Александр Иванович Вовк
Слава КВКИУ!
Слишком много совпадений, чтобы всё считать случайностью. Кроме того, оба случая близки по своей физической сути, хотя и противоположны по знаку. Оба относятся к метеорологии.
Сам собой напрашивается вопрос, хоть как-то объясняющий эти случайности и молчание властей: «А не метеорологическое ли оружие испытывали в районе Казани? Природа-то на такие сюрпризы все годы наблюдения была не способна!»
Уж не знаю, враги ли на нас испытывали то оружие или «наши» это делали на собственном населении? Впрочем, врагов, пожалуй, надо исключить. Им трудно было бы до Казани дотянуться. Скорее, это «наши» испытывали на своих!
Конечно, молодцы, что разработали такую непонятную штуку! Но зачем соотечественникам жизнь портить?!
Ведь оружие нужно чтобы свой народ защищать, а не гробить его подобно Жукову. Он 14 сентября 1954 года на Тоцком полигоне Оренбургской области сколько людей загубил? Только облучению в качестве подопытных кроликов тогда подверглись 45 тысяч человек! Разве не изверг? В этом же не было нужды! Сколько молодых людей умерли в скором времени из-за человеконенавистничества Жукова?
Всё скрыто от нас! А оставшиеся живыми будут всегда молчать и умирать молча, ведь с них взяли подписки, что они никогда не выдадут своих убийц! Очень жуткие подписки. В случае разглашения они обещали самую страшную кару даже для родственников. После такого предупреждения точно замолчишь!
А в Казани даже расписки не понадобились. Просто всем внушили, будто они идиоты, придумавшие ни весть что, и ничего вокруг себя не понимают!
Так что, некоторые деятели на своём населении уже давно испытывали то, что хотели! Напрасно наивное население по этому поводу питало надежды на гуманизм власти. Могли и метеорологическое оружие испытать! К тому же, жертв от него получилось не так уж много. Но были!
Если кто-то в метеорологическое оружие не очень верит, пусть вспомнит, что грозовые тучи в СССР научились разгонять ещё в пятидесятые годы прошлого века. А Дмитрий Сахаров вообще предлагал устроить двухсотметровую океанскую волну, которая бы прокатилась поверх США от Атлантики до тихоокеанского побережья, всё смывая на своём пути.
Эта идея так обеспокоила руководство США, что оно задумало проверить, а возможно ли подобное безобразие? И ведь проверили! В результате испытания случилось невиданное цунами, затопившее несколько прибрежных стран Индийского океана. Погибло около миллиона человек.
Да и известная ядерная катастрофа на АЭС в японском городе Фокусима была вызвана такой же искусственной волной. (Дело Сахарова живёт и побеждает!)
Теперь, вполне возможно, военные уже научились поигрывать и температурой воздуха, вызывая по необходимости либо сильнейшую жару, либо чудовищный холод.
Тому, кто по-прежнему считает меня сумасшедшим, советую проверить хотя бы следующий факт.
На территории Советского Союза в разные годы произведено около двухсот ядерных взрывов с якобы мирными целями. Мирными! Военные испытания к этим взрывам – ни ухом, ни рылом! И проводились они не в безжизненных районах Казахстана, как было 21 августа 1957 года при испытании первой межконтинентальной советской ракеты Р-7 (8К71) с ядерной боевой частью. И не на пустынных островах архипелага Новая Земля, где устроили ядерный полигон, известный всем иностранцам, а во вполне заселенных районах своей страны!
О двух таких взрывах я с большим опозданием всё же узнал. Нешироко, но общественность известили, что в семидесятых годах в Башкирии для повышения производительности нефтяных скважин проводились экспериментальные ядерные подземные взрывы. Тогда сказали, будто взрывы себя не оправдали и в дальнейшем не проводились.
Разве при нашей доступности подобной информации этому так легко можно поверить? Ну, пусть даже так! А остальные взрывы? Где, как, зачем и с какими последствиями для здоровья советского населения их произвели?
Я не знаю! А вы знаете?
Так вот, если вы не знаете даже о ядерных взрывах у себя под носом, станет ли с вами кто-то делиться информацией об испытаниях якобы фантастического метеорологического или климатического оружия, последствия которого можно легко списать даже не на испытания, а на капризы неуправляемой якобы природы?
И ещё! В связи с этими испытаниями, мне очень интересно, чего же нам ещё ждать от столь заботливых «наших»? По-видимому, они народом могут пожертвовать лишь для того, чтобы проверить, удастся ли в случае необходимости уничтожить настоящего противника? При таком подходе к испытаниям, за ними не заржавеет!
62
Между тем, табло на перегородке салона ровно гудящего «Ту» погасло. И следом послышался приятный голос нашей стюардессы:
– Уважаемые пассажиры! Прослушайте информацию о полёте. Наш самолет набрал высоту восемь тысяч метров и летит со скоростью 850 км/час. Температура воздуха за бортом минус сорок два градуса. Сейчас вам будут предложены прохладительные напитки. Командир корабля и экипаж желают всем приятного полёта. Спасибо за внимание!»
«При такой температуре нужны не прохладительные, а горячительные напитки!» – усмехнулся я. Когда-то их действительно на борту подавали.
В разных частях салона торопливо поднялось несколько заядлых курильщиков. Они устремились в хвост самолёта. Отравленный наркотиком организм постоянно требовал подпитки.
«Не нарушили бы балансировку самолёта! – забеспокоился я. – Дурное дело, всегда нехитрое! Хорошо, что я к тем позорным соскам не пристрастился! Разве на первом курсе слегка. В первый же месяц попробовал из-за нервного перенапряжения, как и остальные. Слава богу, хватило соображения вовремя прекратить эту глупость!»
За окном восьмикилометровая толща воздуха размыла очертания небольшого городка с его крохотными домиками, равноудалёнными один от другого, с прямыми улочками, очень широкими тротуарами, деревьями и лучами шоссе, ровно уходящими во все четыре стороны. В городке привычно текла собственная жизнь людей, независимая от нас. Разве только, кто-то устремит свой взгляд ввысь, провожая наш крохотный самолетик неизвестно куда, да и забудет о нём сразу.
«А если под нами тот самый Аткарск?» – вспомнил я, и во множестве деталей представил давно пережитую чрезвычайную ситуацию.
63
Помню, был чудный март очень далёкого 69-го года. В Ашхабаде, куда я неделю до того примчался к тебе на каникулы, весна проявила себя в полной мере. Погода стояла ласковая, солнечная, пахучая, теплая. Настолько теплая, что моя шинель даже в руках смотрелась нелепо, однако на обратном пути без неё мне пришлось бы туго!
Неделя в твоих объятиях испарилась одним мигом. Настало время возвращаться в училище.
Я собирался вылететь в Москву рано утром 9 марта, а оттуда в Казань. Билет был в кармане. Оставалось последнее препятствие – в пять утра добраться до аэропорта, но заказать такси в те годы было сложно.
Современникам это представить невозможно! Сегодня как? Позвонил с сотового телефончика, и через несколько минут машина подкатит. Тогда сотовых не было в природе. Не было и голодных таксистов-частников, готовых мчаться в любое время, куда угодно, лишь бы свести концы с концами. В общем, хорошо потребителю, когда гримасы капитализма у него на службе!
Накануне я попытался заказывать такси на утро из уличного телефона-автомата. Надо сказать, столь простые слова, как «на вокзал» или в «аэропорт», действовали на операторов такси магически, поскольку операторы вполне сознавали свою ответственность за опоздание пассажиров на поезд или самолёт, но в ночное время машин в их распоряжении не хватало, потому моё время стали корректировать.
После торопливого пересчета в уме, учитывая разницу с Москвой на два часа, я сообразил, что предложение оператора меня не устраивало. Попросил подобрать что-нибудь другое.
Пока перебирали ещё несколько вариантов, вертя в уме время вылета, время подъезда машины к дому, время в пути до аэропорта, время начала и окончания регистрации билетов, разницу во времени с Москвой, я основательно запутался, даже не заметив этого, но на чём-то мы сошлись. Стало быть, машину на утро я заказал. И был весьма рад тому, что тревожившее меня дело успешно завершено.
Нам вместе оставалось провести всего несколько часов. И разве кому-то драматичность нашей ситуации не ясна? В общем, я больше не стал перепроверять свой заказ на такси, забыв о нём, как о деле решенном.
Разумеется, короткую ночь мы не спали, проведя ее в бесконечных разговорах, воспоминаниях и планах на совместное будущее. Потом, когда будильник нас поторопил, быстренько собрались и вышли на улицу, чтобы там поджидать машину.
Было по-летнему тепло и приятно, только наши души ныли от неизбежности расставания. В голове висел туман. Все слова будто закончились, и оттого мы молчали, заранее переживая еще не начавшуюся разлуку.
Ожидаемое такси подкатило в назначенное время. Мы без трудностей доехали до аэропорта и присели в зале ожидания. По моим подсчётам до начала регистрации рейса оставалось минут сорок. Можно было не спешить, можно было ещё поговорить. Можно еще немного подержать твои ладони в своих руках. Потому я лишь краем уха услышал обычное объявление:
– Закончилась регистрация на рейс 4248, вылетающий по маршруту Ашхабад-Москва. Просьба к пассажирам пройти на посадку к галерее номер два. Повторяю! Закончилась…
– Что значит ранее утро! – удивилась ты. – Самолёты в Москву торопятся один за другим! Хорошо, хоть наш не так спешит!
– Конечно, посидим Людок! Теперь не опоздаем! А с этим такси, столько было волнений… С этим московским временем! С этим пересчётом! – согласился я и одновременно ощутил рождение в себе смутного беспокойства.
Чтобы не паниковать, я очень-очень медленно достал свой билет и взглянул на номер рейса. Это было странно! Очень странно! Но мой рейс имел такой же номер – 4248 – как у того, на который объявили конец посадки!
«Да, действительно странно! – всё ещё повторял я, соображая. – Неужели бывает полное совпадение номеров? – и вдруг я догадался. Между лопатками защекотала струйка пота. Ноги стали ватными. – Какое совпадение?! Побежали!» – скомандовал я тебе.
Мы бросились к стойке для регистрации. В вытянутой перед собой руке я протянул девушке в синем кителе свою последнюю надежду:
– Девушка! А этот рейс, когда… Когда регистрация?
Она спокойно взяла билет в свои руки и ответила без признаков сожаления:
– Самолёт уже готовится к вылету. Посадка закончилась! С этим билетом вы в течение часа можете обратиться к дежурному по аэровокзалу. Билет перерегистрируют на ближайший рейс.
– Как!? Девушка! А, может, я еще успею? Зарегистрируйте меня! Пожалуйста! Очень надо! Я сам добегу до самолёта, а? Вещей практически нет!
– Ну, что вы?! За летящим самолётом вы точно не успеете! Да и свободных мест в нём нет! Я же вам объяснила – в течение часа!
– Я… А следующий в Москву когда? – пока я ждал её ответа, моя душа с шумом в голове проваливалась в пятки. – Боже ты мой! Опоздаю ведь на регистрацию в Москве, а потом и в Казань не улечу! Принцип домино обязательно сработает! Опоздаю в училище! Лучше здесь повеситься! Без мучений!
– Часа через два… Обратитесь в справочное или сами посмотрите расписание! – посоветовала красавица в форменной одежде. – А лучше, направляйтесь сразу к дежурному по аэровокзалу!
– Ага! Он меня на своём личном домчит, что ли?! – съязвил я, не зная как теперь быть не только мне, но и тебе.
– Да, не убивайтесь так, молодой человек! Ещё успеете! – посочувствовала красавица. – Война в ближайшие дни всё равно не начнётся! – усмехнулась она, намекая на мою принадлежность к вооруженным силам.
Я развернулся к тебе. Ты смотрела на меня одновременно с ужасом, вполне осознав произошедшее, но и как на бога, который в самых безнадёжных ситуациях всё же способен творить чудеса. Теперь ты ждала чуда. Необходимость в нём явно возникла, но что я мог в сражении с Аэрофлотом?
Мне стало жаль тебя. Я поцеловал твою щёку и предложил отойти в сторонку. Следовало сообразить, как быть дальше?
– Вот, как мы поступим! – произнёс я железным тоном, чтобы ты успокоилась от вида моей решимости. – Считай, что ты меня уже проводила! Не перебивай меня! Понятно? Я и сам отсюда улечу, а ты отправляйся-ка сейчас в свой институт. Самое ведь время! Как раз успеешь на занятия. Потому, давай прощаться, но только без слёз! А я здесь в два счёта разберусь – пустяковое, в общем-то, дело! Только чересчур неожиданное! Считал, считал время под это такси… А следовало считать под самолёт! Когда-нибудь станем вспоминать это утро как самый лучший анекдот! Давай, поцелую тебя, и беги на занятия! Ну, улыбнись, родная!
64
Не стану утомлять читателя подробностями моего путешествия, но к шести вечера я добрался до Казани, отыграв у московского времени примерно три часа. И всё потому, что летел на северо-запад и почти со скоростью вращения Земли. Получилось бы ещё лучше, если лететь строго на запад. Этот эффект хорошо известен дальневосточникам. Вылетая из Владивостока или Хабаровска, они оказываются в Москве ровно в тот же день и в тот же час, в который вылетали из дома. Будто долетели мгновенно! А в родных городах, между прочим, жизнь уже перескочила часов на десять вперёд!
Весенняя Казань, как и Домодедово, напрягла двадцатиградусным морозом. На улицах жуткое нагромождение снега. Для освобождения проезжей части снег тракторами привычно отброшен на тротуары. Высота образовавшихся снежных барьеров – три-четыре метра. По крайней мере, мой троллейбус и остальной транспорт тащился внутри снежного коридора, не имеющего крыши.
Стало быть, пока я в Ашхабаде встречался с весной этого года, здешняя зима навалила снежка ещё больше, нежели за все отпущенные ей месяцы, хотя формально красавица-весна уже пришла и в Казань! Ведь было девятое марта! Но местные жители по опыту знали, что ждать тепла им придётся еще месяца два!
В конце февраля, когда я улетал из Казани, двадцатипятиградусный мороз звенел в воздухе и хрустел под сапогами. А всего через несколько часов полёта я блаженствовал в настоящем раю! Плюс десять, деревья обзаводились листочками, и в воздухе царствовал аромат очищенного прошлогоднего хлопка! Но прошло несколько дней, и из весеннего Ашхабада я вернулся в дикий холод. В ту свирепую зиму, из которой с радостью недавно вырвался. И мне предстояло ещё два месяца дожидаться той самой весны, с которой я совсем недавно расстался в Ашхабаде!
Две зимы за год – это отвратительно! Но две весны за год – это прекрасно!
Добравшись до училища, я, как и положено, доложил о своём прибытии из отпуска. И этим поставил точку на зимних каникулах. Потом начал торопливо готовиться к завтрашним занятиям, одновременно обмениваясь с товарищами отпускными новостями.
Больше всего я ждал отбоя. Вымотавшись в дороге со всеми ее переживаниями, и после бессонной ночи, которая прошла в разговорах с тобой, я валился с ног. А впереди ждал новый учебный семестр. В него не следовало тащить за собой прежнюю усталость. Её и в свежем виде скоро появится навалом!
65
Однако спать в ту ночь не пришлось! Внезапно обстановка изменилась. Но подробности того, как именно всё развивалось, из-за той самой усталости я помню смутно.
В памяти осталось немногое, только главное. Помню, как за час до отбоя нас построил старшина и приказал всем, кроме наряда, заступающего завтра, немедленно одеться теплее, переобуться в валенки, взять с собой весь инвентарь для уборки снега и ждать прихода начальника курса.
«Куда это нам вздумалось, на ночь глядя? – недоумевали все. – Теперь снег чистить будем по ночам, будто дня не хватает! Или огромную снежную бабу слепим?»
Через минуту поступил приказ инвентарь оставить в казарме. Лопаты обещали выдать на месте. Обычное дело: не спеши выполнять – поступит команда «отставить»!
Вот и Пётр Пантелеевич появился. Он коротко обрисовал обстановку и нашу задачу. В гарнизоне объявлена чрезвычайная ситуация в связи с повсеместными снежными заносами автомобильных и железных дорог. Направляемся на помощь.
Нас опять пересчитали, чтобы точно знать в пути, сколько было в начале, и направили в училищный автопарк. Там в нескольких колоннах нас дожидались дымящие на морозе военные грузовики, оборудованные тентами кузовов.
Мы по-военному, – слышались лишь команды командиров, – распределились по машинам, и старшие машин опять всех пересчитали.
Людей в автопарке собралось много, и они продолжали прибывать. Видимо, по тревоге поднялось всё училище.
Обстановка напомнила ситуацию под Москвой в 41-м. Холод, ночь, неопределённость, ожидание больших трудностей. От этого настроение стало гнетущим.
«Куда же нас? И зачем? Неужели всё это мощное и хорошо организованное перемещение, действительно только из-за снега?»
Нас, по возможности дремавших с поднятыми воротниками шинелей в тех промерзших кузовах, везли долго. Зуб на зуб не попадал. Спать по-настоящему, кажется, никому не удалось. Да и не разглядеть, кто спал, а кто лишь молчал, вспоминая резко оборвавшийся отпуск – темно! Лишь иногда вспыхивала спичка, если кому-то становилось невтерпёж без табачного дыма.
Высадились мы, как нам сообщили, в районе небольшого города Аткарск. И потом ещё долго пробирались по узкой дорожке, будто специально прокопанной для нас в снегу. На всём пути снег, казалось, был лишь слегка притоптан, а не расчищен до грунта, потому шагалось тяжело.
Рыхлый снег проминался даже под нашими огромными военными валенками, образуя сплошные, хотя и неглубокие ямки, а уж они с каждым шагом выворачивали нам ноги. Хорошо, хоть высокие снежные горы слева и справа защищали от ветра. А наверху он расходился вовсю. От постоянного напряжения мы скоро взмокли, но продолжали ползти друг за другом к неизвестной нам цели. Где же она?
Наконец, длинная людская колонна, в которой двигались и мы, скомкалась где-то впереди и остановилась. Назад по цепочке передали команду самостоятельно распределяться вдоль дорожки с интервалом пять метров. Все засуетились, стали давить один другого, сдвигаясь назад. Откуда-то спереди конвейером нам принялись передавать деревянные лопаты, предназначенные специально для снега. Для рыхлого снега. Если попадается наледь, такая лопата обычно не выдерживает, разлетается на щепки. Но снег вокруг был свежим, не слежавшимся, сверху пушистым. И он продолжал подсыпать, наносимый, как нам казалось, одним лишь ветром.
Поначалу задача показалась предельно простой. Под нами, как стало известно, проходили два рельсовых пути, заваленные снегом на пару метров. А метра два ещё до нас откинули наверх предыдущие герои. Нам предстояло завершить очистку рельсов, ступенчато отбрасывая снег всё дальше от них и всё выше. Дальше и выше, перебрасывая снег на более высокие ярусы, а потом и в чисто поле.
Мы энергично взялись за работу, ею и согреваясь. Наконец-то наша задача лишилась таинственности. Отовсюду посыпались шуточки. Всё чаще раздавался смех. Иногда ветер доносил до нас и женский смех, что удивляло. Мы думали, будто это чудится, поскольку в нашем туннеле виднелись лишь серые курсантские шинели.
Уже потом стало известно, что на этих работах трудились практически все воинские части гарнизона, наше училище и танковое, работники крупных предприятий, учреждений, организаций и студенты всех казанских вузов, техникумов, медицинских и педагогических училищ. Всего – более ста тысяч человек откапывали железнодорожные пути, засыпанные на многие километры, если даже не на десятки.
Вот почему нас торопили! Вот почему мы работали ночью!
Оказалось, что на сибирском и встречном направлении уже двое-трое суток в снежном плену стояли поезда. В том числе, пассажирские, скорые и почтовые. В тысячах промёрзших вагонов находились люди разного возраста и здоровья, страдали маленькие дети, кому-то требовалась медицинская помощь, не было воды, еды, отопление выдохлось без угля, запасы которого закончились, туалеты замёрзли…
Очень много людей, терпящих бедствие, ждали от нас помощи.
Мы непрерывно работали почти всю ночь. Только около восьми утра, когда небо просветлело, наш конвейер по ярусной переброске снега по чьей-то команде остановился. От тех, кто работал на самом верху, стало известно, что в чистом поле из-под снега торчали верхушки телеграфных столбов. Даже провода кое-где были засыпаны. Стало быть, глубина снега достигала четырёх или пяти метров.
Поначалу это воспринималось как шутка. Только подумав о том, сколько мы сами перекидали снега, можно было понять, что стихия постаралась всерьёз. Насыпало этот снег или его намело, значения не имело. Он легко утопил бы под собой всё живое и неживое!
А потом всем сделали сюрприз. Каждому преподнесли большой кусок копченой «краковской» колбасы, весом с полкило, и полбуханки хлеба.
Однако есть нам не хотелось. Голод заглушила усталость. Спины гудели от многочасовых однообразных движений с тяжёлой лопатой. Руки и ноги мелко дрожали от перенапряжения. Разгорячённым телам хотелось пить, но не было припасено ни воды, ни чая, а растапливать во рту холодный снег – затея вредная.
Мы устало жевали колбасу, не особо налегая на задубевший хлеб, и втайне боялись, как бы опять не пришлось браться за лопаты… Сил, казалось нам тогда, не осталось.
Но новые подвиги от нас не потребовались. По цепочке прошла команда, чтобы мы прокопали проходы от рельсов наружу, и сконцентрировались где-то там. Заодно сложили бы в кучу лопаты. Такое задание подняло наш дух и всех активизировало. Стало ясно, что мы свою работу закончили.
И действительно! Скоро издалека послышались короткие и не очень громкие тепловозные гудки. В нашу сторону ползло огромное красное чудище, оборудованное мощными снегоуборочными приспособлениями. Чудище ползло медленнее, нежели черепаха, периодически крякая короткими предупреждающими гудками, очевидно, готовое замереть, если на путях окажутся люди. В поле от чудовища веером улетал фонтан снега, а рельсовые пути дополнительно очищались вращающимися ворсистыми щетками.
Видимо, даже этот монстр не смог справиться с заносами, глубиной несколько метров, потому наша помощь пришлась ему в самый раз.
«Просто удивительно, – только сегодня подумалось мне, – до чего же я узко видел этот мир? Ведь не задал себе простейший вопрос, а как же при таких заносах выживали окрестные населенные пункты? А в каком состоянии оказались автомобильные дороги с разбросанными на них одиночными автомобилями? Да много еще вопросов должно было у меня возникнуть, но я был убогим верхоглядом. Или так вышло из-за усталости?»
Скоро мимо нас медленнее пешехода поползли застоявшиеся пассажирские поезда. За дни снежного плена в районе тамбуров они обросли ледяными бородами. По всему видать, туго пришлось в этих холодильниках невезучим пассажирам.
За час проползло всего четыре пассажирских состава. Дистанция между ними была минимальной, всего два-три вагона. Мы рассматривали и провожали их молча. Даже реагировать на что-то и, тем более, обсуждать, не осталось сил.
Нас, капитально пропотевших во время напряженной работы, пробирал совсем небезопасный озноб. Но никто не знал, как и когда нас, новых челюскинцев, эвакуируют из убийственного мира холода. Похоже, мавр сделал своё дело и оказался не нужен! Оно и понятно! Как можно сразу увезти отсюда всех, кого доставляли много часов подряд?
Всё сильнее хотелось спать. «Такое является частью гибели от переохлаждения! – подумалось тогда мне. – Или от усталости, накопившейся за двое прошедших суток?»
В одной из групп курсантов, откуда послышался хохот, я заметил нашего Петра Пантелеевича. Он с нами наравне разделил свалившиеся на нас испытания.
Мы ждали спасения часа два или три, балагуря группками. Присесть было негде. И никто по-прежнему не эвакуировал ни одного работника. Над сотнями плотно стоявших людей поднимались клубы пара, но оттого им теплее не становилось. Постепенно в разговорах повеяло безнадёгой.
Но в какой-то миг всё пришло в движение. До сих пор не знаю, кто же взял управление на себя, но люди струйками потянулись обратно на рельсы, преградив дорогу очередному поезду.
Это было ново! Такую наглость было удивительно наблюдать, но машинист, высунувшийся из окна тепловоза, не покрыл нас трёхэтажным говорком, а только крикнул, размахивая рукой вдоль состава:
– Давай, братва, распределяйтесь по вагонам! Скорее только! Бегите, ребята, пока я коней держу!
И мы рванули! Не было времени замечать, кто в какой вагон забирался и как это удавалось. Каждый думал лишь о себе. Тем не менее, мы быстро сообразили, что в плацкартных вагонах нам делать нечего. В них и без нас народу невпротык, а ведь там боковые полки вдоль вагона, да ещё в два яруса. На них везде ютились пассажиры, которым и без гостей невмоготу!
В купейных же вагонах мы плотно рассаживались и даже укладывались прямо на полу в коридоре, набивались в «предбанниках» перед туалетами, в тамбурах и на выгнутых дугой металлических площадках, под которыми звучно лязгали вагонные буфера. И все мы, если удавалось захватить клочок пола, сразу отключали волю и засыпали.
Общая картина нашествия сотен военных на исстрадавшийся поезд, надо понимать, получилась той еще, если бы кто-то решил её увековечить в цветах и красках! Но этим никто не занимался. А мы хорошо понимали несчастных пассажиров, потому старались их не стеснять, воочию наблюдая плачевные результаты их многодневной осады. Они же, в свою очередь, понимали нас, терпимо относились к нашему присутствию и даже благодарили за изволение от снежной стихии.
66
Далее я ничего не помню. Видимо, в состоянии анабиоза чудом добрался до казармы. Дневальный мне даже обрадовался:
– Шестьдесят восьмой! – процитировал он и записал для доклада начальнику курса мою фамилию. – Можешь сразу ложиться спать! Разрешено! А на ужин мы всех поднимем! Не проспишь! – сообщил он весело.
– Не все вернулись? – нашёл силы уточнить я.
– Что ты! Как и ты, подтягиваются со всех сторон, будто выпившие! Кто по одному, кто малыми группами. Ещё человек пятьдесят ждём! – поделился он. – Хорошо, хоть Пётр Пантелеевич вернулся! Теперь в канцелярии дежурит. Ждёт, когда все соберутся. А начальник факультета (полковник Макунин) давно рвёт и мечет! От него ведь тоже ждут доклада, а люди просачиваются, как при отступлении в сорок первом! Для начальства картина такой видится, будто наш Титов всё своё войско разбазарил! Попадёт ему, наверняка! Даже если, дай-то бог, все на родную базу возвратятся!
– Да! – только и сказал я, чувствуя как слабею. Добрести бы до койки, а язык уже не слушается.
В нашем кубрике меньшая часть коек оставалась аккуратно заправленной с тех пор, как мы уехали. На остальных без задних ног спали мои товарищи!
67
Вечером того памятного дня, то есть, десятого марта, нас подняли, чтобы отправить на ужин. К тому времени все до одного были на месте. Все ожили и повеселели, но, как ни странно, никто больше и словом не обмолвился о снежной эпопее. Никаких впечатлений! Ни тем вечером, ни в последующие дни. Странно, ведь никто молчать и не обязывался, но мы будто языки проглотили. Забыли, как отрезали! И всё!
Может потому, что поначалу потребовалось время для осмысления ночных приключений, а потом навалились новые события, появились новые интересные задачи…
По пути в столовую, разумеется, в строю, я поглядел на четырёхметровую стену снега, отброшенного от нашей казармы и аккуратно подрезанного со всех сторон. Как говорится, по-военному!
«Ничуть не меньше, чем было там, на рельсах, – попутно оценил я. – А под Новый год наша снежная стена была вполовину ниже! Но ничего! Мы ее тогда, под присмотром Володина, в два счёта раскидали!» – вспомнилось мне предновогоднее приключение нашего взвода.
А всё потому, что 31 декабря кто-то проговорился или пошутил с умыслом, но в присутствии капитана Володина. «Мол, как хорошо придумал первый взвод запрятать бутылки в снегу напротив казармы. Теперь всё в целости и сохранности!»
Шутка удалась вполне, но нам она праздничное настроение тогда поломала. Володин, разумеется, приказал нашему взводу, рассчитывая обнаружить запрятанное, сначала раскидать стометровую снежную стену, якобы она получилась весьма неровной и близко от бордюра расположенной, а потом выстроить новую, уже правильную стену.
Мы-то понимали, откуда ноги растут! Понимали, что нас друзья-товарищи сделали шутами себе на потеху, но выбора не было. Так и пришлось четыре часа подряд перекидывать снег, туда-сюда. Правда, и Володин, не выпускавший объект работ из виду, чтобы обнаружить спиртное, так ничего и не нашёл.
Оно и понятно! Мы бутылки спрятали в другом месте! И, конечно же, не в казарме!
68
После полуночи, когда все продолжали встречать уже вступивший в свои права Новый год, расположившись в неглиже прямо на койках, между которыми были накрыты не столы, а табуретки, дневальный закричал, что было силы:
– Курс! Смирно! Дежурный на выход!
– Курсант Данилевский! – вскрикнул от внезапного крика и вошедший никем нежданный Володин, назначенный, видимо, к нам дежурным на эту ночь. – Вы, что же, Данилевский, так долго в армии служите, что совсем устав забыли? После отбоя команда не подаётся!
– Не забыл, товарищ капитан! Но сегодня же ночь особая, новогодняя! Вот и захотелось вас поприветствовать и поздравить с Новым годом! Думаю, абсолютно все на курсе хотят вас поздравить!
– Ну, ну! – только и сказал Володин, направляясь внутрь казармы.
Но времени, в течение которого Данилевский держал удар, нашему курсу вполне хватило, чтобы замести следы пиршества в тумбочки, переставить табуретки и притвориться спящими.
Володин, конечно, всё отлично понимавший, прошёлся по нашему уникальному стометровому коридору, старясь не обращать внимания на некоторые неубранные признаки того, что недавно происходило в казарме (иначе ему пришлось бы принимать масштабные меры – новогодняя ночь окажется испорченной), якобы остался доволен общим порядком, и надолго засел в канцелярии.
Народ лежал молча, удивляясь настойчивости Володина – будто своей семьи у него нет! Народ ждал! Володин тоже ждал и не уходил.
В полвторого Володин-таки удалился. И в казарме опять началась бурная подготовительная кутерьма! Правда, на сей раз, – знаем мы эти военные хитрости! – уже поочередно дежурили специально назначенные наблюдатели, выглядывая через форточку на дорогу вдоль казармы. И не напрасно ведь выглядывали. Потому что минут через десять, только всё разложили, дежурный по форточке заголосил на всю казарму:
– Полундра! Володин возвращается!
Опять срочно всё было приведено в исходное положение. Но Володин так в казарму и не зашёл – не дождались мы, хотя ждали еще минут пятнадцать! Пошутил он над нами! Просто походил вблизи, шороху навёл, усмехнулся, пожалуй, и ушёл к своей семье. Сам ведь таким же был не столь давно! Знал, что к чему! Всё же настроение упало, мы почти перегорели, но не пропадать же добру! И началось!
