. Однако он справился с собой, отряхнул ворот камзола от капель пролитой жидкости рубинового цвета и жестом указал на стол, где помимо кувшина на подносе расположились фрукты и сыр. Выглядел хозяин этой комнаты, да, вероятно, всего особняка, не самым располагающим образом: маленькие глаза на начинающем заплывать жиром смуглом лице с тонким злобным ртом. Почему-то присутствовала некая схожесть с безрогим бараном.

Не поднимаясь с места, он проговорил что-то на романском диалекте, не совсем, а, точнее – совсем непонятном языке для хунгарского молодца.

– Я тут проездом, – сказал Стефан, отмечая, что его речь тоже непонятна для собеседника. – В Египет муслимов громить. Крестовый поход. А потом Гроб Господний освобождать.

Слово «Египет» было знакомо хозяину, мелькнувшее в глазах понимание сменилось подобием улыбки на неприятном лице. Он кивнул и опять повторил свой жест: кушай, пока можно.

Существовало два способа взяться за угощение: первый – оставаясь лицом к «барану», второй, соответственно – задом. Стефан выбрал второй.

Хозяин отреагировал должным образом. Если бы ему было по барабану появление мальчишки, он бы так и остался сидеть в своем кресле. В крайнем случае, кликнул бы слугу, но еще звенел, мешая иным звукам, под сводами плач предыдущего посетителя, так что последний был, видимо, несколько занят.

Едва ощутив за спиной чужое дыхание, настолько близкое, что воздух тронул волосы на макушке, Стефан резко ткнул назад правой рукой, одновременно задирая локоть левой. Удавка еще опускалась ему на горло, а он уже ощутил, что удар сокрытым под левой мышкой жалом от вил пришелся в цель. Трепет пронзенного тела передался верной дорожной палке. Но успех надо было развивать, иначе ошеломительный укол мог утратить свой эффект неожиданности. Поэтому Стефан, не разворачиваясь, побежал назад. Вместе с ним, приколотый, побежал и хозяин, чтобы не терять равновесия. Они так вместе добежали до ближайшей стены и там замерли.

Стефан – чтобы развернуться, «баран» – чтобы уронить из разведенных рук шнурок удавки и ощутить себя приколотым к доскам, как бабочка. До него, наконец, дошло понимание того, что он ранен проклятым мальчишкой, причем пронзен насквозь, и это крайне неприятный факт.

Он попробовал закричать, но это почему-то не получилось. То ли в горле пересохло, то ли какой-то посторонний предмет мешал. Все тело его наполнилось нестерпимой болью, словно взорвавшейся изнутри, он задрожал всем корпусом, и свет померк, пришла тьма. Хозяин умер.

Стефан убрал ладонь ото рта покойника, кожаный знак же остался внутри на задавленном в самое горло языке. Теперь ему стал понятен смысл символа: рот остался ртом, а римская 5 преобразилась в острие копья. Иначе говоря: не распахивай пасть, а то проткнут.

В это же самое время, наконец, прекратился далекий плач. Вероятно, несчастного снова бросили в темницу. Стефан подумал, что надо бы уходить, и лучше бы сделать это опять через крышу.

Откуда ни попадя возник давешний кот. Он медленно пересек зал, потерся о ноги пришпиленного к стене тела и, вдруг, испуганно отпрыгнул в сторону. Покойный хозяин обвалился вдоль стены. Жало от вил не выдержало и обломилось в том месте, по которое было загнано в доски перекрытия. Все-таки вилы не приспособлены для войны и убийств. У них другая миссия, благородная – навоз таскать, или сено, положим.

Стефан остался безоружным. Но это дело оказалось вполне поправимым, потому что у камина обнаружился старый топор викингов. Это было самое распространённое оружие простых воинов, не имеющих в достатке средств, чтобы приобрести настоящий меч. Клинки, изготовленные по своим технологиям слэйвинами, даже не рассматривались, как оружие. Пару ударов по подставленному железу – и все, кранты, можно выбрасывать. Или в переплавку. Топор же был вполне в приличном состоянии, отполированное ладонями древко не потрескалось и не рассохлось. Судя по всему им нечасто пользовались, но содержали в исправном состоянии.

Он уже собирался, было, уходить, к тому же обеспокоенный кот уже удрал, но взгляд его натолкнулся на книгу на каминной полке. Не просто книгу, а готическую. Не просто готическую, а про конунга Артура.

Стефан так взволновался, словно это и было целью его прихода в этот негостеприимный дом, где имеется все удобства, даже тюрьма. Топор и книга – это настоящее богатство. То, что он совсем недавно проткнул до смерти хозяина, как-то не вызывало никаких эмоций. Крови от смертельного удара выступило совсем немного, поэтому гибель незнакомого человека никак не пугала. Может, оживет еще?

Перелезая с крыши на дерево, Стефан понял, что немного ошибся о причине прекратившегося плача. Мальчишку загнали не в тюрьму, а в образовавшуюся во дворе закрытую повозку, какую обычно используют, чтобы перевозить скот, или преступников. Что же такого совершил этот несчастный, раз его таким вот образом, по-взрослому, этапируют? Может хозяина убил? Ах, да, смерть свою владелец усадьбы принял от рук другого парня. А нечего было с удавкой подкрадываться!

Стефан двинулся прочь, крадучись, как убийца и вор, временами перебегая через пустыри и обходя верхушки холмов. Очень хотелось ознакомиться с загадочной книгой, но все было не совсем удобно: то надо бежать, то на дорогу вышел. Тут же его и догнала повозка с усадьбы. Возница, а потом тот, что сидел сзади, хмуро посмотрели на путника, но ничего не сказали, поравнялись и медленно проехали мимо. Лошадь шла пешком, использую отведенную ей природой лошадиную силу не на всю мощь.

Погонщик и охранник выглядели отвратительно. Хоть Стефан и не успел, как следует, рассмотреть напавших на него ночных разбойников, но предположил, что они очень похожи. Когда сидевший сзади снова посмотрел на него, то молодой хунгар бросил свой трофейный топор, причем не на дорогу.

Охранник принял бросок, как подобает, на грудь, где топор и застрял. С удивленным выражением лица он кувыркнулся со своего седалища и распростерся в пыли, окрашивая все под собой в бурый цвет обильно истекающей крови.

Стефан напал на очередного незнакомого человека не потому, что в нем, вдруг, с ночи проснулась жажда убийства, или просто из злостных хулиганских побуждений. Просто он увидел в проезжающей мимо повозке не одного, а сразу несколько подростков. Да, вдобавок, покойный, видимо, что-то сообразив, собирался заставить и Стефана лезть туда. Но не успел оформить в действие это свое желание. Только подумал – а тут уже и топор прилетел. Не до дум стало.

Тем временем, освободившись от некоторого веса, повозка дернулась. Возница, не поворачивая головы, поинтересовался у своего коллеги: что произошло? Но тот по понятным причинам был слишком занят, чтобы как-то реагировать на слова. Тогда кучер повернулся, но товарища своего на месте не увидел, и только извернувшись так, что у него, казалось, сейчас открутится голова и укатится в придорожную канаву, заметил безжизненное тело на дороге.

Он взревел, как рассерженный медведь, бросил поводья и, выхватывая на ходу длинный нож, который здесь принято называть мечом, устремился к Стефану. Хунгар, конечно, предвидел такое развитие событий, но никак не мог предсказать, что топор так глубоко увязнет в теле. Удалось его высвободить только в тот момент, когда возница по всем правилам фехтования нанес всесокрушающий удар сверху вниз.

Пришлось, рискуя показаться нелепым, спешно отпрыгивать в сторону. Вместе с ним отпрыгнуло древко топора, а труп, не желая освобождать сам топор, перевернулся на бок. Туда и всадил свой клинок могучим ударом кучер, там он и застрял. Зато освободилось оружие Стефана.

Он этим воспользовался: зачем-то ударил по лезвию меча у его основания и легко перерубил, как жердь. Возница выпрямился, недовольно вглядываясь в зажатую в кулаках рукоять, глаза его скосились к переносице, да так и остались. Это хунгар, используя инерцию первого удара для замаха, хлопнул противника обухом по лбу.

Лошадь, предоставленная сама себе, остановилась и принялась фыркать и смотреть по сторонам. Наверно, ей не очень нравилось здесь находиться. Но, имея за плечами такой груз, не больно-то убежишь в вольные табуны на заливные луга под охрану диких санитаров-волков. Ее былые хозяева расположились друг на друге бесформенной грудой и полностью утратили способность управлять своей кибиткой.

Стефан без лишних слов сбил замок с дверцы и распахнул ее настежь. Из проема показалась сначала одна голова, осмотрелась, никого не увидела, и сразу голов стало больше. Юного хунгара в расчет никто не брал – он возрастом не особо отличался от тех, кто спустя миг выбрался на волю.

В основном это были подданные императора Священной римской империи Фридриха Второго Гогенштауфена, внука большого оригинала Барбароссы, но нашелся один человек, признававший своим главарем герцога Леопольда Шестого. С этим австрийцем удалось найти общий язык.

Мальчишки все дрожали и друг за другом пытались плакать. Но торчать здесь на тракте, дожидаясь какой-нибудь транспорт, было бессмысленно. Если их поочередно и попарно выловили в проклятом стогу и, прикрываясь именем Папы, без каких бы то ни было терзаний совести продали муслимам, то никакой гарантии не существовало, что встречные поступят как-то иначе.

Дальнейший поход к Святой земле решил продолжить только один человек – Стефан. Да и то, потому что обнаружил у себя в кармане целый кошель, волшебным образом полный золотых дукатов. Он и не заметил, как и откуда их добыл. Не иначе, из усадьбы. Руки взяли, а мозгу не сообщили.

Мальчишки забрались в повозку, развернули лошадь в обратную сторону и ускакали по направлению к своим домам. Лошадь не любила скакать, но, видимо, и ей передалось то ощущения беспокойства, что вызывали два неподвижных тела на обочине. А Стефан отправился дальше.

Вообще-то, его планы претерпели изменения. Теперь он не собирался идти мимо Венеции, где непременно располагались единоверцы, промышляющие торговлей людьми муслимам. Обладая некоторым богатством, он решил потратить часть в ближайшем населенном пункте, а именно, в Триесте. Здесь, в портовом городке обязательно можно было нанять какую-нибудь посудину, способную доставить его не в Египет, а прямо в Святую Землю.

Так и вышло. Везде его пытались ограбить и обмануть, но везде он демонстрировал поистине недетскую силу и выдержку. Сам Стефан и не подозревал, что обладает такими божьими дарами. Благополучно проплыв вдоль всего греческого побережья, миновав открытую воду, суденышко доехало до самого Ашдода. Что везли моряки – то ли запрещенное муслимами вино, то ли оливковое масло – он не интересовался. Вообще он ничем не интересовался. Только морем.

Стефан первый раз видел столько много воды, она ему понравилась цветом. Но пугала мощью. Стоя на палубе и вглядываясь в глубину, он не раз видел вялых или, наоборот, стремительных рыб. Их бывало много, и они откровенно плевали на жизнь наверху. Никто из них не пытался посмотреть и полюбопытствовать.

Иногда какая-нибудь агрессивная тварь хватала за бок другую и начинала мотать головой из стороны в сторону. Стефану эта картина напомнила драку двух собак, когда одна из них цепляла за загривок другую, более задумчивую, и принималась трепать ее по сторонам. Какие тогда должны были быть хозяева у этих подводных псов? Встречаться с ними совсем не хотелось.

Стефан дошел до стен Иерусалима, беспрепятственно прикоснулся к пустому Гробу Господню, погладил ладонью торчащий из земли медный Пуп Земли, даже проделал весь путь на Голгофу, каким прошел Иешуа Га-Ноцри с крестом на плечах. Причем, этих путей, на удивление, оказалось два. По одному он двигался направо, по другому – налево. У каждого маршрута были свои сторонники. Но ведь была еще и дорога прямо.

На обратном пути в Европу он поделился своими сомнениями с паломником, возвращавшимся домой, в далекую Гардарику. У того был странный говор, но отдаленно напоминающий хунгарский. Понять было можно, если поднапрягшись.

– Понимаешь, – сказал тот. – Для Истины всегда одна дорога, потому что она единственна и не нуждается в доказательствах и оговорках. Но зачастую люди пытаются создать еще две, или три, или несколько. Так не бывает на самом деле, и все они – ложь. Но именно в этой лжи кроются возможности обогатиться, подчинить себе других. Путая окружающих, создавая свои доказательства, всегда можно извлечь из этого прибыль. Только ради прибыли образовалось несколько путей Христа. Направо, или налево. На самом-то деле он всегда шел прямо. Только, поди, попробуй обнаружить этот путь. Папа лжет, лгут святые отцы в Константинополе, лгут муслимские толкователи – и все довольны. Государства поддерживают их всех. Одних больше, одних меньше. Якобы для блага. Но благо это – всего лишь ненужное никому богатство.

– Почему ненужное? – удивился Стефан.

– Голый в этот мир ты приходишь, голый и уходишь. Все нажитое оставляешь здесь. Душа берет с собою только совесть. А бывает ли совесть чиста ото Лжи, попирающей Истину?

Наконец, у Стефана появилась возможность спокойно ознакомиться с книгой о рыцаре Артуре. Вообще-то и раньше он нет-нет, да и листал старые страницы, но толку было мало: ожидая каждый миг какого-то подвоха со стороны окружающих, не больно-то что и откладывалось в голове. Готская рунопись требует внимания и сосредоточенности. А паломник, хотя и не владел способностью читать замечательную книгу, но мог здорово анализировать выявляющиеся намеки и недомолвки. К тому же до самой Хунгарии им было по пути.