Александр Леонидович Аввакумов
Конец Пиона
Неожиданно пришло и его первое сенсационное сообщение.
Генерал Гелен и его заместитель сидели всю ночь, составляя доклад на его основе, который они хотели утром представить начальнику Генштаба вермахта Гальдеру и адмиралу Канарису. В докладе сообщалось, что три дня назад в Москве состоялось заседание Военного совета, на котором присутствовали: Шапошников, Ворошилов, Молотов, а также главы британской, американской и китайской военных миссий. Шапошников довел до них информацию о том, что отступление Красной Армии будет осуществляться до Волги, чтобы вынудить немцев зимовать в этом районе. Во время отступления будут осуществляться всеобъемлющие разрушения на оставляемой территории; вся промышленность должна быть эвакуирована на Урал и в Сибирь. Британский представитель попросил о помощи в Египте, но получил ответ, что советские ресурсы мобилизованной живой силы не столь велики, как полагают союзники. Кроме того, им не хватает самолетов, танков и артиллерийских орудий, в частности, потому, что часть поставок предназначенного для России вооружения, которое британцы должны были доставить через порт Басра в Персидском заливе, была направлена для защиты Египта. Генеральным штабом Красной Армии принято решение о проведении наступательных операций в двух секторах фронта: севернее Орла и севернее Воронежа с использованием больших танковых сил и воздушного прикрытия. Отвлекающая атака должна быть проведена у города Калинина. Данные отвлекающие удары необходимы для удержания Сталинграда, Новороссийска и Кавказа.
Эта была стратегическая информация, которая позволила немецкой армии сосредоточить силы на данных направлениях, а нашим войскам не удалось достичь ранее планируемых результатов.
***
– Значит, завтра отбываешь на фронт? – спросила у него Наташа.
– Да, – коротко ответил Александр.
– Ты не будешь против того, если я постираю твою форму?
– Постирай, если тебе нетрудно.
Он покурил и, сняв с себя гимнастерку и галифе, положил их на стул.
Утро вторника выдалось пасмурным. За окном шел снег, и темные тяжелые тучи, висящие над городом, словно цеплялись за шпили церквей и за высотки. Под одеялом было так тепло, что Тарасову не хотелось покидать это нагретое телом место. С кухни потянуло запахом жареной картошки. Он посмотрел на аккуратно сложенную военную форму. Белоснежный подворотничок особо выделялся на чистой и отглаженной форме. В комнату заглянула Наташа и, заметив, что он уже проснулся, пригласила к завтраку. Он быстро оделся и прошел на кухню.
– Водку будешь? – поинтересовалась она у него и, не дождавшись ответа, разлила ее в две хрустальные рюмки.
– За удачу, – с каким-то явным подтекстом произнесла Наташа. – Ты сейчас куда идешь? На вокзал или еще куда-то?
– В райвоенкомат, а затем – на вокзал. Думаю, что военный комендант определит меня в маршевую роту.
Она пристально посмотрела на него. В какой-то момент ему показалось, что она хочет ему что-то сообщить, но этого не произошло. Они выпили еще по одной рюмке, и он начал собираться. Наташа, молча, наблюдала за его сборами. Надев шапку, он взглянул на ее сосредоточенное лицо.
– Ну, что, Наташа? Давай, будем прощаться. Увидимся еще или нет, один Бог знает.
Он обнял ее за плечи и поцеловал в щеку.
– До свидания, Саша! Бог даст, встретимся.
Он вышел из дома. Остановившись во дворе, он обернулся и посмотрел на окна квартиры Наташи. Они были закрыты плотными шторами.
«Она неплохо сыграла роль одинокой и беззащитной женщины. Сейчас, по всей вероятности, собирает свои вещи, чтобы съехать с квартиры», – подумал он.
Войдя в уже знакомый магазин, он попросил у девушки разрешение воспользоваться телефоном и стал звонить Дронову.
– Товарищ капитан, нам нужно срочно встретиться.
– Ты где сейчас?
Тарасов назвал адрес.
– Будь там, я высылаю за тобой машину.
Александр вышел на улицу и, достав папиросу, закурил.
***
Они сидели в небольшой комнатке, и молодая девушка записывала его доклад.
– Ну, вроде бы все, – закончил Тарасов.
– Скажи, Саша, за это время что-то произошло, что было необычным в поведении Наташи? Кстати, предъявленный ею в военкомате паспорт оказался фальшивым. Человек с этими данными умер три года назад.
Александр задумался над вопросом Дронова. Он мысленно перебирал каждую минуту своего общения с этой женщиной.
– Неужели все было стандартно?
– Погодите, Аркадий. Она вчера предложила постирать мою форму.
– Постирала?
– Не только постирала, но и пришила новый подворотничок.
– А ну, снимай гимнастерку, – чуть ли не в приказном тоне произнес капитан.
Александр быстро стянул ее с себя и передал Дронову. Тот встал из-за стола и вышел в соседнюю комнату. Вернулся он минут через десять.
– Где моя гимнастерка? – спросил его Тарасов.
– Не переживай. Сейчас специалисты проверят, а затем вернут. Я отъеду в управление, а ты посиди здесь. Можешь поспать. Я скоро вернусь.
Тарасов слонялся из комнаты в комнату. Время, как ему показалось, окончательно остановилось. За окном стало темнеть, когда в квартиру вошел Дронов. Он вытащил из портфеля гимнастерку и сунул ему в руки.
– Давай, одевайся, – приказал он ему.
– Ну и что? – поинтересовался у него Александр.
– Как я и предполагал, внутри подшитого воротничка оказалась очень важная информация. Хочу поблагодарить тебя от лица руководства нашего управления. Готовится представление о награждении тебя Орденом Красной Звезды. Сейчас в подворотничке тоже информация, но уже другая, которую ты должен обязательно донести до немцев. И еще, Кукридж сообщает в Абвер, что потерял радиста и просит прислать нового.
– Вон оно что.
Дронов улыбнулся. Его улыбка была такой хитрой, что Тарасов сразу же догадался, что это только маленькая толика всего сообщения.
– Значит, я был прав, что они хотят меня использовать втемную? – спросил он у капитана.
– Да, ты был прав. Давай побалуемся чайком, а то я с самого утра ничего не ел.
Они прошли на кухню. Александр поставил на огонь чайник и, повернувшись к Дронову, произнес:
– Товарищ капитан! Я сегодня ухожу за линию фронта. Может, вернусь, а может, и нет. Вы скажите мне, что с моей семьей? Как они без меня?
– Ты зачем меня об этом спрашиваешь? Ты лучше спроси об этом свою жену.
Входная дверь открылась, и Тарасов увидел на пороге жену, которая держала на руках дочку.
***
Время, отведенное Тарасову на встречу с семьей, истекло. Тарасов встал и крепко обнял жену. Найдя губами ее мягкие губы, он крепко ее поцеловал.
– Мне пора, Надя, – тихо произнес он. – Нужно идти. Ты жди меня, Надя, и верь мне, что бы про меня ни говорили люди.
Она целовала его небритое лицо и преданно глядела в глаза. У Тарасова за спиной раздалось легкое покашливание. Крепко поцеловав жену, Александр отстранил ее от себя и, накинув полушубок, направился к двери.
– Саша! Я люблю тебя, – это были слова, которые он услышал в последний момент, прежде чем закрыл за собой дверь.
Надев шапку, он побежал вниз по лестнице. Он оглянулся напоследок и, заметив в окне жену, помахал ей рукой.
Через час он был в военном комиссариате. Дежурный офицер сделал отметку в его документах и пожелал удачи. Проверившись на всякий случай, Александр направился к ожидавшей его автомашине.
–Ну, что, Тарасов! Давай прощаться. Сейчас тебя отвезут в одно место и передадут с рук на руки другому сотруднику НКВД, который должен будет обеспечить тебе переход через линию фронта. Да, ты не переживай, все будет хорошо. Он тебя и проинструктирует на месте, как держаться и что говорить немцам.
– Прощайте, товарищ капитан. Рад был с вами поработать.
Они пожали друг другу руки, и Дронов вышел из машины. Он помахал рукой и направился, не торопясь, по улице. Машина мягко тронулась. Тарасов откинулся спиной на сиденье и закрыл глаза.
***
Александр сидел в салоне «Эмки» и смотрел на заснеженные поля, которые медленно проплывали за окном автомашины. Иногда среди белого раздолья снегов виднелись почерневшие скелеты подбитых танков. Они стояли среди полей, укрытые белым снежным покрывалом, и лишь торчавшие из сугробов пушки выдавали их принадлежность к системе уничтожения. Судя по их количеству, бои здесь проходили тяжелые, и обе стороны понесли большие потери в живой силе и технике.
Рядом с Тарасовым сидел лейтенант НКВД, представитель Центрального управления разведки, который должен был обеспечить его переход через линию фронта. Офицер был немногословен, и, судя по всему, он больше привык слушать, чем говорить. Над дорогой, по которой они двигались, висела низкая облачность. Их машина часто обгоняла армейские колонны, которые направлялись на фронт. Поравнявшись с очередной из них, Тарасов стал жадно вглядываться в лица идущих бойцов, словно хотел увидеть кого-то из своих бывших боевых товарищей. Иногда ему казалось, что эту огромную массу людей и техники невозможно остановить, но это была, похоже, ошибочная мысль. Война, будто страшный гигантский механизм перемалывала все, что попадало на поля сражений.
Шофер, выругавшись матом, остановил машину. Впереди на дороге образовался затор. Водитель танка, по всей вероятности, уснул за рычагами боевой машины, и неуправляемая многотонная махина опрокинула идущий впереди грузовик и подмяла его под себя. Рядом на снегу лежал окровавленный труп шофера. Вокруг танка, матерясь и угрожая оружием, собралась большая толпа бойцов, которые стучали по броне прикладами винтовок и автоматов.
– Выходи, сволочь! – кричал разъяренный видом крови молоденький солдат. – Выходи, фашист! Я сейчас сам с тобой разберусь без всякого суда!
Сотрудник НКВД посмотрел на Тарасова и, распахнув дверь автомашины, выбрался из нее. Он шел по снегу осторожно, стараясь не испачкать начищенные до блеска хромовые сапоги.
– Разойдись! – скомандовал он громко и, достав из кобуры «ТТ», постучал рукояткой по броне. – Давай, вылезай, я лейтенант НКВД.
Прошло около минуты. Люк открылся, и из него показалась чумазая голова командира танка. Увидев офицера в форме НКВД, командир скрылся в танковой башне. Через мгновение он выбрался оттуда и виновато застыл перед офицером. О чем они говорили, Александр не слышал, так как водитель их машины предусмотрительно закрыл дверь. Тарасов увидел, как офицер подозвал к себе одного из бойцов и что-то сказал ему. Солдат сорвал с плеча винтовку и, передернув затвор, толкнул стоявшего по стойке смирно танкиста стволом в спину. Танкист опустил голову и медленно побрел вдоль дороги под одобряющие крики солдат. Офицер вернулся в машину, и водитель, осторожно объехав место аварии, погнал ее дальше.
«Похоже, отвоевался», – подумал Тарасов о танкисте.
– Что с ним будет? – поинтересовался он у лейтенанта. – Неужели расстреляют?
– Не знаю, – коротко бросил тот. – Все решит трибунал.
Проехав, еще пять километров, машина свернула с дороги и остановилась.
***
– Сидите в машине и без моей команды не выходите. Вас никто не должен видеть.
Офицер направился к небольшому дому, который стоял в метрах пятидесяти от дороги. Минут через десять к машине подбежал боец и попросил водителя проследовать за ним. Машина, увязая в снегу, двинулась вслед за посыльным. Ждать пришлось долго. У Тарасова стали замерзать ноги, и он проклинал себя за то, что не намотал на них фланелевые портянки. Наконец дверь избы открылась, и появился лейтенант. Он махнул Александру рукой и снова исчез в доме. Александр кое-как выбрался из машины и на онемевших и замерзших ногах направился в дом.
– Пройдите сюда, – предложил ему незнакомый офицер. – Погрейтесь. Мы вас позовем, когда появится необходимость.
Тарасов с трудом снял с себя сапоги и начал массировать замерзшие стопы.
«Слава богу, что не отморозил пальцы, – решил он про себя, – еще бы немного, и я мог остаться без ног».
В комнату заглянул сопровождавший его офицер.
– Зайдите, нужно переговорить.
Александр, толкнув дверь, оказался в небольшой комнате, в которой находились два офицера. Тарасов сел около двери на лавку и, сняв шапку, стал слушать, что ему начал рассказывать один из них.
– Схема перехода такова: в пяти километрах от нас стоит немецкая танковая дивизия, которая уже второй день пытается завладеть населенным пунктом. Сил держать эту деревню и дорогу, у нас больше нет. Их танки могут обойти нас с флангов и отрезать батальон от основных сил дивизии. Завтра рано утром мы оставим деревню без боя.
Он сделал паузу и посмотрел на Тарасова, ожидая, по всей вероятности, от него каких-то вопросов. Заметив, что тот молчит, продолжил:
– Сейчас самое главное: предлагаю оставить вас здесь, то есть в этом доме. Придется до утра посидеть в подвале. Вот, в этой папке протоколы ваших допросов. Вы попали к нам два дня назад при попытке перехода линии фронта. Как вы, наверное, догадались, вы находитесь в особом отделе полка. Для большей убедительности вам придется немного потерпеть побои. Постараемся особо не калечить, но другого выхода из этой ситуации я не вижу.
– Что вы скажете? – обратился к Тарасову сопровождавший его офицер. – Я думаю, что легенда для перехода неплохая.
– Вам виднее. Раз других вариантов нет, я согласен. У меня есть только одно предложение. Можно озвучить?
Лейтенант непонимающе посмотрел на Александра.
– Ну, говорите, что у вас?
– Предлагаю следующий вариант перехода: вы меня немного помнете, а затем сунете в подвал. После чего подорвите угол избы, но очень аккуратно, чтобы не задеть меня. А иначе трудно будет оправдываться, почему при отходе батальона меня не расстреляли как предателя. И еще, пожалуйста, поменяйте мои сапоги на валенки, а то я ночью просто замерзну.
Лейтенант посмотрел на офицера из особого отдела.
– Думаю, что он прав. Сейчас мы это быстро устроим.
– Тогда приступайте, – коротко бросил Тарасов, – я готов.
Часть третья
Утром началась массированная артподготовка. Снаряды рвались где-то недалеко от дома. Тарасов сидел в подвале и, закрыв голову руками, прислушивался к взрывам, которые раздавались все ближе и ближе к дому. Сильно болело разбитое в кровь лицо, а губы с трудом шевелились. Один из снарядов упал в нескольких метрах от дома. Чердак задымился, и тяжелый угарный газ стал проникать в подвал, вызывая кашель. На окраине деревни показались немецкие танки. За ними, утопая в снегу, медленно брела пехота.
Тарасов подошел к узенькому окну и, выбив стекло какой-то железкой, стал громко кричать, стараясь привлечь к себе внимание немецких солдат. Наконец, дверь подвала открылась. Первое, что увидел Александр, были сапоги двух солдат, стоявших перед люком.
– Не стреляйте! Я свой! Пароль Неман! – выкрикнул он и начал выбираться наружу с поднятыми вверх руками.
– Что он кричит? – спросил один солдат другого. – Я ничего не понимаю. Причем здесь Неман?
Солдат передернул затвор автомата.
– Шнель! – скомандовал он и больно ударил Александра в спину автоматом.
Тарасов поднял руки и направился впереди них. Вдруг перед ним встал столб огня и дыма. Его швырнуло взрывной волной, и он, отлетев метра на два, оказался в глубоком сугробе.
– Не стреляйте! Не стреляйте! – вновь закричал он, выбираясь из него. – Неман! Неман!
Это был его пароль, Стоя под дулами немецких автоматов, он думал лишь о том, чтобы его не застрелили.
– Господин фельдфебель, здесь какой-то ненормальный русский солдат что-то орет. То ли он сошел с ума, то ли что-то другое. Повторяет одно лишь слово – Неман.
К Александру подошел худой высокий мужчина в белом маскировочном балахоне и на ломаном русском языке спросил его, что он кричит.
– Свяжите меня с офицером разведки, – громко прокричал Тарасов, – мне нужно сообщить ему важные сведения.
Фельдфебель что-то произнес на своем языке, и солдат, толкнув Александра стволом автомата в спину, приказал двигаться вперед.
***
Его завели в какой-то полуразрушенный дом, крыша которого съехала набок, и поэтому в комнате вместо потолка было серое дымное небо.
– Ты кого привел? – спросил солдата офицер. – Ты не знаешь, что для этого существует специальный сборочный пункт
– Господин гауптман! Это не обычный русский военнопленный. Он просит, чтобы его связали с представителями разведки. Он все время твердит слово Неман.
Офицер приказал солдату отвести Тарасова в штаб второго батальона. Александр шел по дороге, обходя двигающуюся на восток технику врага. Из машин, набитых солдатами, неслись оскорбительные выкрики, которые, как правило, заканчивались громким хохотом.
«Как хорошо, что я вчера поменял сапоги на эти старые, но теплые валенки», – подумал Тарасов, видя, как немец, конвоирующий его, начал подпрыгивать от холода: на нем была тонкая шинель и пилотка, надвинутая на уши. Его большой и толстый нос начал белеть.
– Господин солдат, – обратился к нему Александр, – у вас побелел нос. Возьмите снег и потрите, а иначе он …
Тарасов не договорил. Немец прикладом автомата ударил его в лицо. Александр зашатался и, сделав два шага, повалился в снег. Солдат схватил его за шиворот, пытаясь поднять.
– Русская свинья! Вставай, а то я тебя застрелю прямо здесь!
Тарасов с трудом поднялся. Перед глазами все плыло. Человек, стоявший перед ним, вдруг начал раздваиваться. В голове зашумело. Он плохо слышал команды немца, но хорошо понимал, что тот хочет от него. Он сделал первый шаг, затем второй. Как они дошли до штаба батальона, он помнил плохо. Его завели в какой-то дом и посадили на пол. К нему подошел офицер и на ломаном русском языке поинтересовался у него, кто он.
– Неман, я – Неман! Передайте обо мне полковнику… Он из Абвера.
Тарасов потерял сознание. Все, что было потом, он не помнил. Когда он открыл глаза, перед ним сидел лейтенант Хейг. Заметив, что он очнулся, офицер улыбнулся и сказал:
– Я рад, что вам удалось удачно вернуться, Татарин. Давайте поправляйтесь, у нас еще будет время побеседовать.
Он встал с табурета и, скрипя новыми хромовыми сапогами, вышел из палаты. Хейг подошел к врачу и поинтересовался, когда Александра можно будет забрать из госпиталя.
– Не ранее, чем через три дня, господин лейтенант. Больной еще слаб. У него отмечается временная потеря памяти.
– С чем это связано, и как долго будет продолжаться?
– Я не Бог. Мы делаем все возможное, чтобы привести его в порядок. У него было сильное сотрясение мозга.
Лейтенант резко развернулся и направился к выходу из госпиталя.
***
Тарасов встал с койки и подошел к окну. Во дворе госпиталя хозяйничала весна: снег потемнел, кое-где появились проталины. Услышав за спиной осторожные шаги, он резко обернулся. В палате стоял мужчина средних лет в полосатой больничной пижаме.
– Здорово, земляк, – поздоровался он. – Значит, ты тоже русский?
– Разве это что-то решает, кто я? – спросил его Александр. – Вы, что делаете в моей палате?
Он уже знал от врача, что в левом крыле госпиталя лежат несколько русских полицаев, получивших ранения в боях с партизанами. Похоже, этот мужчина был одним из них.
– Слышишь, друг, выпить хочешь? – поинтересовался он у Тарасова. – Пойдем к нам в палату, там наши мужики собрались. Посидим, поговорим. Что ты, словно прокаженный, все один и один? Здесь кругом немцы, даже поговорить не с кем.
– Я не пью, – резко ответил Александр, стараясь этими словами сразу прекратить ненужный разговор.
Мужчина, словно не услышав его слов и интонации голоса, все также стоял в дверях палаты и продолжал приглашать в гости.
– Пойдем, посидим немного.
«Похоже, отрабатывает задание, – сразу определил его поведение Тарасов. – Интересно, чье? Абвера, гестапо? А впрочем, какое мне дело, чья это инициатива. Что же делать, придется идти».
– Хорошо. Считайте, что уговорили, правда, водки у меня нет.
– Да у нас все есть: и водка, и закуска.
Порывшись в тумбочке, Тарасов взял две банки консервов и направился вслед за мужчиной.
***
Они сидели на больничных койках, и пили из граненых стаканов немецкий шнапс. На двух сдвинутых табуретах лежали куски крупно нарезанного сала и хлеба, а в большой глиняной миске – соленые огурцы, помидоры и капуста.
Напротив Тарасова сидел крупный мужчина с перевязанным лбом, который периодически подливал в стаканы шнапс. Спиртное было противным, но его было выпито столько, что на вкусовые качества жидкости уже никто не обращал внимания. Мужчина с большими висящими как у запорожских казаков усами, похоже, был начальником, поэтому, когда он начинал что-то говорить, все замолкали и внимательно слушали его. Вот и сейчас, выпив очередную дозу шнапса, он жестом руки остановил говорящего.
– Погоди минутку, Остап. Вызывает меня к себе штурмбанфюрер Гольц и показывает на карте наш район. Ты, говорит, этот район хорошо знаешь? А как мне его не знать, ведь я там пятнадцать лет проработал заготовителем леса. Я ему, конечно, отвечаю, что знаю хорошо. Так вот, он мне говорит, что начинается операция «Вырубка леса», и моей роте предстоит принять участие в ней: заблокировать восточную опушку леса. Именно на нас немцы должны были гнать партизан.
Он сделал паузу и посмотрел на Тарасова, пытаясь по его лицу определить реакцию на этот рассказ.
– Ну, мы рассосались по кустам, окопались и ждем. Слышим, где-то вдали завязался бой. Ну, думаем, скоро настанет и наш черед поквитаться с этими бандитами. Прошло около часа, и на поляне, словно на блюдечке, стали появляться первые партизанские обозы. Люди, словно напуганные огнем животные, бежали прямо на нас. Они ничего не поняли, когда мы открыли по ним кинжальный огонь из пулеметов. Нам понадобилось минут пятнадцать для того, чтобы полностью уничтожить этот сброд.
– Фомич, так кто же тебя ранил? – спросил его один из сидевших на кровати мужчин. – Вы же их покрошили, как капусту?
– Это произошло чуть позже, когда мы стали прочесывать лес. Я шел впереди цепи и вдруг заметил, что в кустах кто-то прячется. Я направился туда. Вот тут меня и ранила эта девица. Красивая была, с черными, как смоль, волосами. Ее сначала пропустили через всех моих бойцов, а затем повесили. Она на редкость оказалась живучей, долго дергалась на веревке, пока ей ножом не вспороли живот.
Фомич громко засмеялся и снова посмотрел на Тарасова.
– Ну, а ты, как попал сюда?
Александр усмехнулся, заметив на себе пристальный взгляд мужчины, который пригласил его на эту вечеринку.
– Я, в отличие от тебя, Фомич, в женщин не стрелял. Я не палач, я служу по другой линии.
Наверное, он зря это сказал. Глаза Фомича сделались маленькими, словно у борова, и стали наливаться кровью.
– Значит, я зверь, тогда, кто ты, сволочь? Выходит, мы с вами, мужики, быдло, а он…
Он не договорил и попытался схватить Александра за грудки, опрокинув недопитую бутылку со шнапсом. В палате на секунду повисла тишина. Тарасов воспользовался этим подарком судьбы. Схватив упавшую бутылку за горло, он со всей силой опустил ее на голову Фомича. Стекло со звоном разлетелось по палате. Нападавший схватился за окровавленную голову и, словно мешок, повалился на койку. Тарасов вышел из палаты.
***
Лейтенант Хейг, который по приказу полковника Шенгарта прибыл в госпиталь за Тарасовым, сидел у начальника госпиталя и выслушивал рассказ о действиях своего подчиненного.
– Если бы не мое большое уважение к господину полковнику, я бы непременно передал этого русского в руки гестапо. Я, конечно, все понимаю, нервы, расовая неполноценность, но нужно же, в стенах медицинского учреждения сводить свои счеты.
– Спасибо, господин подполковник. Я обещаю вам, что мы проведем соответствующую работу с нашим подчиненным.
– Хорошо. Другого ответа я от вас, лейтенант, и не ожидал. Я думаю, что в этом срыве виновата полученная нашим пациентом травма. Я больше вас не задерживаю.
Офицер встал по стойке смирно и, щелкнув каблуками, вышел из кабинета начальника госпиталя.
«Пусть Татарин скажет спасибо полковнику Шенгарту: если бы не его личное знакомство с начальником госпиталя, то Татарина ожидал бы военно-полевой суд, а там и виселица», – подумал Хейг, шагая по коридору, в конце которого его ждал Татарин.
– Следуйте за мной, – приказал он Александру.
Тарасов пошел за своим начальником. Лейтенант был очень зол и еле сдерживал себя от желания прямо сейчас разобраться с Татарином, который сидел рядом с ним в кабине и смотрел в окно автомобиля. Ему до сих пор было непонятно, почему именно этому человеку отдал свое предпочтение полковник Шенгарт. Таких людей, как этот Татарин, в картотеках Абвера было множество, и он практически ничем не отличался от других агентов.
Утром Хейг связался с полковником и осторожно подбросил ему свои подозрения в отношении этого человека. Реакция начальника оказалась непредсказуемой: он обозвал лейтенанта круглым идиотом и пообещал отправить его на Восточный фронт.
– Татарин, – обратился лейтенант к Александру, – скажите, как вы добились такого покровительства со стороны полковника?
– Не знаю, господин лейтенант. Он мне об этом никогда ничего не говорил. Да и видел я его всего два раза. Может, ему обо мне рассказывал Пион, с которым я в ноябре сорок первого года переходил линию фронта?
– Знаете, если бы не полковник Шенгарт, то вас наверняка бы уже повесили за то, что вы сделали с этим русским в госпитале. Хочу сказать вам, что этот русский имеет не меньше заслуг перед вермахтом, чем вы.
– Он – мясник, господин лейтенант. У него всего одна извилина в голове и та от фуражки. Что он может, кроме того, как убивать женщин и детей. Вы плохо знаете страну, с которой воюете. Именно после подобных акций в партизаны уходят тысячи русских, которых невозможно запугать никакими репрессиями. Пока вы это не поймете, вы не сможете победить этот народ.
–Я смотрю, ты стал философом, Татарин. Но должен сказать тебе, что, ни одна страна в мире не в состоянии противостоять рейху. Ты только посмотри, Татарин, что творится на территории, которую контролирует немецкая армия. Тысячи, десятки тысяч советских солдат, некогда присягнувших Советам, переходят на сторону вермахта. Я думаю, что вскоре фюрер передаст им все полицейские права по борьбе с партизанами и подпольщиками. Фюрер мудр: пусть русские сами уничтожают друг друга, конечно, под нашим контролем.
Тарасов промолчал: Хейг был отчасти прав. Он был в курсе, что немцы приступили к формированию нескольких националистических подразделений для борьбы с частями Красной Армии. Так, в июле 1941 года, немцы разрешили сформировать части Первой русской национальной армии. Данные части должны были собирать разведывательные сведения о противнике. Командиром батальона был назначен бывший офицер императорской гвардии Борис Хольмстон-Смысловский. Первоначально батальон составляли эмигранты, но вскоре появились и пленные красноармейцы. В начале 1942 год Хольмстон-Смысловский был произведен в подполковники и назначен начальником «Зондерштаба Р» – секретной организации для наблюдения за партизанским движением.
Зимой 1941–42 г.г. представителями белой эмиграции – Сергеем Ивановым, Константином Кромиади и Игорем Сахаровым было начато формирование национальных частей с целью массового перехода бойцов Красной Армии на сторону немцев.
В октябре 1941 года в Орловской области под руководством главы местного самоуправления Константина Воскобойника была сформирована группа народной милиции численностью в 20 человек. После гибели Воскобойникова в бою с партизанами группу возглавил его заместитель – инженер Бронислав Каминский. Он развернул активные действия против партизан и вскоре очистил от них значительную территорию.
– Господин лейтенант, неужели вы рассчитываете на этих людей? Сегодня они убивают своих соотечественников, а завтра будут стрелять вам в спину.
– Если бы я не знал вас, Татарин, то наверняка передал бы вас в гестапо. Вы рассуждаете, как красный политрук.
Неожиданно машина остановилась. Лейтенант вышел из нее и, одернув шинель, направился к офицеру, командиру патруля. Он протянул ему документы. Тот быстро прочитал их и, козырнув, приказал поднять полосатый шлагбаум. Машина снова тронулась, и они продолжили свой путь.
***
Машина медленно проследовала мимо часового и въехала на территорию разведшколы. Лейтенант Хейг выбрался из салона и, сладко потянувшись, сделал несколько шагов по брусчатке. Длинный путь утомил его, и сейчас он только и мечтал, как принять теплую расслабляющую ванну и вытянуть ноги на кровати. Он посмотрел на Тарасова, который стоял около машины и щурился от яркого весеннего солнца. Его осунувшееся и заросшее щетиной лицо было бледным, и Хейгу в какой-то миг показалось, что этот человек выбрался из могилы, а не из салона его «Опель-капитана».
– Отправляйтесь отдыхать, Татарин. Я пришлю к вам доктора, пусть он вас осмотрит. Мне не нравится, как вы выглядите.
– Есть отдыхать, господин лейтенант.
Тарасов взял с сиденья вещевой мешок и направился в корпус. Он прошел мимо часового, который с интересом посмотрел на него.
– Здорово, Татарин! – услышал Александр за спиной знакомый голос. – Как командировка?
Он обернулся и увидел инструктора по рукопашному бою, который стоял в лыжном костюме посреди холла и, улыбаясь, смотрел на него.
– Как обычно, – односложно ответил Александр и направился к своей комнате.
Он спал весь день. Вечером его навестил доктор, который остался доволен его физическим состоянием.
– У вас усталый вид, Татарин, – произнес он, – но это скоро пройдет. Главное сейчас для вас – обрести спокойствие. Я в курсе того, что с вами произошло в госпитале. Я считаю, что это был нервный срыв. В отношении памяти могу сказать, что она восстановится. Для этого нужно время.
Он назначил Тарасову какие-то порошки и шаркающей походкой направился к двери.
– Доктор! Меня стали преследовать ночные кошмары. Мне иногда кажется, что я схожу с ума.
Старичок остановился и сказал:
– Вам нужно хорошо отдохнуть. Это все связано с нервным перенапряжением. Это не смертельно, все пройдет, поверьте моему опыту. Больше бывайте на солнце, и все будет хорошо. Я доложу об этом лейтенанту Хейгу.
Проводив взглядом доктора, Тарасов достал из кармана кителя пачку сигарет и направился в курилку. Прикурив сигарету, он подошел к окну. Из здания, расположенного напротив их казармы, вышла группа офицеров. Они остановились около фонарного столба и стали о чем-то разговаривать.
«Воронье», – с отвращением подумал Александр.
В туалет вошел инструктор по физической подготовке. Увидев Тарасова, он по-приятельски ему улыбнулся.
– Может, скоротаем вечерок? – неожиданно предложил он.
– Вы же знаете, что нам не положено общаться с преподавательским составом школы, – ответил Александр.
– Татарин! Ты же не курсант, а состоявшийся человек, которого очень ценит руководство школы.
– Тогда я не против того, чтобы выпить и поговорить. Давно не отдыхал и хочу расслабиться.
