Александр Леонидович Аввакумов
Кровь на колёсах
Утром он привёл себя в порядок: надел парадный китель, увешанный государственными и ведомственными наградами, и направился в Министерство внутренних дел Казахской ССР. Он намеренно отказался от служебного автомобиля и направился в МВД пешком.
Утренний воздух немного бодрил, и он, проходя по знакомым с детства улицам, вспоминал молодые годы, когда его после школы милиции приняли на работу в отдел уголовного розыска одного из районных отделов Алма-Аты. Память редко подводила его, и сейчас, шагая по знакомой улице, он поименно вспоминал всех друзей, с которыми делил сложности милицейской службы. В настоящее время многие из них уже трудились далече, потому что не смогли в сложные времена продолжить работать в милиции.
В отличие от них Кунаев смог приспособиться к ситуации, нашёл покровителей и сделал, на его взгляд, неплохую карьеру, а именно, стал начальником городского отдела милиции. Только сейчас высокая должность не радовала его. За всё в этой жизни надо платить, и теперь, направляясь в МВД, он отчетливо понимал, что для него сейчас наступил тот самый день расплаты.
Он вошёл в здание министерства и, подойдя к постовому милиционеру, предъявил служебное удостоверение. Постовой дважды перечитал его должность и поднял трубку телефона.
Нервы у него потихоньку стали сдавать. Он вынул из кармана носовой платок, обтёр им шею и суетливо комкал в кулаке намокшую от влаги ткань. Наконец постовой вернул ему удостоверение и сообщил, что его ждут в приёмной министра. Спрятав удостоверение во внутренний карман мундира, Кунаев направился вверх по знакомой мраморной лестнице.
Интерьер министерства внутренних дел мало изменился с его последнего посещения. На полу лежала всё та же красная ковровая дорожка, да и картины на стене коридора были всё те же. Он подошёл к приёмной министра и машинально поправил на себе китель, пошитый на заказ полгода назад. Китель сидел отлично, подчеркивая его моложавую спортивную фигуру. Сделав глубокий вдох, он открыл дубовую дверь и оказался в просторном кабинете. Окинув взглядом помещение, увидел стоящий в углу стол, за которым сидел молодой лейтенант.
«Наверное, референт», – предположил Кунаев. Он представился ему и присел на предложенный стул. Лейтенант открыл дверь и вошёл в кабинет министра; он отсутствовал минуты три, которые показались ему вечностью.
– Проходите, министр вас ждёт, – торжественно произнёс лейтенант и открыл перед ним дверь.
Поборов в себе робость, он тихо вошёл в кабинет.
Министр сидел в кожаном кресле за большим массивным столом посередине. Его без того щуплая фигура в огромном кресле смотрелась совсем комично, однако посетителю было не до смеха.
Кунаев бодро отрапортовал о прибытии и замер по стойке смирно. Прошла минута, другая. Министр по-прежнему сидел в кресле, не отрывая взгляда от бумаги, которую держал ещё до того, как в кабинете появился полковник Кунаев. Неожиданно открылась дверь комнаты отдыха, и в дверях показалась фигура Хозяина.
Приглашения присесть Кунаев не получил, и всё это время стоял по стойке смирно.
– Я не буду тебе перечислять то, что ты нарушил, – заговорил министр. – Ты сам всё это хорошо знаешь. Я тебе доверил город, сделал тебя в нём почти хозяином. Все мы тебе верили и всячески помогали. Но ты не ценил того, что получил из наших рук. Вместе со своим зятем решил поживиться за чужой счет. Это нехорошо. У тебя было два варианта решить проблему: вернуть то, что не принадлежит ни тебе и ни твоему зятю, или всё сделать по офицерскому кодексу чести – пустить себе пулю в лоб! Ты не выбрал ни того, ни другого варианта. Ты нам больше не нужен, ни как начальник городского отдела, ни как человек, которому можно доверять какие-то тайны. Я, как представитель известных тебе лиц, передаю их слова. Тебе предоставляется ещё одна возможность вернуть то, что вы с зятем забрали. Срок три дня. А сейчас ты свободен. В приёмной скажут, кому передать дела по отделу.
Это был приговор. Кунаев молча вышел из министерства и расстегнул верхнюю пуговицу форменной рубашки. Ему не хватало воздуха, и он, тяжело ступая, побрёл прочь от министерства. Висевшие на его кители награды, мелодично позванивала в такт его медленным шагам. Сейчас этот перезвон больше напоминал ему погребальный звон колоколов. Он зашёл в небольшое кафе и, заказав двести граммов коньяка, выпил его залпом без всякой закуски.
Бармен, потрясённый увиденным, молча проводил его взглядом.
* * *
Кунаев на большой скорости мчался в Аркалык. Он сам вёл свою машину. На пассажирском сиденье лежала бутылка коньяка, к которой он иногда прикладывался по дороге. Вот уже несколько часов находясь в пути, он анализировал разговор с министром, а если вернее, монолог министра. «Что бы изменилось, если бы я мог вернуть деньги? – думал он. – Наверное, всё равно случилось бы именно так, как случилось. Вернул деньги, не вернул, для них уже было не важно, только за попытку отнять их долю они готовы были разорвать его на части».
Сейчас для бывшего начальника милиции самым главным было то, что дочка с внуками успела выехать в Германию. Всё остальное уже не имело для него никакого значения. Ещё за неделю до поездки в Алма-Ату ему позвонила дочь и сообщила, что сумела получить визу в посольстве Германии и выезжает из Союза. Эта весть была самой радостной за последние три месяца. Сейчас он уже знал, что никаких денег вернуть своему Хозяину не сможет. Все его деньги и деньги зятя, были у дочери.
Зять своевременно сообщил, где находятся сбережения, и попросил его помочь уладить вопрос с Хозяином. Однако Кунаев всё решил по-своему. Он хорошо знал, что возврат денег не решит проблему и не остановит занесённый над их семьей меч возмездия. Он не стал ничего возвращать, а купил валюту и отдал её дочери. Это было, наверное, лучшее решение за всю его жизнь.
Он хлебнул из бутылки коньяк и, положив её на сиденье, открыл свой кожаный портфель, откуда извлёк оттуда увесистый конверт. Прикинув на ладони вес, он положил его обратно и откинулся на спинку автомобильного кресла. Он представил себе удивлённые лица руководителей центрального аппарата КГБ, которые прочитают это письмо. На мгновение ему стало даже весело, он улыбнулся про себя, представив вытянутые лица Хозяина и его пособников. «Мы ещё посмотрим, кто из нас пожалеет о принятом решении, – думал он. – Больше жалеют те, кто больше теряет. А им было, что терять».
Он ласково погладил кожу портфеля. Тепло нагретой солнцем поверхности грело не только руку, но и самолюбие.
* * *
Утром мне позвонил Кондратьев и сообщил, что начальник милиции Кунаев вчера был снят с должности. Вскоре с этой же новостью поделился со мной и Лазарев.
Я сидел в кресле и размышлял о своём разговоре с Кондратьевым. «Интересно, что сейчас предпримет Каримов в отношении меня и его? Ведь он наверняка прослушал весь наш разговор с Кондратьевым о нём. Я допустил явный промах, недооценив майора КГБ, втёмную использовавшего Кондратьева в игре против меня».
Мне сначала показалось, а потом это превратилось в стопроцентную уверенность, что сам Кондратьев не полностью владел ситуацией по этому делу. Получая от него дозированную информацию о движении наркотиков, Кондратьев не знает самого главного – того, что Каримов, собственно, и является диспетчером всего этого движения. И пока он этого не знает, все последующие действия будут идти под диктовку этого человека.
Уверенность Кондратьева в непогрешимости своего коллеги полностью исключила у меня возможность каким-то образом контактировать с ним по этому делу. У меня самого не было официальных показаний на этого человека, а вся оперативная информация в этом деле строилась лишь на догадках и косвенных подтверждениях и по большому счету не стоила ломаного гроша. Мне бы никто, а тем более Кондратьев, никогда бы не поверил, что майор КГБ – предатель.
С другой стороны, пока Каримов не знает о том, что я владею информацией о его двурушничестве, я могу чувствовать себя более или менее спокойно. Однако малейшая утечка этой информации может негативно сказаться не только на моих делах, но и на жизни. Эти люди не дилетанты, и если захотят убрать, то сделают это без шума и пыли.
Мне позвонил дежурный по отделу:
– Виктор Николаевич! С вами хотят поговорить наши товарищи из Челябинска.
– Здравствуйте! – услышал я хрипловатый голос. – С кем говорю?
Я представился.
– Виктор Николаевич, нам удалось задержать разыскиваемого вами Ланге Михаила Карловича. Сейчас он у нас в ИВС. Как будем решать вопрос? Вы сами будете конвоировать его к себе или будем ждать официального этапа?
Я на долю секунды задумался, а затем ответил:
– Я сегодня же свяжусь со следователем, который ведёт это дело. Оно у нас в Набережных Челнах, пусть определится сам. Мне, конечно, он нужен здесь и гонять задержанного сначала сюда, а затем в Челны мне бы не хотелось. Пусть определится самостоятельно. Я завтра перезвоню вам.
Я отключил связь и, не положив трубки, набрал номер следователя в Челнах, чтобы сообщить ему радостную весть. Но то, что мне ответил следователь, меня не только не обрадовало, а просто обескуражило. Оказывается, буквально за полчаса до моего звонка, ему звонили из КГБ Аркалыка и попросили на время передать арестованного Ланге им для проведения следственных действий, связанных с поставками наркотиков.
Я догадался, кто представлял КГБ Аркалыка. Однако я ошибся, в Челны звонил лично Кондратьев.
Листая перекидной календарь, я старался просчитать, когда будет отконвоирован сюда Ланге. Мне было уже просто по-человечески интересно, увижу ли я его до своего отъезда и смогу ли с ним переговорить. Вывод напрашивался один: ни Кондратьев, ни Каримов не предоставят мне такой возможности. И мне на эту встречу рассчитывать нечего.
Я прикинул, какие шаги предпринял бы я на месте Каримов. Ответ был однозначен. Будь я на его месте, я бы просто не допустил того, чтобы этот человек живым прибыл в Аркалык. Живой Михаил Ланге Каримову здесь не нужен.
Это заставило меня опять связаться со следователем.
– Виктор Николаевич, – изобразил он непонимание. – Что за дела? Ну, переговорят они с ним, допросят и передадут нам. Мне непонятно ваше отношение к КГБ. Вы что, им не доверяете?
Я не стал что-либо объяснять и положил трубку.
События стали развиваться слишком быстро, и я не видел возможности на них повлиять.
* * *
Кунаев добрался до Аркалыка поздно вечером. Оставив свою машину недалеко от дома, он, шатаясь, отправился к себе домой. Дом, построенный им десять лет назад, был достаточно большим и сильно выделялся среди соседних построек. После смерти хозяйки некогда шикарное жильё стало постепенно терять былой лоск и больше напоминало заброшенную усадьбу. На неоднократные предложения продать дом Кунаев неизменно отвечал отказом.
Бывший начальник милиции по не чищенной от снега дорожке прошёл к бессмысленным теперь в своей добротности хоромам. Он зажёг в прихожей свет, снял с себя шинель, скинул с плеч уже никому не нужный китель и опустился в любимое кресло.
Посидев немного в созерцании родных стен, он отправился на кухню. Там он открыл дверцу холодильника и достал лимон. Отрезал пару сочных жёлтых кружков – полюбовался срезами с обострённым жизнелюбием висельника. «Вот и выпить уже не с кем, – горестно подумал он. – Ни друзей, ни семьи». Прихватив нарезку, он вернулся в зал, где привлёк в собеседники початую бутылку коньяка.
Налил в рюмку коньяк, он, всё с тем же необъяснимым чувства прощания с земными радостями, понаблюдал содержимое на свет. Хрустальная рюмка, полная благородного напитка, переливалась в лучах электрической лампы, словно ограненный алмаз. «Вот так и в жизни, сверкаешь, словно бриллиант, но стоит только коснуться грязной рукой, и всё моментально исчезнет. Бриллиант превратиться в обыкновенное стекло, а человек в дерьмо. – отставник усмехнулся поэтическим красотам своего раздумья и мысленно поддел сам себя: – Короче, Склифософский». После чего махом опрокинул содержимое рюмки в рот, словно смывая бесполезные мысли.
Когда в груди слегка потеплело, Кунаев поднял телефонную трубку и стал набирать до боли знакомый номер.
Ответил дежурный по отделу.
– Кунаев, – представился бывший начальник. – Соедини меня с Абрамовым. Он, наверное, сейчас в гостинице.
Через пару минут дежурный ответил:
– Товарищ начальник! Абрамова уже нет на работе, он минут двадцать как ушёл.
– Ты что, Бердыев, не слышал, что я тебе сказал? Найди мне Абрамова и соедини меня с ним. Ясно?
– Так точно! – отчеканил дежурный.
Минут через тридцать нас соединили.
– Абрамов, доброй ночи! – глухо поздоровался он со мной. – Всё вышло так, как я тебе говорил. Я уже не начальник. Ты понимаешь, что будет дальше? Не знаю, сколько у меня времени, но я хочу встретиться с тобой и передать тебе кое-что. Там, в пакете, всё, и если ты займёшься этим делом, то сумеешь их всех вывести на чистую воду. Я здесь никому не верю и поэтому рассчитываю только на твою порядочность. Сейчас время позднее. Завтра буду ждать тебя в восемь утра у себя дома. До встречи!
Мои часы показывали одиннадцатый час ночи. Не дожидаясь утра, я быстро оделся и вышел из гостиницы. Поймал такси и направился к нему домой.
Он сидел в кресле и глушил рюмку за рюмкой. Но неимоверное нервное напряжение держало его в надёжных клещах. Когда он достал вторую бутылку, шум подъезжающей машины заставил его отставить её и подойти к окну. Убедившись в безопасности, он открыл дверь и впустил меня в дом. Разговаривали мы с ним часа два. На прощание он протянул мне толстый пакет и, не скрывая облегчённой улыбки, тихо произнёс:
– Это бомба для председателя КГБ. Прошу тебя, отомсти за меня и тех, кто погиб. Я надеюсь на тебя, Абрамов, только ты можешь это сделать!
Я поблагодарил его за доверие и, сунув пакет за пазуху, поспешил из его дома.
Убедившись, что я благополучно отъехал, Кунаев снова сел в кресло. Он всё пополнял свою рюмку и пил, иногда закусывая, иногда забывая делать это. Вдруг в соседней комнате послышался лёгкий шум, словно кто-то быстро открыл окно. По его ногам прокатилась волна холодного воздуха. Он тихо поднялся с кресла, прошёл к сейфу, вмонтированному в стену. Достав оттуда наградной пистолет, он осторожно, стараясь не шуметь, заглянул в комнату, из которой минуту назад слышался явный шум.
Комната была пуста. «Допился до белой горячки», – подумал он. Сунув пистолет в карман, он вернулся в зал. Откуда ни возьмись появился, мяукая, кот и стал тереться о его ноги.
– Есть, бродяга, наверное, хочешь, – сказал он. – Проголодался, небось. Сейчас я тебя покормлю.
Он вдруг остановился на полпути и снова достал пистолет. «Как кот мог оказаться дома? – подумал он. – Ведь я его не впускал» Чёрная тень выскочила из кухни и бросилась в его сторону. Кунаев успел сделать лишь два выстрела, прежде чем удавка затянулась у него на шее.
Соседи бывшего начальника милиции проснулись от зарева и едкого дыма, который проникал сквозь закрытые окна и двери. Выскочив на улицу, люди увидели, что дом их соседа полностью объят пламенем. Пожарные ничего сделать уже не могли.
Разбирая в свете прожекторов дымящиеся остатки некогда шикарного дома, они наткнулись на два обгоревших тела. По орденам и именному пистолету пожарные сделали вывод, что одно из тел принадлежит бывшему начальнику городской милиции. Второе тело, так и не было опознано. Суетившиеся санитары положили останки на носилки и увезли в местный морг. Всё имущество в доме полностью сгорело.
Я подъехал к дому Кунаева к восьми часам утра и был ошеломлён случившимся. «Теперь у них остался только один человек, который видел в лицо Хозяина, – подумал я, – это Ланге».
Я садился в машину под прицелом колючих глаз Кондратьева и Каримова.
Судьба Ланге была мне предельно ясна. Ему оставалось жить какие-то дни.
* * *
У себя в кабинете я начал работу традиционно, подтянул стул под люстру и влез на него. Плафон был пуст. Еще вчера, перед тем как пойти домой, я проверил: микрофон был на старом месте. «Молодцы! – недобро похвалил я Каримова. – Теперь, после гибели Кунаева и ареста его зятя, проблемы исчезли».
Я сел за стол и начал писать отчёт в ГУУР МВД СССР. Он получился большим, и я закончил его только к концу рабочего дня. «Вот и всё, – сказал я себе и поставил точку. – Конец. Пора домой».
Заперев отчёт в сейфе, я отправился в гостиницу. «Всё, Аркалык, прощай! Три дня, и меня здесь больше не будет», – думал я.
Вдруг кто-то сильно схватил меня за локоть и потянул куда-то в сторону. Оглянувшись, я увидел Уразбаева.
– Виктор Николаевич, дошли слухи, что вы скоро уезжаете? А как же я? Мне что, всю жизнь скрываться и жить на чужих квартирах?
Я в тот момент не знал, что ему ответить.
– Подожди, Расих, даже не знаю, что тебе сказать. Могу тебе предложить сейчас лишь одно решение. Тебе необходимо самостоятельно поехать в Набережные Челны и добровольно сдаться там в милицию. Все остальное в Челнах, сделаю я. Пока ты в Аркалыке, я тебе помочь не смогу. Ты здесь в постоянной опасности. Эти люди любого в асфальт закатают. Не пощадят никого. Пока я с тобой работал, о тебе никто не знал. Сейчас я уезжаю и о нашем сотрудничестве, кроме нас с тобой, тоже никто не узнает. Но помочь тебе я смогу только в Татарстане. Напишу письмо в суд от МВД о твоей помощи, оказанной следствию. Суд должен оценить твой вклад.
– Хорошо, я понял. Напишите ваш казанский телефон, – попросил он.
Я взял его блокнот и написал на нём три своих служебных номера.
– Спасибо, Виктор Николаевич, – услышал я. – Обязательно позвоню вам. Только не забудьте про меня!
– Хорошо, Расих, я буду ждать твоего приезда. До встречи в Татарстане!
– Ещё минутку, Виктор Николаевич, – остановил меня Уразбаев. – Я хотел бы рассказать, кто помогал Каримову в отделе милиции устанавливать и снимать жучки в вашем кабинете.
Мы отошли в сторонку, и он начал рассказывать.
По его словам, помощник дежурного по отделу Бердыев как-то попался на наркотиках, которые он воровал для себя в комнате хранения вещественных доказательств. Поймал его на этом Каримов. После этого Бердыев стал выполнять все поручения Каримова, связанные со слежкой за коллегами. Именно через Бердыева Каримов знал о сотрудниках милиции практически всё: кто пьёт, кто гуляет и так далее. Именно Бердыев, воспользовавшись моментом, когда Аскаров вышел из оружейной комнаты, поместил патрон в патронник его пистолета, в результате чего и произошёл этот роковой для Аскарова выстрел.
Вот и вчера Бердыев после нашего разговора с Кунаевым позвонил Каримову и передал ему всё, что услышал. Каримов послал трёх человек, в том числе Хилого, в дом бывшего начальника милиции, чтобы те его тихо ликвидировали.
– Расих, откуда у тебя эта информация? – удивился я. – Можно ли верить тому, что ты только что сказал мне?
– Это стопроцентная информация. У нас город маленький, тут трудно скрыть даже такое. У нас не Европа, где люди живут, не зная ближайшего соседа. Здесь кругом кланы. А интересы клана выше интересов отдельных людей. Только такое единство даёт возможность казахам выживать в этом мире.
Мы обсудили ещё несколько вопросов, представляющих взаимный интерес и стали прощаться.
– Счастливой вам дороги, – сказал Уразбаев. – Не забывайте про Аркалык. Я вам обязательно позвоню, когда приеду в Челны.
Крепко пожав друг другу руки, мы разошлись.
Я вновь зашагал в сторону гостиницы, на ходу составляя план предстоящего разговора с Бердыевым.
* * *
Утром я вызвал к себе Бердыева. Сопровождавшие его оперативники были в курсе дела и не позволили ему связаться ни с кем, несмотря на его бурные протесты. Не привлекая лишнего внимания, его сразу же доставили ко мне.
– Как живете, Бердыев? – поинтересовался я. – Что-то неважно выглядите, наверное, плохо спите, совесть замучает, вот она и не даёт вам спокойно спать.
Он сухими потрескавшимися губами старался что-то произнести, но у него не получалось. Он явно был напуган встречей со мной.
– Да не смотрите вы на эту люстру! Она пуста, – предупредил я его. – Вы ещё вчера вытащили из плафона микрофон. Кто же, кроме вас, его туда установит? Выходит, всё это время вы регулярно подсовывали мне микрофон? Это нехорошо. Сейчас мы с вами здесь одни, и никто нас не слышит.
Бердыев, словно загнанный зверёк, сверкал карими глазками.
– Это противозаконно, то, что вы сейчас делаете, – начал было возмущаться он. – Я вообще не понимаю, о чём вы говорите! Знайте, я не оставлю это просто так. Я на вас буду жаловаться в прокуратуру.
Я пристально посмотрел на него, давая понять, кто здесь заказывает музыку.
– Вы можете жаловаться хоть в Организацию объединенных наций, если останетесь в живых после нашей встречи. Я бы на вашем месте, Бердыев, сразу бы рассказал о том роковом выстреле Аскарова. Я ведь знаю, что это вы подстроили всё. Могу даже подсказать, кто вам посоветовал это сделать. Вы, наверное, не раз слышали, что сотрудники милиции колются на допросах гораздо быстрее, чем преступники? Просто они приблизительно знают, что их ожидает, и стараются быстрее всё рассказать, чем испытывать на себе все методы допроса. Вы тоже не будете исключением. У вас, Бердыев, руки в крови Аскарова и Кунаева. Это вы передали наш ночной разговор, вот поэтому и погиб этот человек. Не правда ли?
Бердыев побледнел.
– Что, тяжело признаваться? Отлично тебя понимаю, – произнёс я, перейдя на ты. – За две смерти милиционеров тебе грозит стопроцентная вышка. Даже самый хороший адвокат тебе не поможет.
Последнюю фразу я закончил ударом кулака по столу. Бердыев от неожиданности подскочил и затравленно глянул на меня.
– Я никого не убивал! – закричал он. – Я выполнял то, что мне поручали в КГБ. Это всё Каримов! Это он приказывал мне. Вы его здесь должны пытать, а не меня.
– Тише, тише, Бердыев. Я не глухой и всё хорошо слышу.
Я налил ему полстакана воды. Он пил большими глотками, в промежутках лязгая зубами о стекло.
– Ответьте мне Бердыев, когда и при каких обстоятельствах вы стали работать на Каримова? Что он вам приказывал делать? И помните, от вашей искренности будет зависеть ваша жизнь!
Я сидел в кресле и, не перебивая его, внимательно слушал. Бердыев еле говорил от душивших его рыданий. Он проклинал тот день, когда его рука в очередной раз потянулась к изъятым накануне наркотикам. Кто мог знать, что Каримов его поймает?
– Ладно, Бердыев, – примирительно сказал я. – Вы живёте до тех пор, пока молчите. Вы и сами это понимаете. Сейчас вы уйдёте и навсегда забудете, что вообще когда-то были здесь. Ясно? И помните, молчание – золото, а для вас – это ещё и жизнь.
Бердыев судорожно закивал головой.
– Идите, идите, вы мне больше не нужны, – попрощался я и показал ему на дверь.
Когда он вышел из кабинета, я достал свой диктофон, перекрутил плёнку и включил запись. Она оказалась довольно чистой, и я отчетливо слышал каждое произносимое нами слово. «Надо перезаписать, – решил я. – Необходимо убрать ту часть, где звучит мой голос». Я сунул кассету в карман и направился в кабинет, в котором уже несколько дней сидел Лазарев.
– Разрешите ворваться, товарищ полковник? – спросил я.
– Что, Абрамов, домой собираешься? – улыбнулся мне Лазарев. – Бросаешь здесь старика на произвол судьбы?
– Василий Владимирович, я смертельно устал в этом Аркалыке. После звонка из Москвы я завёл календарь и перечёркиваю каждый день, проведённый здесь. Вы же не можете сказать, что я плохо отработал? Вон, во дворе ещё стоят двенадцать КамАЗов. Итого, мы собрали в общей сложности двадцать три машины, которые я вернул в Челны.
– Да брось ты, Абрамов, оправдываться. Как ты работал, я знаю. Об этом знает и твоё руководство в Татарстане и в Москве. Просто, если по-человечески, то мне было легко с тобой. У меня всегда был прикрыт тыл. Даже моё присутствие здесь было необязательным. Я тебе говорил, что никогда не работал на земле и многие вопросы для меня тёмный лес. А ты был лучом света в этом лесу. Не знаю, кого пришлёт вместо тебя ГУУР. Хорошо, если сработаемся, как с тобой.
Его слова льстили мне. Было ясно, что Лазарев играет на моём самолюбии. Но я не предпринимал никаких шагов, чтобы остановить этот поток мёда. Я протянул ему копию моей итоговой справки. Он взял её и принялся читать. А я в это время с интересом наблюдал за его мимикой. Наконец Лазарев закончил и отложил справку в сторону.
– Что ж, Василий Владимирович, разрешите откланяться. Я сейчас в гостиницу, буду потихоньку паковаться. Завтра в шесть утра у меня самолёт.
Я вышел от него с чувством выполненного долга. На улице ласковое мартовское солнце весело сияло с чистейшего голубого небосвода. На душе у меня тоже было хорошо и спокойно. «Вот и весна пришла, – думал я. – На пригреве тепло, скоро будет еще теплее».
Проходя мимо магазина, я остановился у витрины, огляделся и зашёл.
– Молодой человек, – обратился я к продавцу, – у вас магнитофонные плёнки не переписывают случайно?
– Какие плёнки, катушечные или кассетные?
Я показал компактную кассету.
– Вон, подойдите к тому парню. – Он показал мне на стоявшего рядом с кассой молодого паренька. – Поговорите с ним, может, он вам чем поможет.
Я переписал кассету и зашёл на главный городской почтамт. Купил большой конверт, аккуратно протёр кассету, поместил её в пакет и опять оглянулся. Не заметив ничего подозрительного, осторожно достал пакет, переданный мне перед смертью Кунаевым, и приложил его к кассете.
– Девушка, – обратился я к миловидной брюнетке. – У меня рука болит, и я не могу написать адрес. Вы мне не поможете?
Она взяла ручку и приготовилась писать под диктовку. Я заговорил, а темноволосая девушка писала левой рукой, старательно выводя буквы. Когда до неё дошёл смысл слов «Председателю комитета государственной безопасности Казахской ССР», она медленно подняла чёрные ресницы.
– Вы не пугайтесь, – успокоил я и достал из кармана служебное удостоверение.
Конверт я заклеил самостоятельно. Ещё раз проверив себя, я протёр пакет платком, смоченным водкой, бутылку которой специально купил по дороге, и бросил своё послание в большой почтовый ящик.
«Всё, Абрамов, дело сделано! Пусть теперь решают те, кто обязан решать эти вопросы».
* * *
Самолёт летел на высоте три тысячи метров и постоянно нырял в воздушные ямы. Сидевшая рядом со мной женщина при каждом резком снижении хватала меня за руку, словно я был гарантом её жизни и мог чем-то помочь в случае катастрофы. Каждый раз дама, придя в себя, приносила мне свои извинения, но через минуту-другую её действие повторялось.
Я сидел у окна и периодически разглядывал расстилающуюся под нами степь. Белое от снега полотно было везде, и слева, и справа, – тянулось до горизонта и пропадало за ним. В лучах восходящего весеннего солнца равнина казалась такой же бескрайней, как и впервые увиденное мной море. По чёрным артериям дорог медленно тянулись машины. Сверху трудно было различить марки, но их цветные крыши чем-то напоминали мне праздничный серпантин.
Усталость, беспрестанно давившая последние дни, куда-то исчезла и я, откинувшись на спинку сиденья, закрыл глаза. Домой, домой, казалось, ревели моторы, тебя там ждут! там родные и друзья!
Я открыл глаза, только почувствовав удар шасси о землю. Самолёт пробежался немного, а как только остановился, пассажиры сразу сбились у выхода с чемоданами и сумками. Мы перешли в автобус и поехали к терминалу, на котором большими буквами было написано «Кустанай».
Я прошёл в воинскую кассу, сделал соответствующую отметку в билете. До казанского самолёта было несколько часов, и я решил прогуляться по городу. Честно сказать, он мне не понравился. Улицы были засыпаны снегом, и люди с большим трудом преодолевали сугробы. С часок побродив по центру, я поехал обратно в аэропорт. К вечеру того же дня самолёт доставил меня в Казань. «Всё, дома! – подумал я, когда колёса самолёта коснулись земли. – Очевидное – невероятное».
К трапу подъехала легковая машина, оттуда выскочил Ботов и замахал мне рукой.
– Привет, шеф! Давно тебя не было, – сиял Станислав, крепко обнимая меня. – Мы все следили за твоей работой в Аркалыке.
– Давай, Стас, домой. Я так устал, что нет сил говорить. Всё расскажу завтра.
Мы сели в машину и помчались в сторону города.
– Ты знаешь, шеф, – не унимался Ботов, – нам удалось задержать Боцмана, и знаешь где? В Архангельске! Привезли его в Казань, он весь трясётся. Я сам сначала не поверил, пока его не завели. Ну, я наехал на него немного, а он вдруг раз – и в полный расклад. Говорит, что год-полтора назад был в Греции, там совершил ДТП. Пришлось отсидеть у них пять суток. А потом к нему пришли какие-то люди, и он вынужден был подписать сотрудничество со спецслужбами Греции! Когда он приехал домой, то испугался всего этого и решил спрятаться на Севере. А тут мы с розыском! Забрали его от нас в КГБ, и больше мы Боцмана не видели. Такие вот дела, шеф. Ещё мне досрочно дали капитана, а Зимину медаль «За отличную охрану общественного порядка».
Мне не хотелось ни о чём говорить, и я, сделав вид, что задремал, отвернулся к окну. «Везёт же мне на этих комитетчиков! В Аркалыке конторские, здесь конторские».
Машина подъехала к дому. Достав из багажника вещи, я направился туда, где меня давно ждали жена и дочь.
