Александр Койфман
Московские были
– Да не пью я ее!
– Что же ты не сказала, – вмешалась Зоя, – сейчас я тебе принесу вино.
Она пошла на кухню и принесла мне начатую бутылку «Вазисубани». Мужчины между тем возобновили спор. Спорили о Федерации Арабских Республик, что это будет означать для Союза, Египта и Израиля. Хуан считал, что это первый шаг к объединению арабских стран, предвещающий разгром Израиля, Петр Аркадьевич возмущался:
– Не смогут они долго продержаться вместе. Интересы разные. Саудовская Аравия никогда не присоединится к этим паршивым «псевдосоциалистам». И Израилю они не страшны.
Виктор Борисович попеременно вставлял едкие замечания то одному, то другому. Все одновременно ели и непрерывно спорили, выстраивая все новые аргументы. Зоя два раза пыталась прекратить спор, но это было бесполезно, махнула на них рукой и обратилась ко мне:
– Тебе, Оля, наверное, это совсем неинтересно. Иван немного рассказывал о тебе. Зря ты пытаешься идти на журфак, потом вся жизнь будет дерганная. Посмотри на Ниночку – никак не может найти свое место. А ведь окончила журфак с отличием. Дипломная работа была великолепная. И что теперь? Писать об удоях, о племенных быках? Ладно бы о «племенных» мужиках. А в приличный журнал без волосатой руки не устроиться, будь ты хоть Хелен Томас из United Press International.
– Нет, интересно, только я не пойму, почему это объединение так ужасно для Израиля?
– Опять воевать будут, не сейчас, так через пару лет.
Зоя как в воду смотрела. Теперь я понимаю, что это был естественный вывод любого интересующегося событиями на Ближнем Востоке, но меня-то это совсем не интересовало. И боялась я разговора о Хуане, поэтому сразу перевела разговор на нейтральную тему:
– Зоя, как у вас все здесь красиво, уютно. Разве это дача? Это прекрасный дом.
– Да, покойный отец Петра Аркадьевича последние годы никуда не выезжал отсюда. Так здесь и умер, сидя в кабинете. Все правил свои воспоминания о войне.
– И написал, напечатали?
– Практически написал, успел, мы обращались в редакцию. Главред хвалил, говорил, что книга интересная, но точка зрения автора и его выводы слишком отличаются от принятых в настоящее время, да и о роли Леонида Ильича ничего не сказано. Посоветовал подождать. Глядишь, что-то изменится.
– Понятно.
Мы с Зоей и Ниной практически поели, и Зоя предложила:
– Пойдем, я тебе покажу второй этаж.
Мужчины уже приняли по третьей, продолжили свой бесконечный спор, правда, теперь о Китае, а мы с Зоей отправились наверх. Нина с нами не пошла, она здесь далеко не в первый раз. Зоя показала спальню для нас с Хуаном.
Даже не спросила, в каких мы отношениях.
Потом повела в библиотеку. Я много читала в школьные годы, прочитала все, что было в городской библиотеке. Но здесь были потрясающие книги, о которых я и мечтать не могла в нашем Зеленодольске. А в Москве только изредка удавалось сходить в Ленинку. У меня глаза разбежались: у двух стен стоят стеллажи до потолка, заполненные книгами. Не только по военной тематике и архитектуре. Сотни книг французских и американских авторов, целая полка поэзии конца прошлого и начала этого века. На мгновение даже забыла о своем несчастье, бросилась было к полкам, но Зоя, смеясь, меня остановила.
– Не спеши, приезжай, читай, что захочешь. Могу и домой дать. Завтра выберешь себе что-нибудь.
Она показала остальные помещения второго этажа, и мы спустились вниз. Спор уже угас, мужчины вышли на крытую веранду, расселись по креслам и курили. Дождь кончился, но было очень свежо. На небе ни огонька, и вокруг тоже темнота. Веранда выходит во двор, переходящий где-то там, вдали, в лес, поэтому соседние дачи совсем не видны. Впечатление, что наша дача единственная в этом лесу. Я сказала что-то в этом роде. Но Зоя рассмеялась:
– Аркадию Моисеевичу выделили тогда полтора гектара под дачу. Часть леса на территории он вырубил, посадил вишни и яблони, но вишни вымерзли, яблони засохли; сейчас опять все заросло, так что забор совсем не виден. Вот и кажется, что двор бесконечный. А соседи, наверное, уже спят, поэтому и слева, и справа темно. Наверное, и нам пора отдыхать. Найдешь вашу комнату?
Чего тут не найти?
Хуан зашел в комнату почти сразу после меня. Эта ночь должна была быть для нас с Хуаном первой. Я с надеждой и немного со страхом ждала ее. А теперь, как вести себя теперь?
– Хуан, ты забыл сказать, что женат?
Он переменился в лице, помолчал, но ответил твердо:
– Прости. Я не хотел говорить об этом вообще. И сейчас не хочу. Ведь мы любим друг друга, по крайней мере я люблю тебя. И моя жена, да и ребенок, не имеют отношения к нашей любви.
И ребенок!
А он продолжал:
– Не знаю, что будет дальше, но встреча с тобой – это самое важное, что произошло со мной за последнее время. Я не хочу терять тебя.
Он продолжал говорить, но я не хотела слышать ничего. Выключила свет, молча разделась и легла в постель, отвернувшись от Хуана. Слава Богу, он даже не пытался дотронуться до меня. Я никак не могла уснуть, лежала без движений.
Что теперь делать?
Представила себе жизнь без Хуана, без ожиданий наших встреч, наших прогулок по Москве, наших бесед.
Я тоже не хочу терять его! Не хочу остаться опять одной-одинешенькой в этой суматошной Москве. А он спокойно спит?
Но оказалось, что тоже не спит: рука робко дотронулась до моего плеча. И я неожиданно для себя повернулась к нему, уткнулась лицом в его плечо и разревелась. Хуан гладил меня по плечу, что-то говорил, но я ничего не соображала, только хотелось прижаться к нему, будто так можно было не потерять его. А потом он покрыл поцелуями мое лицо, и я ответила ему. Забыла обо всем на свете, только бы быть с ним.
Уснула у него на руке, и он только ночью выдернул руку. А утром я, наоборот, долго лежала, обняв его за плечи и дожидаясь, когда он проснется.
Вот так просыпаться бы всегда рядом с любимым.
На следующий день была прекрасная погода. Сразу же после завтрака мы с Хуаном, Ниной и Виктором Борисовичем отправились гулять. Мимо дач, к пригорку, поросшему настоящим лесом, и дальше, дальше. Дошли до родника. Оказывается, Виктор Борисович вел нас именно к нему, рассказывая по дороге, что вода из этого родника славится, считается чуть ли не целебной. А некоторые говорят о ней даже как об освященной. Когда-то закупорили устье родника, вставили в него изогнутую трубу, и теперь вода льется, как из водопровода. Нина наполнила водой небольшой жбанчик – Зоя просила принести воду. Хуан отнял у нее жбанчик, и мы пошли совсем в другую сторону.
Минут через десять вышли на берег речушки, медленно скользящей между наклоненными деревьями и кустами. Виктор Борисович продолжал:
– Это река Воря, а левее – видите вдали – это музей Абрамцево.
Мне все, абсолютно все это нравилось: луга, лес, речка. Удивительно, что в окрестностях Москвы сохранились такие чудесные места. Я просто влюбилась в этот лес, в эту речку. Позднее всегда старалась хотя бы месяц проводить летом в этих местах.
Мы с Хуаном еще несколько раз встречались на даче у Зои с Петром Аркадьевичем. И каждый раз мне все больше нравилось быть с Хуаном. Только теперь я поняла, что означает слово «влюбиться». Я каждый раз ждала эти редкие встречи, понимала, что Хуану нелегко находить дома оправдания, почему он куда-то уезжает на уик-энд. У меня не хватало ни желания, ни сил на обвинения, что приходится делить его с женой и ребенком. Я была рада хоть изредка иметь его рядом с собой. По-моему, Хуан ценил мое терпение.
Однажды удалось быть с ним почти неделю. Он должен был весной выступать на какой-то конференции в Ленинграде. Предложил ехать вместе с ним. Я сначала растерялась: как же с работой? Но потом пошла и твердо заявила бригадиру, что очень устала, мне нужно на неделю в отпуск, отдохнуть. Бригадир отнесся с пониманием.
И вот мы едем поздно вечером в пятницу в Ленинград скорым поездом. С нами в купе вполне интеллигентные люди, мы поговорили с полчаса и улеглись спать. Я никогда раньше не ездила в купе. Единственный раз, когда ехала поездом из Казани в Москву, сидела всю дорогу в общем вагоне. Тесно, грязно, вонь. А здесь – чистота, занавесочки на окнах, вежливые проводницы, свежие простыни. Я взрослая, со мной рядом мой мужчина, ну не совсем мой, но сейчас он мой. Это совсем другая жизнь.
В Ленинграде устроились в гостинице в сдвоенном номере. Как будто специально подготовленном для таких пар. Ведь в один номер нас не поселят, нет записи в паспортах, а так приличия соблюдены, мы вроде в разных номерах, хотя удобства у нас общие. Суббота, конференция начнется только в понедельник, мы предоставлены на два дня сами себе. Обошли весь центр, прошлись по всем (преувеличиваю, конечно) мостам: от Аничкова до Поцелуева. Осмотрели Исаакиевский собор и памятник Петру Первому. Вечером в воскресенье попали на представление с участием Романа Карцева, впервые услышала знаменитые слова: «Вчера были раки по пять рублей, но большие, а сегодня по три, но маленькие». Смеялась до слез.
Хуан провел меня в понедельник на конференцию, и я проскучала там несколько часов. На следующий день не пошла с ним, отправилась по магазинам. Собственно, покупать ничего не собиралась: магазины в Ленинграде ненамного лучше, чем в Москве, но в Москве обычно не было времени спокойно пройтись по большим универмагам, поглядеть на дорогую одежду, подумать, как бы это выглядело на мне. А здесь времени сколько угодно.
Вечера и ночи наши. После ужина в ресторане мы одни, нам некуда спешить, я наслаждаюсь почти семейной жизнью. Не хочется вспоминать Москву, работу. Когда Хуан начал однажды вечером говорить, что нужно, наконец, начать учиться, что-то сделать со сменой работы, мягко прервала его:
– Давай не будем портить наш отдых.
Жаль только, что это длится только четыре вечера. А потом среда, и мы утром уезжаем в Москву.
Но Хуан не забыл этот разговор, ему не нравилось, что я по-прежнему работаю маляром. Не знаю, с кем он разговаривал, какие доводы употребил, но однажды меня вызвал заместитель начальника треста по общим вопросам и предложил перейти работать воспитателем в женское общежитие, то самое, в котором я проживала. Возможно, ему это казалось нормальным вариантом. Была членом райкома комсомола, выдержанная, спокойная. Пользуется авторитетом у женщин. Что еще нужно? Для меня это было неожиданным. С одной стороны, не нужно каждый раз отмываться от краски, можно забыть этот прилипчивый запах. Но, с другой стороны, это серьезная потеря в зарплате. Я имела возможность откладывать каждый месяц по тридцать – сорок рублей и из этих денег приобретать приличную одежду. Часть даже вкладывала на сберкнижку, на покупки того времени, когда получу собственное жилье. А теперь будет только хватать на питание и простейшие бытовые потребности. Я сразу же сказала об этом, но замначальника треста пообещал через год накинуть еще десятку. А Хуан, когда я ему это рассказала, сердито заявил:
– Ты, в конце концов, собираешься осуществить свою мечту, собираешься учиться? Или всю жизнь будешь малярничать?
Перевод провели приказом быстро. И с 1 Мая я уже командую в общежитии. Нас две воспитательницы, и мы работаем по очереди. Либо с раннего утра и до четырех часов, либо с четырех и до позднего вечера. С энтузиазмом взялась в первые недели за работу. Если в коридорах, общих кухнях, в душевых и на лестничных клетках уборщицы поддерживали чистоту, то в некоторых комнатах не заботились ни о чем. Грязные, месяцами не мытые полы, пустые бутылки по углам, спертый воздух. Повесила в коридорах список комнат, поддерживающих приличный порядок и пригрозилась вывесить список комнат-нерях. В ответ получила смешки: мол, все твои списки сорвем сразу. И, вообще, что ты вмешиваешься в нашу личную жизнь. Тебе больше всех надо?
А самой главной проблемой в общежитии был режимный порядок – мужчин не пускали дальше вахты. И девчонки очень страдали из-за этого. В мужское общежитие иногда страшновато идти. Кто его знает, вдруг будут приставать не только ухажеры? Да и не пускают туда женщин, тоже вахтер на входе. И в гостиницу не пустят – они только для приезжих. Но ничего тут не поделаешь. Если разрешить мужчинам заходить беспрепятственно в женское общежитие, тут будет такой бардак – ужас. И я делала строгое лицо, когда девчонки просили разрешить жениху прийти вечером. Если я знала, что это действительно жених, то разрешение давала, но только в исключительных случаях. Опытные женщины предпочитали ничего не спрашивать, пускать ухажеров через окна на первом этаже. Приходилось им даже немного приплачивать девицам с первого этажа за это, но терпели. А я делала вид, что ничего об этом не знаю.
Моя напарница была более покладистой, пропускала парней более часто. Возможно, ей тоже приплачивали, не знаю. Но мне доставались иногда даже скрытые угрозы. Очень удивилась, когда ко мне начала подкатываться одна из наших женщин. Даже сначала не поняла, что это она уделяет мне столько внимания, глядит в глаза, говорит, что в обиду не даст. Но когда она попыталась погладить меня по спине, инстинктивно отстранилась. А потом девчата сказали мне, что она «кобыла». Я не поняла, но мне разъяснили, что она любит спать с молоденькими девушками. У меня глаза раскрылись от удивления. Как это может быть? Но престала даже разговаривать с ней.
Начала готовиться к экзаменам. Трудно, некоторых учебников уже нет, пришлось искать их в магазинах. Всю весну и начало лета готовилась. Именно в это время я занималась с опытной преподавательницей английским языком. Это была знакомая Нины. Она жестко сказала сразу, что у меня не произношение, а черт знает что. Начинать нужно с азов. И мы последовательно «долбили» слова. Потом начала учиться связывать их в нормальные предложения. Плохо было то, что я ведь прекрасно знала эти слова, эти предложения, и мне было трудно произносить их по-другому. Каждый вечер не меньше чем по часу разговаривала сама с собой, сначала очень медленно, выговаривая отдельно каждое слово, но потом все быстрее. С другими предметами было легче. Довольно быстро вспомнила все. А по литературе Нина достала мне целую пачку сочинений, которые я тщательно прочитала, вспоминая все, что мы учили в школе. На всякий случай приготовила небольшой рассказ о жизни нашей бригады маляров. Приукрасила как могла: все мы в рассказе были очень патриотичны, самоотверженно, с полной отдачей трудились, ни слова о любовных проблемах девушек, о борьбе за расценки, за зарплату.
И вот экзамены. Я сразу же пошла на вечернее отделение, знала, что на дневное не хватит баллов. Да и расставаться с работой, материально обеспеченной жизнью, не хотела и не могла. Сдала все экзамены, даже английский вытянула на четверку. С трудом, впритирку, но поступила. Сыграла роль моя трудовая биография. Комиссии было видно, что это не девочка, отслужившая в какой-то конторе два года, чтобы иметь льготы при поступлении. И представитель от комитета комсомола университета горой стоял на комиссии за то, чтобы принять меня, учитывая мое комсомольское прошлое.
Жизнь прекрасна, я студентка. Еще пять лет, и я выйду в жизнь специалистом. И тут удар. Начали потихоньку отпускать детей и внуков испанских эмигрантов. Хуан тоже подал заявление на репатриацию. Почти сразу получил разрешение на выезд с семьей. Признаюсь, проплакала две ночи. Мы прощались на скамейке в моем любимом Измайловском парке, он глядел мне в глаза, что-то говорил, но я ничего не слышала, только понимала, что он мысленно уже в Испании. Хуан обещал мне писать, и действительно я получила от него два письма, но потом он замолк. Писать мне ему было некуда, я не писала. И осталась одна. Нет, были связи, но только случайные, действительно кратковременные. Я даже и забыла, кто это был. Твердо решила никогда больше не влюбляться: слишком тяжело потом переживать потерю.
Глава 2. Время искать
1972–1983 гг.
Заочное обучение трудно для тех, у кого нет внутренней дисциплины. Никто тебя весь семестр не проверяет. Но если не работать весь семестр, то на сессии будет слишком тяжело. Не поможет даже краткосрочный отпуск, положенный студентам-заочникам во время сессии. У меня была возможность ежедневно заниматься. Мои напряженные часы – утро, когда женщины собираются на работу, или вечер, когда они приходят с работы усталые и недовольные. Именно в это время происходят все конфликты, в которых мне необходимо разбираться. Но остается несколько часов до обеда и после обеда, когда я могу спокойно заниматься.
Удивительно, но об учебе у меня почти не осталось никаких воспоминаний. Все слилось в сплошной поток: занятия дома, написание каких-то работ, установочные занятия перед сессией, собственно сессии.
Много лет – с 1969-го по 1982-й – мы были дружны с Ниной. Во время нашей первой встречи у Петра Аркадьевича дала ей свой телефон, вернее телефон нашего общежития. Она как-то позвонила мне, оказывается, муж снова уехал на сборы, ей скучно, сидит одна. И я поехала к ней. Живет она на Пятницкой улице у метро «Новокузнецкая». Двухкомнатная квартира в старом доме с очень высокими потолками. Квартиру и приличную зарплату дали мужу за победу команды на крупных международных соревнованиях.
Мы одногодки, она замужем за профи, велосипедистом, членом сборной СССР. На сборах он изменяет ей, так сразу и сказала мне, когда я приехала к ней, и мы сидели за столом. Она отвечает ему тем же. Не знаю, кто из них начал первым. На этой почве часто ругается с мужем, когда он возвращается из длительных командировок на соревнования и тренировки. Говорит о взаимных изменах просто и спокойно. Я никак не могла этого понять. Говорю ей:
– Как же вы можете так жить? Ведь это каторга.
– А что делать? Где мне или ему жить? Да я и не проживу на свою журналистскую зарплату.
Не мне судить ее. На своей работе я получаю столько же, что и она. Но я-то привыкла уже к такой зарплате, а у нее еще и половина зарплаты мужа в кармане. Нина почти всегда оживленная, немного шебутная, любит веселую компанию, не прочь выпить. Много знакомых, очень общительная. Бесцеремонная. Мне ее бесцеремонность сначала очень не нравилась. Только значительно позже поняла, что это просто средство скрывать свои комплексы.
Я уже писала, что Нина окончила журфак Московского университета. Считает себя знатоком русской поэзии на стыке двух веков. Скиталась по редакциям, одно время даже работала на телевидении. Нигде не уживалась, так как была необязательна. Немного ее характеризует такой случай. Я интересуюсь, может ли Нина познакомить меня с кем-либо на Первом канале, чтобы устроиться на работу. Нина спрашивает:
– Ты готова переспать в течение недели со всеми в группе: от редактора до осветителя? Тогда есть надежда.
Я даже не ответила. И разговор на этом прервался.
Во время моей учебы мы часто встречались. Реально, у меня тогда не было других подруг. А после отъезда Хуана Нина оставалась практически единственным звеном, связывавшим меня с внешним миром. Она таскала меня с собой на все культурные мероприятия, знакомила со многими людьми, старалась отвлечь от тяжелых мыслей. Ведь отъезд Хуана, неожиданный отъезд, оказался для меня слишком тяжелым ударом.
Добавилось еще одно испытание. Нина как-то познакомила меня в кафе с молодым парнем, работающим в ее журнале. Симпатичный парень, полчаса развлекал нас анекдотами и смешными историями из жизни журналистов. Я удивилась, что делает этот сильный, спортивного вида парень в таком затхлом, по словам Нины, журнале. К тому же он оказался не только общительным и интересным, но и неженатым. Мы начали проводить вместе много времени, я почти перестала встречаться с Ниной. Появились мысли о реальности совместной жизни, ведь нам совсем даже неплохо вместе. Приказала себе забыть о твердом решении не влюбляться вновь.
Да разве обязательно быть влюбленной, чтобы жить вместе в согласии и радости?
Юрий был из семьи московских интеллигентов в третьем поколении. Мать – заслуженный детский врач, отец – важная шишка в Мосметрострое, прошедший путь от простого инженера. Меня начали принимать в семье Юры. Отец посмеивался, что наконец-то Юра нашел надежный якорь. Наверное, намекал на прошлые его связи. И мне его семья очень нравилась. Как она не похожа на мою семью!
Наше (мое?) счастье длилось почти два месяца. Мы даже обсудили с Юрой, как нам жить дальше. Решили пока не жениться, но найти съемную квартиру и жить вместе. И вдруг, все неприятности обрушиваются вдруг, я поняла, что забеременела. Как, почему? Вроде мы всегда оберегались, я всегда считала опасные и безопасные дни. Но врач уверенно заявила, что беременность есть. И срок три недели. Поразило, что она не поздравляет меня, и лицо у нее озабоченное. Направила меня на дополнительное обследование, которое показало, что беременность внематочная, нужна срочная операция.
Это сейчас такие операции делаются, как правило, так, что сохраняется возможность родов. Тогда это было почти гарантированное бесплодие. Врачи сказали, что если я случайно снова забеременею, то почти наверняка это снова будет внематочная, так как у меня проблемы. Вероятно, застудилась когда-то. Не помню, чтобы я серьезно застудилась, но врачи говорили очень уверенно. Я дала согласие на полную операцию. Не буду вдаваться во врачебные объяснения, но меня лишили даже теоретической возможности забеременеть. Вышла из больницы совсем подавленная. Все: у меня нет надежды на материнство.
Я вначале даже не совсем поняла свое несчастье. Вроде я вот, прежняя, ничего во мне не изменилась. Рассказала все Юрию, ничего не скрывая, он с пониманием отнесся к моим проблемам. Я чуть воспрянула. Но это длилось недолго. Через полторы недели мне сообщили, что Юрия видели с другой девушкой. А еще через два дня он, смущаясь, сказал мне, что встретил другую женщину и, кажется, влюблен в нее.
Промолчала и резко ушла, не сказав ему ни слова. Утопила слезы в подушке. Выброшу его из головы. Долго не встречалась после этого ни с кем, не хотела видеть даже Нину, но жизнь берет свое. Снова начала проводить время с Ниной, это отвлекало меня от тяжелых мыслей, даже отчаяния, а она знакомила меня иногда со своими друзьями. Я никому больше не говорила о своей неудачной беременности. Приходилось выдумывать опасные и безопасные дни, иногда заставлять мужчин одевать презервативы. Ко всему привыкаешь.
Степан появился у меня на горизонте как-то случайно. В мае 1977 года Нина затащила меня на одну из дач в Лианозово. Она только что познакомилась с молодым аспирантом, он пригласил на дачу, но попросил привести подругу, так как на даче он не один, еще друг постарше. Нина долго уговаривала:
– Не понравится, никто тебя не заставляет спать с ним. На даче места много. Утром спокойно уедем.
На даче было чудесно: май, цветущая сирень, костер в десяти шагах от дачного домика. В подвале ящик сухого вина. А вначале шампанское за здоровье дам. Хозяин, вернее съемщик, дачи – Степан Желтов – готовит на костре шашлычок. Вроде и внимание не очень обращает. По крайней мере, не пристает с глупыми шуточками. И, вообще, атмосфера спокойная. Мы сидели у костра пару часов. Тезка Степана – аспирант Машиностроительного института – непрерывно рассказывает анекдоты. Я сразу вспомнила примету, которую мне рассказывала тетя Дуся, младшая сестра отца:
– Если сидишь между двумя тезками – загадай скорее желание, пока никто не заметил, – сбудется.
Только мгновение думала, что загадать. Конечно, окончить университет, найти литературную работу. К сожалению, приметы сбываются не сразу.
Младший Степан немного, чуть-чуть, заикается, и анекдоты от этого кажутся еще смешнее. Нина прижалась к нему, готовая смеяться после каждой его фразы. А Желтов в основном молчит, предлагая нам время от времени еще и еще готовые шампуры. С красным сухим вином мясо идет великолепно. На тарелке выложена зелень. Меня удивила фиолетовая, «армянская» как ее назвал Желтов, травка. Непривычен был и запах кинзы. Чувствовалось, что Желтов разбирается в приготовлении вкусной еды. А вся обстановка дачи: этот запах сирени, всполохи огоньков в костре, темные силуэты деревьев на заднем плане и тишина, тишина вокруг, нарушаемая только стрекотом сверчков, навевала умиротворение. Казалось, что вот так сидеть, смотреть на огоньки костра, слушать чуть заикающегося Степана, можно до бесконечности. Потом Нина утащила своего приятеля в дом. Желтов аккуратно затушил костер:
– Пора в дом, сыровато становится.
Вокруг сразу стало как будто еще темнее; поежилась, а до этого не замечала ни сырости, ни прохлады. Подошли к дому. Я уже достаточно выпила, забралась на скамейку, а потом на стол, стоящий почти рядом с входной дверью:
– Я не буду с тобой спать, ни с кем не сплю после первой встречи.
– Кто тебя заставляет? Иди же, я тебя не трону.
Он большой, сильный, взял чуть выше колен, снял со стола, отнес в комнату:
– Устраивайся, я сейчас приду. Не трону я тебя, но третьей кровати у нас нет.
Не верю, все вы, мужики, – козлы.
Разделась, легла в холодную кровать. Вся напряжена, готова к отпору. А он действительно – лег рядом и отвернулся. Было даже немного досадно, что не обращает внимания и не нужно обороняться. А потом наступило утро, я проснулась в хорошем настроении, посмотрела на аккуратно постриженный чуть тронутый сединой затылок лежащего рядом мужчины.
Обидно, что же я такая некрасивая, неинтересная ему, что он спокойно спит? А может быть он импотент?
Он как почувствовал, что я проснулась, повернулся ко мне, а я сделала вид, что только просыпаюсь, потянулась, не раскрывая глаз.
Надо же, какой спокойный, самоуверенный.
Сходил на кухню, слышно стало, как шумит кран, наверное, зубы чистил, и снова лег ко мне:
– Привет, сегодня уже вторая встреча.
Я открыла глаза, посмотрела на него и ничего не ответила. Но ему и не нужен был ответ.
Минут через пятнадцать в комнату зашла Нина, оглядела нас:
– Степа, ты тут не обижаешь мою подругу?
Но увидела мое раскрасневшееся лицо и ушла успокоенная.
Больше я на этой даче не была: тезки снимали ее только на одно лето. Мне Лианозово не нравится. Конечно, на даче было хорошо, но я предпочитаю леса между платформой «55 километр» и музеем-усадьбой «Абрамцево».
Степана не видела две или три недели, вдруг он позвонил. Откуда узнал телефон нашего общежития? Наверное, Нина дала. Несколько раз звонил, это ведь каждый раз нужно, чтобы кто-то пошел от вахты сказать мне о звонке, потом пока я спущусь. А он терпеливо ждал. Однажды даже пришел в общежитие. Но дальше вахты его не пустили. Мы немного погуляли по Москве, поговорили (вернее, разговаривала почти все время я, Степан не слишком разговорчивый) и попрощались. Я тогда готовилась к последним экзаменам, было не до встреч с малознакомыми мужчинами. А потом был последний экзамен. Это было в воскресенье. Он узнал, опять же от Нины, об экзамене, ждал меня около университета, и мы гуляли потом очень долго, разговаривая. О чем? Не помню.
Не хотела вступать в серьезные отношения, так как в это время развивался мой «роман», если так можно назвать, с профбоссом нашего треста.
Я уже проработала десять лет в тресте. Мне давно положено было дать жилье, хотя бы комнату в коммуналке. Ведь квартиры в тресте появлялись и неоднократно. Но всегда находились бесквартирные ветераны, женщины с двумя-тремя детьми. А то и спецы, которым квартиры обязаны были давать по гарантийным письмам. Моя очередь оставалась все так же безнадежно далеко. Я беспартийная, но пошла к парторгу треста – это был наш прежний секретарь комитета комсомола, теперь уже не Володя, а Владимир Петрович. Он сделал вид, что давно забыл, как я его «бортанула» когда-то. Владимир Петрович разъяснил мне все холодно и четко:
– Жильем распоряжается жилищная комиссия профкома. А если говорить напрямик, то наш председатель профкома Терентий Федорович. Партком старается не вмешиваться в дела профкома, разве что в вопиющих случаях. Но если ты решишь в основном с профкомом, то парторганизация палки в колеса ставить не будет.
Пришлось идти к Терентию Федоровичу. Мне он очень не нравился: лысоватый, толстый, полсотни лет с хвостиком, всегда с хитрой улыбкой на лице. Может быть, сказывалось и то, что краем уха слышала о его интересе к молоденьким, и даже не очень, работницам. Правда, ничего конкретного обычно не говорили. И вот я у него на приеме. Он запросил у секретаря мое дело, долго листал, хотя вроде что там листать – всего четыре странички. Долго говорил, не глядя на меня, о большом количестве первоочередников, о строгости отбора на заседаниях жилищной комиссии. Потом поднял на меня глаза, увидел мою поникшую голову и неожиданно закончил:
– Но профком постарается понять, чем мы можем тебе помочь. Не отчаивайся, заходи еще.
Я еще два раза заходила к нему на прием. Терентий Федорович опять бодро говорил, что жилье обязательно будет когда-нибудь. Я пожаловалась как-то Марии – старой знакомой по бригаде маляров. Она несколько месяцев назад получила однокомнатную квартиру, но у нее был муж и трехлетний ребенок. Мария посмотрела на меня сожалеючи и просто сказала:
– Трахнуть он тебя хочет, поэтому и ведет такие разговоры.
– Что ты, Мария. Он же женат, двое детей, да и старый такой.
– А что ж, что старый? Старый кобель тоже на сучку лезет. Ты думаешь, мне эта квартира просто далась? Он из меня всю душу вымотал, пока я согласилась с ним на его дачу ездить. Да еще и в баню затаскивал, когда она была закрыта.
У треста небольшой дом отдыха, и там есть баня.
– Да что ты, Мария. Ведь у тебя семья, муж, ребенок.
– Вот-вот, ради ребенка и терпела, аж три месяца. Ты же знаешь моего муженька, он никогда не получил бы жилье. А снять даже комнату при наших с ним окладах, платить 50 рублей – весьма накладно. Теперь хоть в однокомнатной, но живем независимо от его родителей. Но я тебе ничего не говорила про этого импотента.
– Почему импотента?
– Да он пока не напьется вдрызг, ничего не может. И предпочитает оральный секс. Сама увидишь.
– Нет, ни за что.
На том наш разговор и закончился. И я никогда больше не пошла бы к Терентию Федоровичу, но серия скандалов в общежитии переполнила чашу моего терпения. Я уже говорила, что основные проблемы возникают в вечернее время, когда мужики пытаются правдами и неправдами проникнуть в общежитие к своим подругам. Особенно ближе к ночи. На третьем этаже жила одна перезревшая девица, которая раз за разом заявляла мне, что к ней пришел жених. К моему удивлению, женихи всегда были разные. Однажды, когда и она, и очередной «жених» пришли очень пьяные, я не разрешила пропустить его к ней. Тут-то и начался скандал. Она поливала меня всякими грязными словами, клялась, что со свету сживет меня, что я не даю ей возможность устроить свою личную жизнь. «Жених» уже давно слинял, а она не унималась до тех пор, пока я не заявила, что вызову милицию. Но после этого она постоянно стала преследовать меня гнусными выражениями. И подбила пару подружек на такие же действия. Дело дошло до того, что она с подругой встретила меня на улице, подруга сделала ей большой синяк под глазом, порвала платье, после чего они набросились вдвоем на меня. Били жестко, профессионально, не оставляя следов, а потом пожаловались директрисе общежития, что это я напала на них совершенно неожиданно.
