Александр Куделин
Неуставняк-1. Книга 1
МОНОЛОГ МАБУТНОГО ОПОЛЧЕНЦА
• Старослужащий – любой солдат, отслуживший более тебя с разницей не менее полугода.
• Перевод – инициация одного посредством физического воздействия каждого, кто причастен к принятию решения о достойности твоего возвышения в негласном табеле о рангах срока службы.
• Душара – солдат, название основного рода деятельности солдата в воинском коллективе. Душара (от слова «дух») – это означает «тело, не обретшее дух».
• Духарúть – производить действия по выполнению своих обязанностей, связанных с обеспечением беззаботной жизни старослужащих.
• Сроки службы остаются всегда: пропорции постоянны, сущность их неизменяема. Изменение действительного срока службы и сейчас оставило всю периодичность, сохранило названия, уменьшив только их размеры.
• Срок службы (своего рода ранг в табеле негласных рангов солдат срочной службы и не только…) – промежутки основного срока службы, разделённые пропорционально. В силу традиций части, рода войск или даже самой армии срок службы может содержать более мелкий промежуток. Промежутки названий не имеют, так как они относятся индивидуально к каждому солдату. Во время прохождения службы, переходя из одного промежутка срока службы в другой, солдат обретает прозвище, которое ассоциирует всех, кто в этот момент приступил к несению службы на данный отрезок времени. Одним словом – в десанте первые полгода ты Тело, но в срок до присяги тебя называют Духом. Каждый срок службы пользуется определёнными привилегиями и возможностями по отношению к другим срокам.
Вначале тебя лишь нарекают Телом, но с момента принятия присяги к солдату прикрепляется линейка периодического роста. Каждый последующий период начинается с момента твоей инициации. Жаргонно это называется Перевод.
Перевода удостаиваются только те, кто полностью подчинил себя системе армейской периодичности, которая в армии равна тюремным понятиям. Отступление от них сродни нарушению воровского закона, что карается соответствующим образом. Именно по этой причине в нашем обществе те, кто служил и сидел, находятся в равновесии жизненного опыта и уважаемы в равной степени почти всем населением на территории бывшего СССР.
После перевода, который в обязательном порядке должен затронуть твоё тело и подчинить душу, ты имеешь право называться прозвищем соответствующего периода службы. Индивидуальные прозвища весьма редки, но клички, отражающие черты носителя, вполне приемлемы, и всё же многие проходят армию под номиналом собственной фамилии, а это за частую не звучит гордо!
На стадии Перевода происходит отсечка достойных и недостойных, борзых и лояльных, а также «Опускание» до стадии Третьего, которому уже никогда не стать Первым. Смысл этого «Опускания» вы ещё не готовы понять, но он ясен до тошноты, отвращения и неприятия сущностью человека!!
Я не ошибся, мы с ним были едва знакомы. Пять лет назад он вместе со мной посещал подготовительные курсы для поступления в техникум, но и тогда был в другой группе. Он не поступил, так как не набрал проходного балла. Но в нашем городе есть последний причал для умнейших из тупейших. Все, сдавшие экзамены, но не прошедшие по конкурсу, оказываются в Мукомольном техникуме (сейчас он колледж, но от этого положение дел не меняется). Он и воспользовался этим причалом, а назваться моим однокурсником его принудили голод и то плачевное состояние, в которое его привела двухнедельная жизнь в Егоршино.
Лёша прибыл в Егоршино 17 апреля. Его команда формировалась в основном из нерусских со слабым знанием основного государственного языка. И по этой причине она впитывала в себя особых отщепенцев, которых не могли себе позволить воспитывать другие войска – у них нет для этого ни времени, ни средств. Если думаете, что это стройбат, то вы ошибаетесь! В стройбате нужна не только сила, но и умение, а значит, присутствие маломальского интеллекта обязательно. А простое тело нужно в понтонёрах. В инженерных войсках есть подразделения, которые наводят понтонные переправы. Конечно, машины там о-го-го какие, но машине нужен водитель, а остальное – обслуга: подкрась, подмажь, натяни, подкрути, зацепи. Я утрирую, но тот контингент, который они принимают, на большее не годится. Однако и этой массой предстоит управлять, а потому с перспективой роста до сержанта берут русских – а вот тут уже качество их интеллекта должно быть выше среднего, но ниже того, что выше. Для этих целей как раз Мукомольный техникум‑то и подходит.
Вот Лёша и ещё четыре его однокурсника поехали в далёкие дали покорять водные преграды нашей страны с перспективой вернуться домой в звании сержанта и тем самым снискать почёт и уважение дворовых дам.
Так как чисто русских парней в их команде было мало, то на них, как на самых понятливых, свалились все наряды и невзгоды, связанные с обеспечением их сержантам кайфовой жизни. Есть поговорка: «Бей своих, чтоб чужие боялись!» Как раз это с ними и происходило.
Нерусский с плохим знанием языка, например, казах, чуть что: «Я твоя моя не понимай!» и замыкается в себя. Тут нужен пример. Всё элементарно! Возле автобусов, во время проверки пополнения, к запрещённым вещам относятся зубная паста, мыло и даже зубные щётки. Пополнение ведут в баню. Прикол с трусами – ноу-хау десантников. После бани всех приводят в магазин, где каждый должен купить себе зубную пасту, щётку и мыло. Глупость? Возможно! Но при покупке все деньги из потайных мест перебазируются в карманы.
Как всё просто!
Вот теперь их и можно отбирать. Вечером новичков этой команды загоняют в угол казармы, где без объявления причины избивается русский. Когда ему, избитому и стоящему на коленях, кричат в ухо: «Гад, быстро все деньги сюда», он достаёт их все без остатка. Всё, первый готов! Отдавая деньги, он защищает себя и свою жизнь, но его порыв остальными принимается уже как команда. И деньги отдаются всеми безропотно!
Конечно, есть вероятность, что некая часть денег будет всё же утаена. Не беда, всё равно в часть все приедут пустыми! Бьют с умыслом и только по телу, чтобы на лице не оставалось кровоподтёков. Я вспомнил, что мне часто попадались новобранцы, которые шли как‑то боком или слегка согнутыми – это как раз те, кто попал в правиловку.
Жизнь второго и первого этажа до определённого момента для меня была безразлична. Всё происходит ночью. Днём сержанты отсыпаются, а ночь – это их день. Каждый младший командир требует от своего подразделения в знак уважения его новых временных друзей‑сержантов проставить на стол бутылки две водки. Причём за ними бежать не надо, он сам, как душара, сбегает и принесёт. Правда ему нестись никуда не надо, водка и так уже в подразделении. Её добыли при досмотре или купили в магазине во время похода в баню. Если сержанты-десантники ни к чему из нашего не притронулись, а водку и вино принародно передали офицерам, то цветные, обнаружив алкоголь, старались оставить его в сумке контрабандиста, но сумка тут же бралась на заметку. Также там оставались и достойные интереса деликатесы. В результате наши глупые десантники от щедрот своих питали себя сами, правда, за наши деньги, а цветные паразитировали на всём.
После пьяного застолья, как правило, начинался концерт. Его организовывали сами ополченцы. Их таланты выявлялись тоже возле автобуса простым вопросом: «Кто-нибудь играет на гитаре? А кто поёт?» Наивные новобранцы! Они думают, что, ответив откровенно, обретут беспечную жизнь. Нет, этих музыкантов и певцов примечают и, как заморских канареек в дорогих клетках, везут в часть, где те будут в течение года по ночам давать концерты, а днём нести неустанную службу. Наряды для них будут по роте, они, несчастные, не узнают, что такое чистка картошки на батальон и две преданных вашей столовой отдельные роты, их пределом станет казарма и страшнейшая пытка недосыпанием. Но самодеятельность не ограничивается только музыкальным репертуаром. Среди солдат всегда найдётся кто-нибудь с хорошо поставленным голосом или отменный говорун, а тех используют как радио, в передачах «ночная радиокнига»; народная мудрость в коротком рассказе (травля анекдотов на всю ночь). Талантов много, и всем им найдётся применение. Но особым спросом пользуются художники. Их брильянтовый блеск до сих пор хранится в дембельских альбомах, которые имеет почти каждый, кто, отслужив, вернулся домой.
Лёше почти повезло, он прибыл на трое суток позже своего товарища Саши. К тому времени Саша уже освоился, но так как на второй этаж в основном приходили все нерусские, в качестве мальчика для битья он был использован трижды. После повторяющихся действий ум этого новобранца стал настолько изворотлив, что он обрёл навыки душары уже на дальнем рубеже подступа к части. По словам Лёши, его друг может, как старик Хоттабыч, делать чудеса и добывать всё, что попросят сержанты, но он, к сожалению, совершенно бессилен обеспечить себя!
Сержанты посредством давления на русских медленно, но уверенно обучают нерусских, и те также начинают включаться в процесс шуршания14.
Сержант захотел покурить! Ночь, его путаные мысли о доме и той, которую он ещё не встретил, не дают уснуть – он протягивает руку и тормошит первого, кто ему попался.
– Алё, Тело, вскочил и принёс мне сигарету с фильтром! – Сержант нервный, его голос в любую минуту может сорваться в истерику.
Тело, подскочив, протирает глаза, ему требуется немного времени, чтоб сообразить, где он и что с ним вообще происходит. Но времени никто не дал, и он, как ватная подушка, уже летит с полки своего яруса вниз и бьётся всем телом об пол. По этой причине все стремятся попасть на нижние нары. Молодой уже понял, где он, а вопрос или поставленная задача опять повторяется под барабанную дробь пинков и затрещин. И это Тело начинает метаться и будить себе подобных, чтоб спросить, вымолить или своровать проклятую сигарету. С утра он сделает всё, чтоб у него в нагрудном кармане возле сердца лежала початая, чтоб не тратить время на открывание, пачка сигарет с фильтром. Всё, и этот готов! За ночь можно подготовить много Тел, но чем тогда заниматься в оставшееся время?!
Слом характера – это некое хобби, в которое включаются все без мелкого исключения военнослужащие и вольнонаёмные армии – своего рода движущая сила, некая потребность, сродни наркомании.
Главное в вопросе подчинения – не физическая сторона, а моральная. Новобранцев, крепких духом и сильных телом, хоть отбавляй, но вот незадача – сержант вроде и замухрышка, а имеет под собой целое подразделение. Всё просто – зачем лезть на рожон? Воспитание через коллектив никто не отменял. Крепышу служить ещё долго, но служба – это не только бесконечно сменяющие друг друга числа календаря, но и общение.
Общаться в коллективе принято с равным, а их всё меньше и меньше, и в один момент этот сильный, поддавшись стадному чувству, уже метнулся за сигаретой сам. Сделал он это быстрее, чем тот, из-за которого сейчас весь взвод будет бегать на Топтун-гору. И представляете, произошло чудо: похвалил сержант, приободрил старослужащий, а равные обступили, чтобы притянуть к себе ближе, и тепло их тел согрело его совсем замёрзшую душу.
– Я так не смогу, мне очень жалко мою маму. Она столько пережила за меня. Отец пьёт и бьёт её, а она всё терпит и меня воспитывает. Я ей обещал вернуться из армии и освободить её от этого алкоголика!
Лёша и в армию-то пошёл, чтоб там набраться здоровья и возмужать. Ему ничего не стоило откосить, в нём сидела какая-то скрытая болячка, но делать он этого не стал.
– А что сподвигло этого‑то повеситься? – Мне была небезразлична судьба нашего Третьего. Для меня он оставался настолько безуспешным, что его следовало более опекать, чем давить.
– Ты знаешь, когда он прибыл на этаж с вещами, распиханными по карманам, то сразу как-то не вписался и ни с кем не общался. Я только видел, что сержанты сильно раздражались, когда его расспрашивали, а вечером сильно избили за какую-то колбасу, которую его мама передала им на стол! Он, мол, козёл, не довёз и всё отдал недоноскам из десанта. Его ещё раз, но уже ночью, испинали за кого-то из ваших, которого пьяные сержанты решили опустить, но, видать, сами нарвались. Я тогда стоял в наряде по роте.
– Они что, звери? – Моя спина холодела от подробностей рассказа.
– Звери своих не загрызают, а эти просто не знают, что им ещё придумать! И каждый раз говорят: «Подождите, вы ещё в часть не приехали!». Саша! Я боюсь ехать в часть!! Если здесь такое, что там будет!?! – Он снова зарыдал.
Я сидел молча – этот ребёнок уже осознал, куда его везут и что с ним будет! Мне же было трудно представить масштабы трагедии, которую придётся ему пережить. Моя уверенность в себе и та команда, в которую я приписан, разделяли нас, как края оврага.
Побоями и опусканием Лешины проблемы не заканчивались. Головной болью в нем сидело желание подпитаться. Он никогда, да и я пока тоже, не знали, что голод – вообще тяжкий груз для собственной души.
Столовая пересыльного пункта если и выдавала достаточное количество килокалорий на день, то они были зарыты в такую безвкусную еду, что организм на первых порах просто отказывается принимать её как пищу. Самой принимаемой пищей был хлеб, но и его по норме незначительно. Вернее, мало, чтобы, отъевшись им, просуществовать до следующего приёма пищи.
Сержанты в столовую ходили для вида, и если и отщипнут чего, так это хлеба, который запьют чаем или компотом. Так вот, в момент уборки стола тот огрызок хлеба исчезает в кармане одного из молодых долгожителей. Когда им на перроне раздали сухпай, все подумали, что привалило счастье и сейчас можно отъесться.
Но коварный план Медведя сработал, получив росписи за переданный в коробках воздух, он поехал пополнять прилавки местного сельмага, а доблестная Мабута поделила всё по-честному. На двоих пришлось по пять коробок сухпая, из которого сержанты потребовали отдать тушёнку, количество которой им невозможно съесть, но, видимо, те были запасливы и своё отпускать не хотели. В результате каждый из них получил не три дня жизни, а полтора. Им предстояло самостоятельно разделить свой рацион на равные части пути, и тут все до одного прокололись. В первый вечер и последующий день сухпай в их подразделении закончился. Оставались спрятанные в карманах сухари и немного галет, но этого хватило только на ночь второго дня, дальше пришла тоска. Когда же наши вагоны, в очередной раз перецепив к другому составу, перевезли из Москвы в Москву – в их рядах наступило отчаянье.
Выслушав рассказ об их продовольственной проблеме, я пообещал поговорить со старшиной – а там, как знать, может, и поможем. По крайней мере, я б очень хотел им помочь, но мои полномочия были ничто по сравнению с масштабами бедствия и беспредела!
– О-п-па-на! – Дверь отъехала в сторону, и на пороге прорисовался Лёня. Одет он был в спортивные брюки и тельник-майку. – Чё за посиделки! Пишем мемуары?
Лёша вскочил по стойке смирно и занял проход, так что я должен был оставаться на месте, не вставая.
– Так, боец, быстро покинуть помещение и бегом марш в своё расположение! – Он сделал шаг в сторону и пропустил вырвавшегося, как паровоз из туннеля, Лёшу.
Лёня шагнул в купе и присел напротив меня.
– Вижу, что‑то произошло, – старшина принял серьёзный вид, – рассказывай.
Я без утайки рассказал ему всё…
– Так, вечер перестаёт быть томным. – Он немного призадумался, потом посмотрел в глаза. – А ты не хочешь ещё чего-нибудь добавить?
Я медленно залез в свой нагрудный карман и протянул корочки из‑под паспорта. Он, не торопясь, открыл их и извлёк посмертный трактат павшего героя. Некоторое время старшина вчитывался, выражение его лица приняло вид человека, смотревшего на мерзость – недельный труп собаки; ботинок, наступивший в понос; живую жабу на тарелке.
– И ты прочитал все эти сопли?! – Он держал исписанные листки за край, словно боялся запачкаться.
– Нет, начал, но не въехал и решил прочитать позже, – соврал я.
– Вот и ладно, незачем травмировать психику молодого бойца. Пойдём-ка, друг, спасать папуасов из далёкой Африки.
СПАСЕНИЕ ПАПУАСОВ
Лёня потребовал отчёта по нашим запасам. В отличие от Папуасов два дня пьяного угара подарили нам один день нескудной пищи в виде возврата невостребованного провианта. А если учесть, что моя выдача щадила тушёнку, то дня полтора и даже два с натягом. Галеты и часть сухарей первого дня вообще остались почти в полном комплекте.
– Молодец, бери с собой твоих бойцов и коробки. Сгружай половину сэкономленного запаса и выдвигайся к границе, я туда сейчас подтянусь.
Я начал быстро выполнять отданное распоряжение. Когда караван с гуманитарной помощью прибыл на границу, таможня в лице дневального пропустила нас в стан врага.
А там, судя по громкому диалогу, сержанты-десантники уже вели воспитательную работу с младшими командирами Папуасских войск.
– Лёня, да ты что! Чтоб я вас назвал недоносками!? Да ни за что! Зуб даю! – Диалог происходил в центральном купе плацкартного вагона.
Хоть я из-за тесноты и не мог быть в первых рядах, но по разговору и движениям тел представить, что там происходит, было не трудно.
– Женя – это двойное имя, и ты, сучка, сейчас станешь девочкой! Ещё раз спрашиваю, ты называл нас недоносками?! – Старшина говорил громко, но не кричал.
– Лёня, ты чё, я ж сказал, зуб даю! – Его голос сорвался на отчаянный крик.
– Зуб дал? – Лёня резко дёрнулся вперёд и вновь выпрямился. – Зуб взял!
Шум падающего тела и стон Жени были ответом на его движение.
– Тебя, маломерок, спасают твои погоны, а я не имею права уронить честь сержантского состава даже в лице твоих подчинённых. Клади зуб на стол и слушай меня дальше.
После короткой паузы Лёня продолжил.
– Вот тут, калека, твой приговор лет на десять, и если ты, подруга, продолжишь издеваться над своими или чужими подчинёнными, я пугать тебя не буду и бегать за тобой не стану, просто вот эту предсмертную записку пошлю в прокуратуру. И запомни, ваши понтонёры стоят рядом с нашими связистами. Если мне промаячут, что у вас беспредел, тебе не жить. Теперь главным в части по беспределу будешь ты. Понял!?!
– Понял. – Голос Жени дрожал и был еле слышен.
– Вы поняли мою мысль? – Лёня сделал паузу.
– Да, поняли, – недружно ответили Женины соратники по командному составу.
– Теперь так, мы вашим бойцам отдаём остатки нашей каши! У вас, недоноски, мы изымаем всю тушёнку и также поменяем на кашу. И чтоб эта каша была на столах ваших бойцов. Вот ты, – он вытащил из толпы притихших новобранцев Лёшу, – ты будешь каптёром, чтобы всё выдавал по справедливости. Куделин, ты всё слышал?!
– Так точно!
– Приступай!
Он вместе с отрядом сержантов удалился в пределы наших границ, а я остался на оккупированной территории наводить продовольственный порядок.
Когда я заглянул в сержантское купе, то увидел плачущего сержанта с фингалом от старой схватки и разбитыми губами, из которых сочилась кровь. На столе одиноко, как забытый трофей, лежали два зуба.
– Где тушёнка?!
Он молча поднял свой зад и открыл полку, на которой сидел. Внутри ровными рядами лежали заветные банки еды.
– Это вся?! – без церемоний спросил комендант побеждённой страны.
Он молча указал на другое сиденье. Там также находилась тушёнка и немного каши.
– Что ещё есть?
Он глазами показал на третью полку, которая используется для хранения матрасов. Там стояли ящики. В них нашлись и галеты, и сухари, и сахар, и чай.
После незамысловатых подсчётов мы произвели дружеский обмен. Я объяснил Лёше, как следует настроить питание, и удалился. При последнем переходе наших границ, в тамбуре меня остановил Паниковский.
– Саня! На, спасибо! – Он сунул мне в руку деньги. – Возьми, всё равно отнимут, я этим подонкам не верю.
От денег я не отказался, тем более мотивация при их передаче была достойной.
Вернувшись на склад, я сосчитал деньги. Зашедший, чтобы поинтересоваться делами, Лёня получил от меня пятьдесят рублей. Объяснение происхождения этого подношения его вполне удовлетворило – он молча взял и удалился. Сто рублей из той пачки мелких купюр достались мне.
РАСПРЕДЕЛИЛИ
Под мерное раскачивание вагонов и стук колёс почти через двое суток нас встретила Москва. Далее вагоны стали цеплять и перецеплять. Мы ездили вокруг Москвы – то отъезжая, то вновь возвращаясь, потом ещё около полутора суток наши вагоны переталкивались из тупиков Казанского к перрону Белорусского вокзала. И вот после очередной сцепки состав покатил в сторону Минска. Ура, скоро конец этому пути, от которого вестибулярный аппарат перестал реагировать на качку и был готов хоть к дальнему плаванью, хоть к полёту в космос. За сутки до прибытия на станцию Гайжюнай нам перестали подавать водку. За два часа мы привели себя в порядок и смирно сидели на нижних полках, ожидая своей участи, как школьники за партой.
До того, как выйти из вагона, у меня состоялся разговор в тамбуре со старшиной, который для повышения своего мастерства открывал и вновь складывал ножик-бабочку, делал он это виртуозно.
– Лёня, – он позволял всем его так называть, – а ты можешь устроить так, чтоб я служил под твоим началом?
– Не, Гриша, ты же меня не знаешь. – Лицо озарила умилённая улыбка, словно перед ним был младенец. Она не была покровительственной, а скорей наоборот, он улыбался в лицо обречённому на муки. – Я могу быть мирным и справедливым, пока между нами нет связи и обязательств. Ужели ты думаешь, мы в войсках такие добрые и пушистые? Ты даже не представляешь, что тебя и всех вас там ждёт!!!
– Почему не представляю? – Я был обескуражен такой откровенностью. – Ну, нам придётся много заниматься спортом и вообще…
– Ничего ты вообще не понимаешь! – Он расправил плечи, напряг грудь и завёл руки за спину. – Тебе придётся трудиться до седьмого пота. Ты не будешь спать ночами, чтоб подготовиться к следующему дню! Ты будешь качаться и ползать в говне из-за товарищей по взводу, часть которых, может, едет в этом поезде! Ты хоть понимаешь, что такое качка? – Он опять покровительственно улыбнулся, и неожиданно резко выпалил. – Ничего-то ты не понимаешь! Ты будешь лить слезы и сопливить свою подушку! А знаешь, откуда я всё это знаю?! Правильно, я это говно испил полной ложкой! И если ты думаешь, что я там у себя такой же добрый, ты глубоко заблуждаешься, и не дай тебе Бог с таким, как я, встретиться.
Я откровенно обалдел.
– Ты всё это время видел меня таким, каким я хотел бы быть, а не тем, какой я нужен армии! – Он положил руку на моё плечо. – Я не знаю, куда ты попадёшь, мне это по барабану, но ты овладеешь профессией, существования которой даже и не представлял. Но кроме спецуры тебя научат по-армейски соображать и не задумываясь убивать! Сегодня вы приедете, и вас всех распределят по разным частям, и неважно, на кого тебя будут учить – запомни, ты всегда есть и остаёшься, в первую очередь, десантником, и лишь потом спецом!
Время в пути составило примерно четверо с половиной суток. В 20 часов 30 минут мы прибыли в расположение сорок четвертой учебной десантной дивизии, временный пункт распределения которой находился на опушке леса – он состоял из двух огромных армейских палаток. В одной проводили медицинский осмотр, а в другой происходило само распределение.
Всем на руки выдали тонкие папки личных дел, и мы по одному, раздевшись до трусов, заходили сначала в первую палатку. Как такового медицинского осмотра не было. Санитар осматривал нас со всех сторон, а военврач знакомился с медицинской картой, вложенной в дело.
– Как самочувствие? – Закрыв своё лицо картой, он, не оценив меня взглядом, совершенно чётко и осмысленно произнёс пароль для входа. – Готов служить в ВДВ?!
– Так точно! – С трепетом в голосе я произнёс заветный отзыв, и меня пропустили в пределы вотчины дедушки Василия Филипповича Маргелова.
В другой палатке за длинным столом сидели старшие офицеры, в основном подполковники и полковники. Для меня‑то майор был всегда крупным начальником, а тут столько больших звёзд и всем я интересен – сердце от значимости не находило места.
Полковник, сидевший передо мной, откинув в сторону медицинскую карту, заглянул в моё очень тонкое, вернее, дохлое личное дело. Титульный лист украшал зачёркнутый красный код «К150», под ним скромно примостилось «ком.282Д». Он поставил тире после буквы «Д» и спросил:
– Куда, сынок, ты бы хотел пойти?
– В артиллеристы! – Предупреждение Лени на меня не действовало, и я, как баран, пёрся на заклание без очереди.
– Ну почему в артиллеристы? У нас столько профессий, выбирать до утра будешь! – Ему стала интересна моя уверенность, и он решил немного со мной пообщаться. – Вот смотри…
Он развернул ко мне лист, на котором в колонку были напечатаны наименования, и через дефис стояло буквенное и числовое обозначение.
– Вот, например, чем тебе связь не нравится?
Я обиженно замолчал. Ещё в поезде мы подхватывали на слух прибаутки сержантов и выучивали их наизусть: «Морда в грязи, в попе ветка – продвигается разведка!!!» – ну, это-то нормально; «Артиллерист наводит пушку – беги пехота! Он целует твою подружку!» – и это подходит; «Поварёшки сходили в туалет – руки мыть не догадались. Результат теперь такой – у десантников болит живот» – смешно, но не надо; «Морда в пыли, спина в грязи: Вы откуда? – Мы из связи!» – вот о чём тут мечтать? Про связистов стишков было много, и все они типа: пока тянул, пока тащил, не доглядел!
– Смотри, ты окончил техникум, твой ВУС15 соответствует ВУСу связи, так зачем тебе менять профессию?
– Мой отец был артиллеристом! – Я метнул в него “гранату”.
– А может, ты хочешь стать разведчиком? – Полковник подобрал и отбросил её в мою сторону.
– Да, хочу! – “Граната” лежала возле моих ног, и я её поднял.
– Вот и хорошо, – мирно выдохнул он, – пойдёшь в разведку.
Наивный мальчишка, с кем я связался! Передо мной сидел профессионал! “Граната” взорвалась у меня в руках: «Разведка без связи не может существовать, вот ты сейчас отучишься в учебном батальоне связи и потом, пожалуй в разведку!» – В ушах зазвенело – словно контузило!
– Ну, всё, сынок, иди покури. Вас скоро распределят согласно списку.
Я вышел из палатки. Меньше всего мне охота было служить в связи, ну чем в связи можно себя проявить?
… —Груша, Груша, ответь Скале; Груша, Груша, ответь Скале! – Я поднимаю уставшие глаза. – Товарищ комбат, не отвечает Груша!
– А ты вызывай, сынок, вызывай, может, ответит!
– Так сутки, товарищ комбат, я их вызываю! Может, линия порвана?
– А ты, сынок, пробегись, проверь, может, и вправду порвана.
Я открываю полог землянки, и мне в лицо сыплет снег, ветер замёл окоп наполовину. Шагнув навстречу стихии, я понял, что для связиста у меня слабое зрение, так как в кромешной тьме январской ночи ни хрена не видно, и выполнение приказа командира откладывается до утра…
Как видите, воображения у меня хоть отбавляй, вот только удручал сарказм выбранных тем для армейских фантазий.
В чувства привёл рёв подраненного зверя.
– Я тебя, Товарищ Офицер, за кем посылал, а?! А ты чего мне привёз!?!
– Товарищ полковник, мне в последний момент их заменили, а тех сказали, что командующий округа забирает!
– Зачем было возвращаться?! Сидел бы там дальше и ждал полного укомплектования! Куда я твоих негодников засуну?! Назад что ли верну?!
– Дак, они в последний момент произвели замену.
– Ты должен был принять взвешенное решение, развернул бы роту и повёл назад! Ты – май-ор де-сант-ных войск! А не заштатный сотрудник армии! Я тебя, мерзавец, посажу! За свой счёт повезёшь их обратно, понял?!
– Так точно! Товарищ полковник! Разрешите идти!
– Какой идти?!Какой идти, сейчас всех, кто не годен, примешь в свою роту, будешь им кормящей мамой. Всё! – Полковник вышел из-за палатки и наткнулся на меня.
Он был не выше меня ростом, но выражение его лица было настолько свирепо, что я испугался.
– Что встал?, уши греешь, тебя распределили! – Он смотрел прямо в глаза.
– Да, – ответил я не по уставу.
– Ну, что да! Иди и служи!!!
Он сделал шаг навстречу, словно я был из воздуха, и сквозь меня можно было пройти. Я отскочил в сторону.
«Вот и ничего себе?!» – подумал я: «Начало службы!»
