Александр Иванович Вовк
Метаморфозы смутного времени
– Постой! Разве я кому-то мешаю быть бараном? Разве препятствую проявлению ритуальных забав в любимом стаде? На здоровье! Но благодаря такому к ним отношению я получаю моральное право о каждом баране иметь своё мнение! Я в их жизнь не вмешиваюсь, но судить о ней со стороны могу! И на основе длительных наблюдений я делаю ответственное заявление: «Окружающие меня людишки, воспринимаемые мною как бараны, бараны в действительности и есть! Я в этом не ошибаюсь!» – Андрей Алексеевич удовлетворенно рассмеялся. – И, может быть, ты перестанешь делать вид, будто не понимаешь сути нашего разговора? И слово «баран» в данном случае совсем не оскорбительно, поскольку подразумевает ни тупость, ни великое упрямство, в общем-то, красивого и сильного животного, а всего-то его потребность жить в стаде, жить как все. И, не дай бог, высунуться со своим мнением!
– Бедненький ты наш! Вокруг тебя одни бараны! Поговорить тебе не с кем! Ах-ах-ах! Бе-бе-бе!
– Как будет угодно! Я за этот термин не держусь. Если угодно, называйте себя просто членами! – съехидничал Андрей Алексеевич.
– Андрю-ю-ю-ша! – укоризненно протянула Татьяна. – Ты совсем распустился!
– Отчего же? Смело считайте себя членами своего сообщества или содружества, коллектива или народа, наконец! Проблема не в термине, а в сути, которая за ним скрыта. О терминах можно и договориться! О них, как правило, долго и не спорят.
– Андрюшечка! Как же я с тобой согласна! Ты такой умный, только почему-то строем давно не ходишь! И как ты с такими настроениями в армии до подполковника дослужился? Ума не приложу!
– Ты, Мань, на грубость нарываешься, обидеть норовишь! То, что у меня в войсках было, мною честно заслужено и всегда будет характеризовать моё лицо! Настоящее моё лицо! Ещё не прикрытое звериным оскалом подлючего капитализма, опутавшего теперь и меня!
– Договорился! – подвела итоги супруга. – Может, хоть завтрак тебе на пользу пойдет? Иди, умывайся, а я что-нибудь придумаю. Столько времени дома не были… Холодильник пустой. А то возьми, да компаньону позвони? Мало ли что произошло? У него ведь рань европейская, а почему-то не спится…
*
Через час, завершив давно ставшую обязательной напряженную зарядку, поплескавшись под прохладным душем и сдержанно позавтракав, Андрей Алексеевич с пафосом объявил, что пора внеплановых отпусков закончилась и следует опять впрягаться.
– И куда прикажете, сэр, впрягаться? – засмеялась Татьяна, пребывавшая на законной пенсии.
– Вам – в хозяйственные дела, если не возражаете, а мне пора копытом бить! Кажется, я совсем о новосибирском заказе с вашими Неаполями позабыл… – торопливо произнес Андрей Алексеевич и ушел в комнату, которую давно сделал своим кабинетом, и в которую не разрешалось заходить никому, даже любимой внучке. Эта комната стала не только местом его работы, систематизации и хранения многих документов, связанных с нынешней деятельностью, но и своеобразным заповедником, дававшим возможность уединиться, чтобы сосредоточиться, кое-что обдумать в тишине, не покидая дома, иногда шумного из-за гостей, детей и внуков.
– Так! Теперь на очереди Новосибирск… Вот и он… – бубнил Андрей Алексеевич, перебирая абонентов в телефонной памяти.
После телефонного разговора острота вопроса была снята. Хотя в своей оплошности он, конечно же, не признался, объяснив задержку внезапным отъездом на похороны одного чиновника, вовлеченного в дело, и пообещав, что и без того почти всё уладил. Соврал – он пока не знал даже того, что следует улаживать. Потом связался с компаньоном из Стокгольма по другому телефону.
Пока гудки извещали, что трубку не берут, перед Андреем Алексеевичем опять замелькали давние подробности резкого поворота его жизни.
*
В 93-м он закончил свою военную карьеру. Ему повезло, что случилось это на территории ГСВГ (Группа советских войск в Германии). Потому не оказался абсолютно нищим, когда вернулся в родной Смоленск.
Настроение по приезду и потом держалось прескверное. Да и как могло быть иначе? Гражданской специальности у сорокапятилетнего пенсионера нет! Пенсия такая, что даже одному, не говоря о семье, не хватает на пропитание! В стране – черт ногу сломит! Она уподобилась кораблю, с которого сбежала разграбившая его команда, но остались растерянные и беззащитные пассажиры. Скоро из них выделились наиболее активные. Управление тонущим кораблем на себя они не взяли. Напротив! Поспешно растащили оставшиеся ценности и попрыгали за борт, уповая на защиту туземцев, восторженно радующихся необычному представлению. Потому в стране всё, что не украдено, то надёжно разрушено! Те производства, которые как-то работают, всё равно обречены, поскольку не могут реализовывать свою продукцию, стало быть, платить зарплату. Всё останавливается.
На работу нигде не берут, а если и берут, то оплату не гарантируют! Своей квартиры не нажил; пришлось остановиться у матери, благо ее площадь позволяла. Но такое решение с первых дней сковало всех обручем чрезвычайного напряжения, ведь мать и жена после свадьбы не очень-то ладили.
В семье подрастали две дочери: старшая – в выпускном классе, а младшей это предстояло через три года. В Германии обе привыкли одеваться, как принцессы! Теперь придется их где-то устраивать, а в перспективе и замуж выдавать! Супруга, терапевт, за время пребывания за границей работать не могла, и потому получила массу головоломок с подтверждением квалификации.
Друзей, готовых бескорыстно помогать, в городе не обнаружилось – кто где! Многих и в живых-то нет! Славное было времечко! Кто жил – тот часто удивлялся. Если для этого оставались силы!
Андрей Алексеевич и раньше не очень разбирался в тонкостях существования людей вне армии, а тут на родине такое заварилось, что в этом существовании вообще мало кто стал что-либо понимать! Жизнь города представляла собой непрерывную всеобщую панику, в которой все стремились спастись любой ценой, но за счёт ближнего! Многочисленные трагедии происходили молча – нормальным людям было стыдно признаваться во внезапно проявившейся несостоятельности, в которой они ошибочно считали себя же виноватыми.
Мать, давным-давно вдова, доктор медицинских наук, профессор, но и она в ту пору забеспокоилась, узнав, что ее должность вот-вот сократят, а институт вообще самым странным и непонятным образом то ли преобразуется, то ли к кому-то присоединяется, то ли куда-то переводится. Ничего не понять, кроме того, что почва уходит из-под ног.
Андрей Алексеевич четыре месяца, день за днем, искал работу, исходя из простого соображения, что не боги горшки обжигают. Готов был, буквально, на всё, но поиски лишь усиливали усиливающуюся день ото дня депрессию.
Наконец, некий товарищ, едва знакомый со школьных лет, предложил вдвоем «поднять притон», вовлекая в это грязное дело Андрея Алексеевича в качестве свадебного генерала. «О тебе, армейском подполковнике, никто плохого не подумает! У нас ведь офицеров любят! Потому возьмешь на себя оформление нашего, так называемого клуба любителей аэробики, а я буду кадры для него подыскивать! Ну и прочее… Годится?»
Уже изрядно униженный неудачами Андрей Алексеевич не послал «товарища», куда считал нужным, но и радости по поводу его предложения не проявил:
– Говоришь, на подполковника плохого не подумают? А почему не подумают, вижу, не понимаешь!
– И почему же?
– Да, потому, что не по адресу обращаешься!
– Ну, смотри! Свято место пусто не бывает! – парировал «товарищ».
– К какой святости ты свои грязные делишки клеишь!
– Вольному воля! Ещё жалеть будешь…
На том и разошлись. Других предложений не поступало еще месяц. Военкоматы, ДОСААФы, оборонные предприятия, военные кафедры вузов – всё обходил, но работы не нашел, так что первым местом трудоустройства Андрея Алексеевича стал тир в городском парке. «Боже мой! Хоть бы знакомые не зашли!» – думал он, скучая весь день в унизительном заведении. – «Из такого оружия даже застрелиться невозможно!» – иронизировал он, раскладывая старенькие пневматические винтовки вдоль барьера.
А вот супруга за это время сумела поступить и даже окончить курсы повышения квалификации. Однако теперь и она искала себе работу по специальности. Так же неудачно и так же унизительно.
*
Много позже Андрей Алексеевич не раз вспоминал то тяжелое время и неопределенное будущее, но всякий раз убеждал себя в том, будто выстоял и поднялся сам. Да и то, благодаря вовремя подвернувшемуся случаю. Но в глубине души он хранил правду, которую не расскажет никому и никогда! Дело в том, что тот случай организовала ему, как и в счастливые детские времена, его заботливая и любящая мать. А если бы не она? Что представлял бы собой подполковник запаса и его семья? Получалось, что он опять существует не как взрослый самостоятельный и достойный человек, а как маменькин сынок! А сам собой ровным счетом ничего не представляет!
Те события развивались так. В один из дней, вернувшись с работы раньше обычного и снимая в прихожей пальто, мать весело задела хмурого сына:
– И как дела у безработных?
Сын без слов повел плечами, демонстрируя одновременно неопределенность и безнадежность.
– Тогда, Андрей, может, снизойдешь до моего предложения? Не весть какое, разумеется! На любителя! Но, сдаётся мне, в нём что-то интересное всё-таки присутствует.
*
Она хорошо понимала, что пришла с много обещающей вестью, но специально представила ее так, будто у сына имелся выбор и он действительно являлся хозяином своей жизни. Будто мог запросто отказаться. И всё лишь для того, чтобы пощадить его самолюбие.
