Александр Иванович Глущенко
Россия – Украина: забытые и искаженные страницы истории
– Чадо, – сказал Антоний, – пещера-это место скорбное и тесное, ты же молод: я думаю, не вытерпишь скорби в сём месте.
– Честный Отче – ответил Феодосий – ты всё проразумеваешь, ты знаешь, что Бог привёл меня к твоей святости. Всё, что велишь, буду творить.
– Чадо – сказал Антоний – благословен Бог, укрепивший тебя к такому намерению. Пребывай здесь.
Он приказал Никону постричь Феодосия. То было при князе Ярославе. Мать только через четыре года напала на след пропавшего без вести сына, приехала в Киев и с большим трудом добилась, при посредстве Антония, свидания с сыном. Феодосий остался непреклонен ко всем молениям и просьбам и уговорил её принять пострижение…
…Варлаам (один из отшельников – А. Г.) построил над пещерою церковь и был игуменом после того, как Никон ушёл из Киева в Тмутаракань. С тех пор здесь положено было начало монастырского жития. Скоро Варлаам, по желанию князя, был переведен игуменом в монастырь Св. Димитрия, а вместо него, по благословению Антония, братия избрала игуменом Феодосия.
…Феодосий, сделавшись Игуменом, выказал в высокой степени талант устроителя и правителя. Внешние знаки власти не только не пленяли его, но были ему противны; зато он умел властвовать на самом деле, как никто, и своим нравственным влиянием держал монастырь в безусловном подчинении. Он отыскал удобное для построения церкви место, неподалёку от пещеры, и в короткое время построил там другую церковь во имя Пресв. Богородицы, выстроил около неё кельи, переселился туда с братией из пещер и послал одного из братии к Ефрему скопцу в Константинополь, с просьбою прислать для новоустроенного монастыря устав. Ефрем скопец, бывший постриженик печерский, прислал Феодосию устав студийского монастыря в Константинополе, славившегося как святостью своих сподвижников, так и ревностью их к православию во времена иконоборства. Этот устав и послужил на многие века уставом Печерского монастыря…
…Предписывая своим монахам строгое удаление от мира, который представлялся гнездилищем всех зол, Феодосий соприкасался с мирскими людьми делами христианской любви: он устроил близ монастыря двор для увечных, слепых, хромых и давал на них десятую часть монастырских доходов, а по субботам посылал хлебы в тюрьмы.
…К Феодосию обращались мирские люди с просьбами о заступлении перед князьями и судьями, и он помогал им своим ходатайством, так как князья и судьи уважали голос Феодосия, считая его праведником… Добрые отношения к князьям не мешали Феодосию обличать их за несправедливые деяния. Когда Святослав изгнал брата своего Изяслава, Феодосий порицал его и в своем послании к нему уподоблял его Каину, убившему брата своего Авеля. Святослав так рассердился за это, что грозил послать печерского игумена в заточение. “Я этому рад, – сказал Феодосий, – для меня это самое лучшее в жизни. Чего мне страшиться: потери ли имущества и богатств? Разлучаться ли мне с детьми и сёлами? Нагими пришли мы в этот мир, нагими и выйдем из него!”. Князь не стал преследовать более Феодосия, всеми уважаемого, но и Феодосий перестал обличать Святослава, а только при всяком случае просил его возвратить княжение брату, и в своём монастыре просил поминать на ектениях сперва Изяслава, как великого князя, а за ним уже, в виде снисхождения, Святослава…
Уже незадолго до кончины Феодосия положено было начало основанию каменной церкви на том месте, где находится и теперь главный храм Печерской обители. Средства для этого, на первый раз, были доставлены одним варягом, по имени Шимон… Он исцелился от ран, рассказал Антонию о видениях, и отдал ему венец и пояс. Антоний переименовал Шимона в Симона и передал его Феодосию. Симон очень полюбил Феодосия и доставил ему много средств для постройки новой церкви. Это было в 1073 году.
Церковь заложена была в 1073 году Феодосием и епископом Михаилом во время бытности в Царьграде митрополита Георгия. Основание её также подало повод к составлению рассказов о том, как четыре мастера в Царьграде получили от самой Богородицы приказание идти в Русь и построить церковь, что икона, которая впоследствии сделалась местной, принесена из Греции, вручена была самою Богородицею и есть произведение небесного искусства. Это было начало того благоговейного почитания икон явленных, так распространённого впоследствии на Руси. Отыскание места для церкви также сопровождалось чудесами, подобными чудесам Ветхого Завета в истории Гедеона и Илии… На том месте, где высшее знамение указало быть церкви, росли кустарники; они были истреблены огнём, низведённым с неба силою молитв Феодосия. Когда нужно было копать ров для закладки храма, эту работу первый предпринял князь Святослав. Богатые люди жертвовали вклады, волости и сёла на создание храма с тем, чтобы быть погребёнными на этом месте. Варяг Симон первый удостоился этой чести.
В следующем 1074 году 2 мая скончался преподобный Феодосий. Назначив по выбору братии, даже против своего собственного желания, преемником себе Стефана, приказал после своей смерти не омывать своё тело и похоронить в пещере, в той бедной одежде, которую он носил и в которой отошёл в вечность”.
Как видно из вышенаписанного, основатели Киево-Печерского монастыря (впоследствии ставшего Лаврой) монахи Антоний и Феодосий были людьми очень высоких духовно-нравственных качеств, что обусловило их высокий авторитет как в глазах киевских князей, так и простых граждан г. Киева. Это обстоятельство, подтверждаемое и другими историческими источниками, принципиально важно, по мнению автора книги, для дальнейшего конспективного изложения истории Киевской Руси.
Однако вернёмся к фундаментальному труду Н.И. Костомарова (Первый отдел. Господство дома Св. Владимира. Выпуск 1. X – XIV столетия. Гл.4. Князь Владимир Мономах”. – С.39 и далее):
“Между древними князьями до-татарского периода после Ярослава никто не оставил по себе такой громкой и доброй памяти, как Владимир Мономах, князь деятельный, сильный волею, выдававшийся здравым умом посреди своей братии князей русских. Около его имени вращаются почти все важные события русской истории во второй половине XI и в первой четверти XII века…
…Время его княжения до смерти, последовавшей в 1125 году, было периодом, самым цветущим в древней истории Киевской Руси. Уже ни половцы и никакие другие иноплеменники не беспокоили русского народа…
Владимир Мономах является в русской истории законодателем. Ещё ранее его, при детях Ярослава, в “Русскую Правду” вошли важные изменения и дополнения. Важнейшее из изменений было то, что месть за убийство была устранена, а вместо того введено наказание платежом вир (а спустя тысячу лет можно безнаказанно убить и сжечь свыше сотни жителей Одессы, а убийц ещё объявят едва ли не героями – А. Г.).
…Эпоха Владимира Мономаха была временем расцвета состояния художественной и литературной деятельности на Руси. В Киеве и в других городах воздвигались новые каменные церкви, украшения живописью; так, при Святополке был построен в Киеве Михайловский Золотоверхий монастырь, стены которого существуют до сих пор, а близ Киева – Выдубицкий монастырь на месте, где был загородный двор Всеволода; кроме того, перед смертью Владимир построил прекрасную церковь на Альте, на том месте, где был убит Борис. К этому времени относится составление нашей первоначальной летописи. Игумен Сильвестр (около 1115 года) соединил в один свод прежде существовавшие уже отрывки и, вероятно, сам прибавил к ним сказания о событиях, которых был свидетелем. В числе вошедших в его свод сочинений были и писания летописца Печерского монастыря Нестора, отчего весь Сильвестров летописный свод носил потом в учёном мире название Несторовой летописи, хотя и неправильно, потому что далеко не всё в ней писано Нестором и притом не всё могло быть писано одним только человеком.
Несомненно, кроме оригинальных и переводных произведений собственно религиозной литературы, тогда на Руси была ещё поэтическая самобытная литература, носившая на себе более или менее отпечаток старинного язычества. В случайно уцелевшем поэтическом памятнике конца XII века: “Слове о полку Игореве” упоминается о певце Бояне, который прославлял события старины и, между прочим, события XI века; по некоторым признакам можно предположить, что Боян воспевал также подвиги Мономаха против половцев. Этот Боян был так уважаем, что потомство прозвало его Соловьём старого времени. Сам Мономах написал “Поучение своим детям”, или так называемую Духовную…”
Мономах скончался близ Переяславля, у любимой церкви, построенной на Альте 19 мая 1125 года, семидесяти двух лет от роду. Тело его было привезено в Киев. Сыновья и бояре понесли его к Св. Софии, где он и был погребён. Мономах оставил по себе память лучшего из князей…”
Вероятно, народные эпические песни о временах киевского князя Владимира Красное Солнышко, так называемые былины Владимирова цикла, относятся не к одному Владимиру Святому, но и к Владимиру Мономаху, так что в поэтической памяти народа эти два лица слились в одно… За ним в истории останется то великое значение, что, живя в обществе, едва выходившем из самого варварского состояния, вращаясь в такой среде, где каждый гонялся за узкими своекорыстными целями, ещё почти не понимая святости права и договора, один Мономах держал знамя общей для всех правды и собирал под него силы русской земли”.
Из книги выдающегося русского историка В.О. Ключевского “Курс русской истории” (М.: “Мысль”, 1987. – Т.1, ч. 1, лекция XVIII. Андрей Боголюбский. – С.318 и далее):
“…Политические следствия русской колонизации Верхнего Поволжья начали обнаруживаться уже при сыне того суздальского князя, в княжение которого шёл усиленный её прилив, при Андрее Боголюбском. Сам этот князь Андрей является крупною фигурой, на которой наглядно отразилось действие колонизации. Отец его Юрий Долгорукий, один из младших сыновей Мономаха, был первый в непрерывном ряду князей Ростовской области, которая при нём и обособилась в отдельное княжество; до того времени это чудское захолустье служило прибавкой к южному княжеству Переяславскому. Здесь на севере, кажется, и родился князь Андрей в 1111 году. Это был настоящий северный князь, истый суздалец-залешанин по своим привычкам и понятиям, по своему политическому воспитанию. На севере прожил он большую половину своей жизни, совсем не видавши юга. Отец дал ему в управление Владимир на Клязьме, маленький, недавно возникший суздальский пригород, и там Андрей прокняжил далеко за тридцать лет своей жизни, не побывав в Киеве. Южная, как и северная, летопись молчит о нём до начала шумной борьбы, которая завязалась между его отцом и двоюродным братом Изяславом волынским с 1146 г. Андрей появляется на юге впервые не раньше 1149 г., когда Юрий, восторжествовав над племянником, уселся на киевском столе.
С тех пор и заговорила об Андрее южная Русь, и южнорусская летопись сообщает несколько рассказов, живо рисующих его физиономию. Андрей скоро выделился из толпы тогдашних южных князей особенностями своего личного характера и своих политических отношений. Он в боевой удали не уступал своему удалому сопернику Изяславу, любил забываться в разгаре сечи, заноситься в самую опасную свалку, не замечая, как с него сбивали шлем. Всё это было очень обычно на юге, где постоянные военные опасности и усобицы развивали удальство в князьях, но совсем не было обычно умение Андрея быстро отрезвляться от воинственного опьянения. Тотчас после горячего боя он становился осторожным, благоразумным политиком, осмотрительным распорядителем. У Андрея всегда всё было в порядке и наготове; его нельзя было захватить врасплох; он умел не терять головы среди общего переполоха. Привычкой ежеминутно быть настороже и всюду вносить порядок он напоминал своего деда Владимира Мономаха. Несмотря на свою боевую удаль, Андрей не любил войны, и после удачного боя первый подступал к отцу с просьбой мириться с побитым врагом.
Южнорусский летописец с удивлением отмечает в нём эту черту характера, говоря: “Не величав был Андрей на ратный чин, т. е. не любил величаться боевой доблестью, но ждал похвалы лишь от Бога”. Точно так же Андрей совсем не разделял страсти своего отца к Киеву, был вполне равнодушен к матери городов русских и ко всей южной Руси. Когда в 1151 г. Юрий был побеждён Изяславом, он плакал горькими слезами, жалея, что ему приходится расстаться с Киевом. Дело было к осени, Андрей сказал отцу: “Нам теперь, батюшка, здесь делать больше нечего, уйдём-ка отсюда затепло (пока тепло)”.
По смерти Изяслава в 1154 г. Юрий прочно уселся на киевском столе и просидел до самой смерти в 1157 г. (Москва, как известно, была основана Юрием Долгоруким на 10 лет раньше, в 1147 г. – А. Г.). Самого надёжного из своих сыновей, Андрея, он посадил у себя под рукою в Вышгороде, но Андрею не жилось на юге. Не спросившись отца, он тихонько ушёл на свой родной суздальский север, захватив с собой из Вышгорода принесённую из Греции чудотворную икону Божьей матери, которая потом стала главной святыней Суздальской земли под именем Владимирской. Один позднейший летописный свод так объясняет этот поступок Андрея: “Смущался князь Андрей, видя настроение своей братии, племянников и всех сродников своих: вечно они в мятеже и волнении, всё добиваясь великого княжения киевского, ни у кого из них ни с кем мира нет (предлагаю читателю сравнить эти слова летописца с ситуацией 2014 г. в том же Киеве – А. Г.), и оттого все княжения запустели, а со стороны степи всё половцы выпленили; скорбел об этом много князь Андрей в тайне своего сердца и, не сказавшись отцу, решился уйти к себе в Ростов и Суздаль – там-де поспокойнее”.
По смерти Юрия на киевском столе сменилось несколько князей и, наконец, уселся сын Юрьева соперника, Андреев двоюродный племянник Мстислав Изяславович волынский. Андрей, считая себя старшим, выждал удобную минуту и послал на юг с сыном суздальское ополчение, к которому там присоединились полки многих других князей, недовольных Мстиславом. Союзники взяли Киев “копьём” и “на щит”, приступом и разграбили его (в 1169 г.). Победители, по рассказу летописца, не щадили ничего в Киеве, ни храмов, ни жён, ни детей: “Были тогда в Киеве на всех людях стон и туга, скорбь неутешная и слёзы непрестанные”. Но Андрей, взяв Киев своими полками, не поехал туда сесть на стол отца и деда: Киев был отдан младшему Андрееву брату Глебу. Андреевич, посадивши дядю в Киеве, с полками своими ушёл домой к отцу на север с честью и славою великою, замечает северный летописец, и с проклятием, добавляет летописец южный…”
Не с этого ли разграбления Киева суздальским ополчением началась очень давнишняя и, скажем прямо, традиционная нелюбовь киевлян к “москалям”, которая докочевала через многие века до трагической весны 2014 года, где и вспыхнула ярким пламенем? А как описывает те же события известный украинский историк М.С. Грушевский? Из его книги “Очерки истории Киевской земли (от смерти Ярослава до конца XIV столетия”) (Киев, 1891. – С.222. – Часть 3. Борьба за киевский стол (1132–1169):
“…Киев был взят 8 марта 1169 г., в среду второй недели поста – день весьма памятный для Киевской Руси. Впервые мать градов русских, “славнейшее украшение Греции” было взято на щит и разграблено. Два дня грабили весь город – Подолье, Гору, монастыри; смольняне, суздальцы, черниговцы и “поганые берендичи” с одинаковым усердием грабили и частные дома, и церкви; забраны были иконы, ризы, колокола; множество жителей было отведено в плен, и “бысть в Киеве на всех человецах стенание и туга, и скорбь неутешимая, и слёзы непрестаньныя”.
Небывалый факт разграбления Киева Соловьев объяснял тем, что теперь в первый раз “Киев был взят вооружённою рукою, при всеобщем сопротивлении жителей”. Но если сличить летописные описания взятия Киева 1161 г. – войсками Изяслава Давыдовича, и 1169 г. – войсками Андрея, разницы собственно не окажется; в обоих случаях летопись совершенно молчит об участии населения в обороне, фигурирует дружина, которая в оба раза советует князю очистить город в случае неудачи… Если в одном случае Киев не поплатился особенно, а в другом был подвергнут жестокому разорению, то причину этого нужно искать в намерениях князей: Изяслав завоёвывал Киев для себя и потому имел основание щадить его, Андрей же, как видно из сопоставления других фактов, имел в виду только ослабить и унизить значение Киева: несомненно, Мстислав Андреевич знал намерения и желания своего отца и, конечно, мог бы унять от грабежа союзников, если бы сохранение Киева входило в планы Андрея, но этого не имел в виду последний. Нельзя, мне думается, видеть в разорении Киева и проявления народной борьбы, мести Киеву подчинённых племён за его гегемонию, централизационную политику, как думают некоторые: эта гегемония давным-давно отошла в область преданий; охота до грабежа была всегда у войска, помимо всяких руководящих идей, – ему лишь нужно было разрешение, и оно было дано”.
Автор настоящей книги не согласен с мнением уважаемого украинского историка г-на М.С. Грушевского о том, что “гегемония Киева… давным-давно отошла в область преданий”. Наоборот, самые последние события на Украине наглядно свидетельствуют о том, что именно желание незаконной киевской власти навязать регионам юго-восточной Украины своё стремление к сохранению унитарного государства чисто фашистскими методами – применением вооружённых сил против безоружных граждан, блокадой и расстрелами своих же земляков – привели к невиданной ранее активности населения Донецкой и Луганской областей, почти единодушно проголосовавших на референдуме 11 мая 2014 года за создание Донецкой и Луганской народных республик и сохранение государственного статуса русского языка на территории этих республик.
Из “Истории Русов или Малой России” архиепископа Белорусского Георгия Кониского (М.: Университетская типография, 1846. – С.4):
“…По кончине Владимира Первого, скоро кончилось и соединение Царства его. Сыновья и племянники Владимировы разделили его на двенадцать Княжеств, оставив однако же по-прежнему верховным над всеми Великое Княжество Киевское, в коем главнейшие от прочих Князей были: Ярослав Владимирович, распространивший и утвердивший Христианство, сочинивший чрез избранных мужей Руские законы, учредивший в Киеве главное училище Богословия и других изящных наук, с обширною из Греции выписанною библиотекою, и соблюдший первенство своё со славою; Владимир Второй, названный Мономахом по деду его с матерней стороны, Императору Греческому, Константину Мономаху, по которому и он признан от Греческой Империи Царём Руским и получил на то дедовскую корону, со всеми другими Царскими регалиями. Но восставшие разделом Княжеств междоусобные войны, за первенство и наследство между Князьями всегда продолжавшись, первые ослабили Великое Княжество Киевское, потом и совсем его разорвали, и с 1161 года назывались Великими Княжествами: Галицкое в Чермноруссии, Владимирское на Клязьме и наконец Московское по городу Москве. Но и те Княжества славилися первенством своим по 1238 год; а с сего года нашествие войною Мунгальских татар, под начальством Хана их Батыя, внука Чингис-Ханова, все Княжества удельные и великие разрушило почти до основания; города их и селения разорены и многие сожжены, Князья и воинства избиты, а оставшиеся рассеялись по отдалённым северным провинциям, и с сего времени большая часть Руских Княжеств подпали Татарскому игу. И хотя Княжества опять восстановлены, но пребывали они с князьями своими в подданстве Татарских Ханов, которые, взимая дань с народа, поставляли в них Князей и их переменяли по своему произволению. Что продолжалось по 1462 год, в который Князь Московский Иван Васильевич, Третий сего имени, пользуясь слабостию Татар, изнемогших междоусобными войнами и разделами, отказал Хану Ахмату от ежегодной дани с народа и от своего повиновения; а внук сего князя, Иван Васильевич Четвёртый, названный Грозный, совокупив многие Княжества Руские воедино, в 1547 году переименовал себя из Князя Царём и Самодержцем Московским, и с того времени навсегда уже Царство Московское и его владетели сим названием титуловались, с переименованием наконец Царства Московского в Российское, которое, для различия от Чермной и Белой Руси, называлось Великою Россиею; те же обе Руси вместе названы тогда Малою Россиею…”
Из книги архиепископа Георгия Кониского следуют те же выводы, что и из книг других ведущих славянских историков: после Владимира Первого и его старшего сына Ярослава (прозванного в народе Мудрым) начались междоусобные войны и борьба за Киевский трон среди их наследников и потомков, что не могло не привести к разделу Киевской Руси на отдельные княжества, её дальнейшему ослаблению и, в конечном счёте, к 300-летнему татарскому игу.
Вернёмся теперь к изложению исторических событий, кратко обозначенных выше в сочинении Г. Кониского, в той последовательности, которая имела место в правление великого князя Андрея Боголюбского.
Из цитированной выше книги В.О. Ключевского “Курс русской истории” (Т.1, ч.1, лекция XVIII. – С.320 и далее):
“…НОВЫЕ ЧЕРТЫ МЕЖДУКНЯЖЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ. Никогда не бывало ещё такой беды с матерью городов русских. Разграбление Киева своими (а сегодня – расстрел русскоязычных украинцев своими – А. Г.) было резким проявлением его упадка, как земского и культурного средоточия. Видно было, что политическая жизнь текла параллельно с народной и даже вслед за нею, по её руслу. Северный князь только что начинал ломать южные княжеские понятия и отношения, унаследованные от отцов и дедов, а глубокий перелом в жизни самой земли уже чувствовался больно, разрыв народности обозначился кровавой полосой, отчуждение между северными переселенцами и покинутой ими южной родиной было уже готовым фактом: за 12 лет до киевского погрома 1169 г., тотчас по смерти Юрия Долгорукого, в Киевской земле избивали приведённых им туда суздальцев по городам и по сёлам. По смерти брата Глеба Андрей отдал Киевскую землю своим смоленским племянникам Ростиславичам.
Старший из них, Роман, сел в Киеве, младшие его братья, Давид и Мстислав, поместились в ближайших городах. Сам Андрей носил звание великого князя, живя на своём суздальском севере. Но Ростиславичи раз показали неповиновение Андрею, и тот послал к ним посла с грозным приказанием: “Не ходишь ты, Роман, в моей воле со своей братией, так пошёл вон из Киева, ты, Мстислав, вон из Белгорода, а ты, Давид, вон из Вышгорода; ступайте все в Смоленск и делитесь там, как знаете» В первый раз великий князь, названый отец для младшей братии, обращался так не по-отечески и не по-братски со своими родичами… впервые была сделана попытка заменить неопределённые, полюбовные, родственные отношения князей по старшинству обязательным подчинением младших старшему, политическим их подданством наряду с простыми людьми.
Владимир при Андрее превзошёл богатством и населённостью старшие города своей области. Такое необычное перенесение княжеского стола из старших городов в пригород сердило ростовцев и суздальцев, которые роптали на Андрея, говоря: “Здесь старшие города Ростов да Суздаль, а Владимир наш пригород”. Точно так же не любил Андрей и старшей отцовской дружины… Наконец, желая властвовать без раздела, Андрей погнал из Ростовской земли вслед за своими братьями и племянниками и “передних мужей” отца своего, т. е. больших отцовых бояр. Так поступал Андрей, по замечанию летописца, желая быть “самовластьем” всей суздальской земли. За эти необычные политические стремления Андрей и заплатил жизнью. Он пал жертвой заговора, вызванного его строгостью. Андрей казнил брата своей первой жены, одного из знатных слуг своего двора, Кучковича. Брат казнённого с другими придворными составил заговор, от которого и погиб Андрей в 1174 г.”
По-видимому, это был один из первых, если не первый, заговор с целью убийства великого князя в истории Киевской Руси. Как следует из вышеизложенных исторических источников, борьба за “стол” в Киеве происходила после смерти Ярослава Мудрого почти непрерывно, однако, скорее в форме открытых противостояний, нежели в форме заговоров, тем более, не в “центральном” Киевском княжестве, а в отдаленном Суздальском.
До известной степени условная аналогия с днём сегодняшним в Киеве – это отстранение от власти законно избранного в 2010 г. президента Украины В. Януковича и появление на киевской сцене так называемых “лидеров Евромайдана” и им подобных.
Те исторические персоны XIII–XIV веков, о которых речь в этой главе будет идти далее, по мнению автора, и не только его, с полным основанием могут характеризоваться как выдающиеся хранители, защитники, собиратели, архипастыри Киевской Руси и её наследия – Великороссии, Малороссии и Белороссии.
Прошу извинения у читателя за обширное цитирование фундаментального труда русско-украинского историка Н.И. Костомарова, но, как представляется автору, лучше, чем он, об этих замечательных лицах духовного и светского звания не написал никто. Во времена нынешней “киевской смуты” напомнить об их духовных и ратных подвигах кажется особенно важным.
С.153: “Гл. 8. Князь Александр Ярославич Невский.
XIII век был периодом самого ужасного потрясения для Руси. С востока на неё нахлынули монголы с бесчисленными полчищами покорённых татарских племён, разорили, обезлюдили большую часть Руси и поработили остаток народонаселения; с северо-запада угрожало ей немецкое племя под знаменем западного католичества. Задачею политического деятеля того времени было поставить Русь по возможности в такие отношения к разным врагам, при которых она могла удержать своё существование. Человек, который принял на себя эту задачу и положил твердое основание на будущие времена дальнейшему исполнению этой задачи, по справедливости может назваться истинным представителем своего века.
Таким является в русской истории князь Александр Ярославич Невский.
Отрочество и юность его большею частью протекли в Новгороде. Отец его Ярослав всю жизнь то ссорился с новгородцами, то опять ладил с ними. Несколько раз новгородцы прогоняли его за крутой нрав и насилие и несколько раз приглашали снова, как бы не в состоянии обойтись без него. Князь Александр уже в молодых летах подвергался тому же вместе с отцом. В 1228 году, оставленный со своим братом Федором, с двумя княжескими мужами, в Новгороде, он должен был бежать, не выдержав начавшегося в то время междоусобия – явления обычного в вольном Новгороде. В 1230 году юноша снова вернулся в Новгород с отцом и с тех пор, как кажется, долго не покидал Новгорода. С 1236 года начинается его самобытная деятельность. Отец его Ярослав уехал в Киев; Александр посажен был князем в Великом Новгороде. Через два года (1238) Новгород праздновал свадьбу своего молодого князя: он женился на Александре, дочери Брачислава полоцкого, как кажется, последнего из Рогволодовичей, скоро заменённых в Полоцке литовскими князьками. Венчание происходило в Торопце… Молодой князь был высок ростом, красив собою, а голос его, по выражению современника, “гремел перед народом как труба”. Вскоре важный подвиг предстоял ему.
Вражда немецкого племени со славянским принадлежит к таким всемирным историческим явлениям, которых начало недоступно исследованию, потому что оно скрывается во мраке доисторических времён. При всей скудости сведений наших, мы не раз видим в отдалённой древности признаки давления немецкого племени над славянским. Уже с IX века в истории открывается непрерывное многовековое преследование славянских племён; немцы порабощали их, теснили к востоку и сами двигались за ними, порабощая их снова. Пространный прибалтийский край, некогда населённый многочисленными славянскими племенами, подпал насильственному немецкому игу для того, чтобы потерять до последних следов свою народность. За прибалтийскими славянами к востоку жили литовские и чудские племена, отделявшие первых от их русских соплеменников. К этим племенам в конце XII и начале XIII века проникли немцы в образе воинственной общины под знаменем религии и, таким образом, стремление немцев к порабощению чужих племён соединилось с распространением христианской веры между язычниками и с подчинением их папскому престолу. Эта воинственная община была рыцарский орден крестоносцев, разделявшийся на две ветви: орден Тевтонский или Св. Марии и, позже его основанный в 1202 году, орден Меченосцев, предназначенный для поселения в чудских и леттских краях, соседних с Русью. Оба эти ордена соединились впоследствии для совокупных действий.
Полоцкий князь Владимир, по своей простоте и недальновидности, сам уступил пришельцам Ливонию (нынешние прибалтийские губернии) и этим поступком навёл на северную Русь продолжительную борьбу с исконными врагами славянского племени.
Властолюбивые замыслы немцев после уступки им Ливонии обратились на северную Русь. Возникла мысль, что призванием ливонских крестоносцев было не только крестить язычников, но и обратить к истинной вере русских. Русские представлялись на западе врагами Св. Отца и римско-католической церкви, даже самого христианства (приблизительно так же, как сегодня на западе они представляются агрессорами, захватившими Крым и нависшими над раздираемой конфликтами Украиной – А. Г.).
Борьба Новгорода с немцами была неизбежна. Новгородцы ещё прежде владели значительным пространством земель, населённых чудью, и постоянно, двигаясь на запад, стремились к подчинению чудских племён. Вместе с тем, они распространяли между последними православие более мирным, хотя и более медленным путём, чем западные рыцари. Как только немцы утвердились в Ливонии, тотчас начались нескончаемые и непрерывные столкновения и войны с Новгородом; и так шло до самой войны Александра. Новгородцы подавали помощь язычникам, не хотевшим креститься от немцев, и потому-то в глазах западного христианства сами представлялись поборниками язычников и врагами христовой веры. Такие же столкновения явились у новгородцев с католическою Швецией по поводу Финляндии, куда с одной стороны проникали новгородцы с православным крещением, а с другой – шведы с западным католичеством; спор между обеими сторонами был также и за земное обладание финляндской страной.
Папа, покровительствуя ордену, возбуждал как немцев, так и шведов, к такому же покорению северной Руси, каким уже было покорение Ливонии и Финляндии. В завоёванной Ливонии немцы насильно обращали к христианству язычников; точно также приневоливали они принимать католичество крещённых в православную веру туземцев; этого мало: они насиловали совесть и тех коренных русских поселенцев, которых отцы ещё прежде прибытия рыцарей водворились в Ливонии.
