Александр Евгениевич Владыкин
Втора. Иллюзия жизни. Том 1

– Время не пришло, сказал бы Михалыч.

Про видео Немой промолчал, знал, что одиночкой не отделался бы. Потом мы как-то, как бы невзначай встретились в Ленинграде (язык не поворачивается выговаривать новое название). Муж устроил истерику, какой-то местечковый психоз, резко взял отпуск на работе, пришлось брать с собой. Встреча с другом детства происходила при свечах… Шучу конечно. В этом году в Ленинграде лето было дождливым, но клянусь Эрмитажем, за все существование этого города, во все года, лето всегда было дождливым и если на «Лесной», рядом со студ. городком светило солнце, то над Черной речкой лил дождь, а над Чистыми прудами нависли грязные снеговые тучи. Муж впервые был в Ленинграде и его сцены ревности скорее походили на попытку побывать в этом неподражаемом по красоте городе. Тем более, что северная столица, в своем постперестроечном макияже, выглядела обалденно, особенно по вечерам. Весь город светился разноцветными огнями, особо красиво смотрелась набережная, в парках на деревьях висели гирлянды, так и хочется их сравнить с аксельбантами демобилизованных десантников (чувствуется казарменное воспитание). У мужа голова вертелась в разные стороны, рот не закрывался. Он попросил описать моего друга, вертел головой, вроде искал его, а сам пасся глазами на полуобнаженных девиц… Кобель… В то же время, и я ловила на себе изучающие и восторженные взгляды. Мелочь, но приятно… Немого я не искала. Сам найдет. Да и изменился он, наверное, тоже как я, постарел, растолстел. Второй час, мы с мужем ходили по набережной, честно сказать, я уже замерзла, дождик кончился не начавшись, но от Невы несло сыростью, от мраморных парапетов тянуло прохладой. Легко одетый муж зашмыгал носом. И бедолага, всем своим видом пытался показать, что сейчас бы в гостиницу, теплый душ, халат, тапочки и друг настоящего мужика-телевизор. Я пожалела свое сокровище, последний раз оглянулась вдоль набережной… И вдруг резкий ментальный удар, тело ослабело, и я бы упала, если бы муж не подхватил меня, увидев резкие изменения в состоянии моего организма.

– Извини, – в голове прозвучал голос, я так и не успел подготовить тебя к менталу.

– Я попробую по тише. Втора, ты как?

Голова перестала кружиться, муж отвоевал у молодежи лавочку, усадил меня и начал хлопотать, даже, достав мобильник, пытался вызвать такси. Я улыбнулась, он никогда бы этого не сделал, в нашей семье такси вызывала только я. Прошло куча действий, а для меня время замедлилось.

– Немой, скотина, ты без своих приколов не можешь!

Со стороны казалось, что женщина, с помощью заботливого мужа отходит от обморока, пошёл обрат, виски опять сдавило, слабая пульсирующая боль прошла от головы, по позвоночнику, до пяток.

– Немой, убью! выдохнула я.

– Есть контакт!

Голос был порядком слабее, и голова не разваливалась на части, из моих глаз посыпались разноцветные искорки, превращающиеся в россыпи пахнущих роз.

– Ты без своих чудачеств не можешь.

А в душе было приятно, сразу вспомнилось детство, только раньше иллюзия запаха видимо у друга не получалась. Не помню. За это время я не сказала ни слова, надо было срочно успокоить мужа.

– Подожди,-попросила я Немого.

Володя, успокойся, мне уже легче, голова закружилась, видимо от кислорода, такое бывает возле реки. Давай посидим немного, я обняла мужа за руку, от него повеяло таким теплом… Как от шиншиллы, подумала я, и в ответ услышала знакомый ехидный смех.

– А ты гад, не подслушивай, – это уже я мысленно Немому.

– Втора, ты извини, что долго, второй час кружу, не могу оторваться, прицепилось два хвоста, как репей.

– Враги?

– Да нет, смежники, в некотором смысле конкуренты, на одну контору работаем. А вот они за собой журналиста тянут, это уже лишнее. Я наберу номер, оставлю мобильник, а ты скажи, чтоб убрали хвосты с набережной, да и про журналиста шепни.

– Хорошо, мобильник где?

– Да под твоей сумкой.

– Клянусь табором, восьмой, ты меня достал…

Я слезливо попросилась у мужа в туалет, передала привет конторе, предварительно изменив голос и утопила ответ дежурного в туалете. Мочить, так мочить, как говорит тезка моего мужа.

–Полный порядок Втора, сейчас к причалу подойдет прогулочный катер, там и встретимся.

На набережную я вышла вся посвежевшая, похорошевшая, даже настроение от этой шпиономании улучшилось. Если бы не знала насколько это серьезно, то подумала, что это очередные выходки Немого. Вскоре подошел катер, и я потащила ничего не понимающего мужа, благо свободных мест хватало, чтоб он особо не возмущался, я купила ему его любимую «Балтику», тройку, попросила слегка подогреть, чтоб не простыло чадо. Немой сидел через три столика, в пол оборота к нам. В ментале прошел запрет:

– Не подходи. Поговорим на расстоянии. Так надо.

Я поняла, что он больше беспокоился за меня. Я молча с любовью смотрела в глаза мужа, изредка улыбалась, смотрела, как он медленно, мелкими глотками, поглощает пиво, получая эгоистично мужское удовольствие. Если бы он зараза в другом месте это удовольствие применил. Немой за столом согнулся пополам. Ну, гад!

– Здравствуй, Втора. Больше тридцати лет прошло, а ты не изменилась.

А у меня перед глазами стояла сценка из Семнадцати мгновений весны, когда Штирлицу после долгой разлуки жену на расстоянии показывают. Немой тут же мне подыграл мелодией к возникшей в моей памяти сценке. Взял и изменил картинку, написал транспарант

– Встреча друзей детства через тридцать лет.

Я заулыбалась:

– Ты меня особо не смеши, а то, не правильно поймут без повода хохочущую женщину, муж меня первым в психичку определит, а я еще кусаться могу…

Теперь уже улыбался Немой. Мы долго еще говорили, ни о чем, вспоминали горы, нам просто было хорошо и уютно на этом маленьком закрытом в прозрачный пластик катере. Немой тяжело вздохнул, я в ментале увидела через его боль, его жену, изнасилованную и замученную чеченцами во время второй войны, его дочь, спасенную шаманом от кори, Интеграла в падающих горящих фрагментах вертолета. Стареем. Скупая слеза скатилась по моим щекам. Я достала платочек, якобы припудрить нос. Михалыч бы сказал:

– Дурная вода.

– Кстати, сегодня день рождение у Интеграла,– продолжил молчаливый диалог друг.

Нонсенс-молчаливый диалог, никогда не думала, что такое возможно, правильно у нас с Немым, тайное общение. Скоро буду пить мокрую воду и закусывать вкусной безвкусицей.

– Мы тогда с тобой не договорили.

Интеграл дружил только, с тобою, с остальными он общался, по мере необходимости, меня просто терпел, вечно увиливал от всех поручений. Что было в нем заложено такого, что после последнего выпуска, его забрали в Афганистан? Немой задумался, как ответить, чтобы не сболтнуть лишнего.

– Понимаешь, это не просто. Я много говорил с Чавосем по этому поводу. Во-первых, у него была правильная кличка, и он сам ее себе дал. Он мыслил не объектами, не отдельными словами или действиями, он не видел логики в бессмысленном переворачивании земли, для накачки мышечной массы. За время учебы он успел нарастить мускулы мозга. Он видел мир не как мы. Он видел мир объемами. Он мог закончить и успел закончить войну. За это его Американцы и убили на советской территории, руками исламских террористов. Через годы я их вычислил и обнулил, отомстил за Интеграла. Да будет земля ему пухом!

Наш катерок закончил свой прогулочный вояж, муж допил пиво. Пора прощаться. До встречи в интернете, жаль, что там не о всем можно говорить.

– Ты, это, Немой не пропадай. Вдруг что, заходи…

Словами мультяшного волка, я попрощалась с другом. Вскоре подъехало, вызванное мной, такси и…в объятия гостиницы. Теплый душ. А вы замечали, что в каждой гостинице, халаты и полотенца, имеют свой особый неповторимый праздничный запах.

***

Началась подготовка к выпуску. Воспитатели штудировали командиров обойм. Михалыч загонял меня по картам. Не кстати на последней вертушке прилетела Мальвина, бледная худая, полностью потерявшая форму. Да еще у нее начались женские проблемы, что было пострашней пятидесяти километрового марша. Итак, что мы имеем: из девяти человек обоймы, три потенциальных трупа. Почему три, возмутилась Гюрда. Одна два дня на постели воет, другой муравьев считает, а третьего нам никто не списывал. Гюрда ничего не поняла, но заткнулась, не став задавать лишних вопросов, она не любила, когда ее выставляют тупой дурочкой. Я не помню, когда попала в лагерь и как, но Гюрда уже здесь была. Мне кажется, что она была всегда. Михалыч меня просил, что с любым из обоймы у тебя может быть конфликт из-за неподчинения, в силу каких-нибудь детских капризов, только никогда не зли её. В свое время, солдаты спецназа, вырвали пятилетнего ребенка из рук озверевшей толпы азербайджанцев. Никто не помнит, кто был у руля, то ли Андропов, то ли Черненко, но уже давление на СССР со стороны запада оказывалось. Со стороны Турции массово, по религиозным каналам проникала на Кавказ литература разного содержания. Способов воздействия на массы было множество и все они использовались. Один из самых грязных способов была организация самосудов неграмотными, шовинистически настроенными националистами, самосуды жестоко подавлялись советской властью, тем самым рождая, еще большую ненависть к неверным. Было массово организовано несколько таких банд, которые на деньги эмиссаров из-за рубежа, обкурившись наркотика, творили такие зверства, что у Чикатило бы, ангельские крылышки выросли. Муллы от верхнего духовенства получили наказ не агитировать на войну против неверных, но и не отговаривать, не приветствовать убийства неверных, но и не осуждать. Наказ был понят правильно. Шла негласная война против иноверцев. Жесточайшая резня. В одном из районов Азербайджана, недалеко от Чуху юрта, был вырезан хутор молокан, молодыми жителями близлежащего кишлака. Целую неделю обкуренные бандиты насиловали женщин, пресытившись, вспарывали им животы, отрезали груди. Мужчин и мальчиков убили в первую же ночь, расчлененные тела, бросили в рядом протекающую горную речку. По ночам курили травку и пили водку, ночью можно все, Аллах не видит. В живых осталась маленькая девочка, спрятавшаяся в собачьей будке. Никто не знает, что она ела, и как в ее руках оказалась опасная бритва, но она, за одну ночь, вырезала восемнадцать пьяных и обкуренных бандитов, перерезав всем сонные артерии. На следующий день остатки банды, забрав мертвых, с ужасом умчались в родной кишлак. Старые охотники пришли смотреть следы, было море крови и отпечатки маленьких ног, тоже кровяные, на дверях, на стекле были кровяные отпечатки рук. Шайтан, – вынесли вердикт охотники, позвали муллу, он совершил обряд, целый час что-то выискивая в Коране. Объявил молоканский хутор нечистым проклятым местом на пятьдесят лет, оставил какие-то надписи на арабском языке, нацарапав камнем на домах и удалился, запретив всякому смертному посещать это место. В кишлаке два дня стоял вой, местное кладбище сразу увеличилось на треть. Вскоре распространились слухи о резне, по берегам реки находили обгрызенные шакалами и лисами трупы. Появились солдаты, прокуратура, следователи, партийное руководство, начались опросы, допросы. А на Кавказе милиция может допрашивать так, что ты признаешься даже в том, что еще не мог делать в ясельном периоде, при этом пол села записав в соучастники, и для лучшей достоверности, бить себя в грудь и кричать:

– Мамой клянусь!

Правда под влиянием партийного руководства, окончательно была принята версия Шайтана. Партийному руководству не нужен был скандал, пахнущий расовой дискриминацией, с последующим геноцидом русскоязычного населения на религиозной почве. Никакой резни, никогда, на земле Советского Азербайджана не было. Но только в одну из ночей, в горах нашли тела трех молодых пастухов. По характеру резанной раны старики сказали, что только гюрда оставляет такой след. Я поняла, что гюрда, это такая сабля, сделанная старыми мастерами, из булатной стали, что ее можно было носить вместо ремня на поясе и что с помощью гюрды можно было перерубить любую другую саблю. Гюрда была необычно острой и никогда не тупилась. Девочку случайно нашли, спящей в старом шалаше, женщины, собирающие хворост. Рядом нашли окровавленную опасную бритву. Потащили в кишлак, разорвали бы без всяких доказательств. Но солдаты вмешались.

***

Гюрда –это седьмой номер обоймы. Человек, на которого можно положиться. Настоящий солдат, Неприступная скала обоймы. У Гюрды не было инструктора, и она тяготела к инструкторам по рукопашному бою. Ей нравились единоборства, а так как по малолетству она не могла принимать участия в спаррингах, то она с фанатским усердием впитывала все, что творилось в борцовском зале или на тренировочном полигоне. Она только и ждала, когда по программе, выходили старшие обоймы одна против другой. С десятилетнего возраста, нам по уставу ввели рукопашный бой. На первом же занятии Интеграл побежал к врачу, проверять глазное давление. А Немой напросился очередной раз на отдых в пещеру, выставив против тренера по рукопашному бою иллюзию – наполовину таракана, наполовину бегемота, при этом чудовище абсолютно победило инструктора, положив его на лопатки. Я слышала, как инструктор жаловался Михайловичу:

– Я не знаю, как он это делает, но я, как кукла марионетка в его руках, у меня отказывают повиноваться мышцы, голова, я становлюсь безвольным и слабым, а тело мое, как холодец. Ваш воспитанник неуправляем, буду перед руководством ставить вопрос об его отчислении.

Михалыч внимательно с сочувствием выслушал инспектора, а когда тот ушел, улыбнулся задумчиво в черные усы:

– Хрена тебе в твоем холодце не хватает. Будет тебе хрен.

Подозвал Немого и тот пошел сдаваться на гауптвахту сам, на трое суток, за неуважение к командному составу. По такой статье, в военное время, Немому бы грозила вышка. Расстреляли бы на хрен. А мне теперь три дня бутерброды таскать. Немой любил время от времени отдыхать на гауптвахте. Издевался над старшими, как мог. Они ненавидели Немого люто, но ничего поделать не могли. Он то ос напустит, вроде иллюзионные, а кусаются, как настоящие. Потом с опухшими физиономиями в санчасти валяются. То пуганье какое ни будь устроит, то, кого ни будь в скунса превратит, и его вся казарма целую неделю гоняет чем попало, что под руки попадется. Попытались его раз проучить, темную во сне устроить, так он умудрился тренера по рукопашному бою на гауптвахту протащить и стоял в стороне, прикалывался, как старшая обойма тренера мутузит. Тот сначала ничего не понял, но потом такой ответ пошёл… Все бы ничего, с фантазией у Немого слабовато было, но тут у Немого дружок Интеграл появился. Тот ему такие идеи подкидывал, и они бы легко воплощались, только Немой в душе был добрым мальчиком и немного слушал меня и уважал Михайловича. С детства я слышала от него:

– Я хочу быть мужиком, как Михалыч.

А мне приходилось неоднократно ему вдалбливать, ну поставь себя на его место, и зачем ты это сделал, ты что-садист и тебе нравится, что человеку больно. И с Интегралом приходилось ругаться из-за Немого, но этот умник всегда внимательно слушал, кивал головой в такт моим словам, как бы соглашаясь со всем сказанным и молчал. Это он так изощренно издевался надо мной.

О девятой из нашей обоймы, это отдельный разговор, эта штучка похлеще Немого будет. Только одно, что у нее три персональных круглоголовых, уже ставит нас по разным полкам в табеле о рангах. Моя бы воля, я бы таким людям, как Медуза, заклеивала рот скотчем и запрещала открывать даже во время еды. Полная ее кличка Горгона-Медуза, в обойме сократили погоняло до Медуза, только суть от этого не меняется. Змей правда в голове не было, но каждый, хоть немного пообщавшийся с ней, превращался в «камень», иллюзионно конечно, но только эту иллюзию не мог никто снять, ни экстрасенсы, не гипнотизеры, ни шаманы, не Немой, да и она сама не всегда. Три ее круглоголовых наставника, всегда и на всех уровнях, ее яростно защищали:

– Девочка только учится, есть сдвиги, наблюдается прогресс.

Весь этот прогресс был в том, что ее всунули в нашу обойму и с трудом оградили нас от яда. Михалыч полгода овощем провалялся, постоянно крестится, когда вспоминает, как через трубочку кормили, а как хотелось водочки. С Медузой не хотел сталкиваться никто, она всем внушала панический страх, ей нравилось, когда ее боялись, она как могла поддерживала этот имидж. Только на Интеграла, почему-то не действовало ее колдовство, он мог часами болтать с Медузой, не сводя влюбленных очей, с ее обаятельного личика, с зелеными огромными глазами. Он был без ума от ее платиновых волос, от длинных природных густых ресниц, её голос для него, звучал завораживающе, хотя для любого смертного, в шипенье змеи, найдется больше облагораживающих звуков. Процесс обучения, любые действия, касающиеся Медузы, велись инструкторами и учителями через Интеграла. Все три инструктора, работающие по индивидуальному плану с Медузой, были, как инопланетяне-на одно лицо. Вместо халатов, они носили какие-то балахоны из сероватой материи, у каждого в руках присутствовали чётки, как какой-то неизменно священный атрибут. Они всегда ходили вместе, ни с кем не общались. Смотрели на все и на всех надменно, свысока. Интеграл, наш полиглот, говорил, что между собой это трио общается, либо на идише, либо на иврите. Красиво, но ничего не понять. У Медузы начались отклонения переходного возраста, я подозревала, что она несколько старше остальных курсантов нашей обоймы. У нее начинались непонятные истерики, она то краснела, то покрывалась прыщами. Два раза сбегала, потом сама же и возвращалась. Кто такую искать будет? Старшие молились, чтоб ее шакалы загрызли, такой ужас она им внушала. И это продолжалось уже целый месяц. За стенкой, в бывшей ленинской комнате был кошмар, Медуза по любому поводу устраивала скандал, кидалась в драку, несмотря на слабую физическую подготовку, дралась, как одержимая (хорошо хоть свой тайный арсенал не пыталась применить. Круглоголовые на данный период умудрились наложить на нее табу, усмирив и обезоружив подопечную. Она как рыба билась об этот барьер, потом на недолго теряла сознание. Для нас это была маленькая сладкая передышка.)

– Не ту бабу вы назвали стервой! – Подвела итог сражения четвертая.

Мы невольно рассмеялись, сбросив напряженность. Эти гормональные войны начали порядком надоедать, мало того, что тренировочный процесс выматывал все силы, а от круглоголовых башка трещала, как с похмелья у Михайловича, тут еще эта бездельница. Интеграл в такие дни вообще боялся подходить к Медузе, на попытки общения с ним, краснел и убегал к своим муравейникам, он даже с Немым не общался, когда на Медузу находило. Дело принимало серьезный оборот, мы стали какими-то грубыми, несдержанными, хамили преподам, инструкторам, все чаще девочки стали попадать на гауптвахту, за неуважение и за, да пошли они все… Если честно, мы просто отдыхали от Медузы. Даже издевательства старших курсантов, оскорбления и грязные намеки нам казались грудой комплиментов, после бессонных ночей в казарме. Пришла очередь Цыгану и Немому нам пайки таскать. У Интеграла была маниакальная тяга к насекомым, к никому не виданной ночной живности. Сачок и бездельник. Он после отбоя просто пропадал. Ему пару часов сна хватало, для восстановления. И вообще, они с Медузой были два сапога пара. Оба, как окурки от плана. Счастливая Мартышка, подумала я, валяется в больнице и в ус не дует, а тут пауков рассаживай по разным паутинам. А кому- ни будь ночью залазила под ночную рубашку жужелица? Многие даже не знают, что это такое и как выглядит. Интеграл как-то пошутил, легко пуганул Немого, так тот потом жаловался мне, что такое уродство, даже его мозг не в состоянии был придумать. С жужелицами господь явно перестарался. Наловить бы их целую коробку, и к Медузе под одеяло. К сожалению отпуска, всегда заканчиваются. Можно было провести кого угодно, но не Михайловича. Тот нас быстро раскусил, и вместо пещеры, заставил наматывать лишний круг на марш-броске. А он тоже был не подарок. Это был такой аппендикс дикой высокогорной степи (полупустыня фактически), насквозь прожигаемой солнцем. Вместо привычной тропы, был какой-то пархатый глинозем, весь редко покрытый колючими растениями, которые зеленели на маленьких пригорках, и казались мягкими и ласковыми. Со временем эти растения имели свойства высыхать, постоянный ветер их ломал и разносил большими шарами по округе, по расщелинам. В этом месте ветер был, как живой, при виде бегущей курсантки, он, с горячностью джигита, предлагал свой колючий подарок прям в лицо. Пытаешься уклонится, а ветер в этот момент, как специально, меняет направление. Хорошо, хоть дикобразы не летают. На вечер есть занятие-иглоукалывание, оно же вытаскивание этих острых иголок. (Муж любит целовать маленькие шрамы на моих щеках, вот они и есть последствия прохождения лишнего круга в марш-броске.) Почва обильно утыкана норами тушканчиков, которые иногда проваливаются под ногой. Бедные ноги, сколько вывихов и растяжений вам пришлось испытать? Вот так и бежишь тупо, этот доп. круг, распугивая тушканчиков, которые врассыпную убегают от бегущего монстра, прыгая, как миниатюрные кенгуру. Говорят, тушканчики не подлежат одомашниванию, умирают, а жаль. Симпатичные зверьки. Нужно пробежать три диких оливковых дерева, с громаднейшими шипами в колючих ветках. Ягоды на этих деревьях безвкусные, как вата, да и покрыты они каким-то размазанным липким пухом. Добежав до ущелья разворачиваешься и загоняешь тушканчиков назад, к моменту, когда круг преодолен и аппендикс с тушканчиками остается за поворотом к белой скале, ты начинаешь медленно отсчитывать километры основного маршрута. Михайловича не проведешь. Медуза вечером не встала на построение. Лежала на кровати вниз животом и плакала. Михалыч присел на край кровати и с опаской погладил Медузу по голове.

–Мужика тебе надо,-вздохнул глубоко воспитатель.

Медуза всхлипнула и замолкла. Вечером за ней пришел вертолет, троица круглоголовых забрала её, мы надеялись навсегда. Ага, ждите, размечтались! Интеграл загрустил, как-то осунулся, за последнее время он несколько подрос, похудел, загорел, его черные волосы и узкий нос с горбинкой выдавали в нем горного жителя (только каких гор?). Я из чисто женского любопытства, добивала Немого насчет Интеграла и Медузы. А может это у них любовь? Немой на мои расспросы усердно мотал отрицательно головой и всем своим существом жестикулировал, что они друзья, просто друзья. Ах, друг ты мой восьмой, и почему ты не болгарин? В мозгах двенадцатилетней девочки, любовь, это было так романтично! Даже между Змеей и Пожирателем беременных комаров! Цыган заболел ветрянкой. В обойме объявили карантин. Подхватил он ее от одной из учительниц, протащившей инфекцию в лагерь. Все занятия и марш-броски отменяются! Целый месяц детского счастья! Цыгана отселили в лазарет, запретили с кем-либо общаться, на больничную тумбочку наложили кучу порошков и таблеток и оставили под присмотром пожилой женщины-бабы Дуси, которая жила на скале и числилась комендантом двух общежитий. Время от времени, прилетал врач, производил осмотр, мазал Цыгана каким-то розовым химикатом и особо долго не задерживался. От радости мы даже забыли про выпуск старшекурсников и полностью похерили подготовку к учениям. Наша обойма всегда была не полной, а сейчас вообще опустела. Цыгана нет, Медузы нет (хорошо, хоть Мальвина появилась, т.е. прибыла, как всегда поправлял Михалыч), а первого не было никогда. Из-за этого неуловимого гада я и тяну этот воз, постоянно получая взбучки. Мне оно надо?

Глава 3

Следующим заболел Михайлович. Без него в казарме стало вообще пусто, скучно. Еду нам приносили в одноразовой бумажной посуде, с такими же прессованными целлюлозными ложками, на которых был выдавлен тысяча девятьсот восемьдесят восьмой год и знак качества, со стертыми буквами СССР. (Это было предзнаменование: – наверно мы Союз сожрали вместе с ложками, когда болели ветрянкой). В дальнейшей жизни мне нравилось болеть, я устраивала себе праздник объедания, могла, не жалея денег купить и съесть, хоть килограмм мороженного, чтобы вылечить слегка простуженное горло, а после дюжины бисквитных пирожных, у меня, пропадали все хрипы в горле и случалось чудо, бабушка выздоравливала, мои внучки были без ума. Столько радости и положительных эмоций я получала во время «болезни».

***

Михайловича, разукрашенного, как новогодняя елка, розово-зелеными шарами, отправили вертушкой в санчасть, которая находилась где-то под Насосной, то ли в Джорате, то ли в Джейрамбатане. На его замену в карантинный блок не прислали никого. Просто на ночь нас закрывали с наружи, а перед завтраком открывали. Еду оставляли перед входом, забирали мусор в бумажных мешках из-под цемента, повесили фанерку из-под мишени, с надписью –КАРАНТИН, и проштудировали, чтобы никуда не высовывались и ни с кем не контачили. Жизнь продолжалась. Мы были предоставлены сами себе. Я всегда сравнивала нашу обойму со старшими. Все-таки, как-то, что-то не сходилось. Фактически этот лагерь в горах, с полигоном, стрельбищем являлся закрытым объектом, для подготовки спецподразделений, курсанты которых проходили отбор в суворовских и нахимовских училищах, решившие раз и безоговорочно связать судьбу с армией. Их гоняли, как сидоровых коз, из них делали элиту спецназа, командирский состав-будущее армии. У них не было круглоголовых, они жили отдельно в казармах. Подразделения между собой пересекались редко. Каждые четыре года выпускалось сорок новоиспеченных лейтенантов. Прием в группы, да и количество групп было строго ограничено. Из них к окончанию обучения спец инструктора выкачивали все соки. (И когда мне потом говорили, что какой-то офицер стал порно звездой, а какой-то знаменитым культуристом, приводя в пример мужа Королевой, я думала, что не там ты километраж знаний и умений месил, и не там тебя самого месили. И так сойдет…говорил Вовка из тридевятого царства.) Наша обойма, как-то не вписывалась в механизм штамповки спецподразделений. Да у нас был устав, да у нас была дисциплина, да мы несли определенные нагрузки, но все равно мы были детьми. У нас были круглоголовые, которых не было у старших (Зато у них были спец инструктора, которых не было у нас. Зависть Гюрды.) Да и не у всех они были, у меня и Гюрды их никогда не было. Я себя вообще считала уродиной (Смотрясь в зеркало, завидовала Медузе, завидовала даже веснушкам Мальвины, мне казалось, что все красавицы, обязательно должны быть рыжими и непременно с веснушками.), считала неудачницей и что меня по ошибке притащили в подразделение, из-за этого и поставили старшей над обоймой. Все талантливые, а ты бездарь, вот и командуй.

– Придёт первый, в туалете полы будешь мыть, это такое мне в лицо Медуза кинула, я хотела ее разорвать, но глаза наполнились слезами, я убежала в укромное место (У каждого из нас было свое укромное место).

Я долго думала и плакала. Мне казалось, что меня никогда никто не любил и никогда никто не полюбит. Самое главное, что я с детства вбила в голову, что мать меня бросила из- за того, что я родилась такой уродкой. В эту ночь, после построения, я сбежала. В третий раз, за пять лет, как говорил Михалыч. Оказывается, он подсчет негласный вел. Из нас всех не сбегал только Немой, он легко мог сделать так, чтоб от него все сбежали и оставили его в покое. А Цыган свои двухдневные отлучки не считал побегом, он всегда возвращался сам, приносил с собой кучу жизненной энергии и множество невероятных красивых историй. Мы на его сказках и выросли. (Я, когда эти «цыганские «сказки рассказывала детям, потом внукам, они и про сон забывали). Бегать мне долго не дали, вокруг горы, скалы, обрывы и никаких дорог. Один только Цыган нащупал тропу, но молчал как партизан.

К нам всегда все относились, как к детям (Медуза не в счет). Мы могли пролезть через колючую проволоку, подойти к охраняемым складам, пойти гулять на полигон с барьерами и препятствиями, бессовестным образом присутствовать при тренировочном процессе военных. Запрет распространялся только на стрельбище. Да и далеко оно было. Мне казалось, что нас специально здесь спрятали. Секретный объект, внутри секретного объекта. Это как бы добавляло значимости нашего существования. (Как оказалось позже, я недалека была от истины, вернее я оказалась абсолютно права).

***

Через три недели в обойме появился Цыган. Карантин сняли. В отсутствие Михайловича, рекомендовали заняться самоподготовкой. Опять все на мои плечи:

– Физическая подготовка, уроки, режим, круглоголовые…, боевая подготовка (по желанию), самоподготовка и все по кругу.

Как-то незаметно Интеграл увлекся бегом, и показывал довольно приличные результаты. Видимо от избытка энергии, молодой организм требовал нагрузки. Михалыч явно задерживается, я уже была вся на нервах. Не получалось у меня бегать и следить за всем-то на уроки опоздаем, после остывшего завтрака, то после обеда круглоголовые за мной гурьбой бегают, в поисках своих подопечных, жалуясь, что я им срываю какой-то важный эксперимент. И услышав долгожданный шум винтов военной вертушки, я облегченно вздохнула. Свою ошибку я поняла, когда увидела, что вместо Михайловича, из вертушки выпрыгнул маленький мужичок, с громадным рюкзаком, пригнулся под винтами и колобком покатился навстречу встречающим командирам.

– Что энто за фрукт? – подумала я, Филиппок какой-то.

Но после того, как командир привел его к нашей казарме…Первый, ёкнуло сердце. Командир вытер пот с лица:

– Принимай пополнение, как там тебя?

Я подсказала – Вторая.

–Не разбираюсь я в вашей нумерации, но это, как его, ваш очередной – последний в вашей десятке.

– В обойме,– поправила я.

Но командир в сердцах, махнул зажатой в руке фуражкой, уже направлялся на выход, к двери. Обойма выстроилась сама, я тоже стала на свое место в строю.

– Воспитателя нет, поэтому представляйся сам, – предложила я колобку.

Он недоуменно потоптался, скинул рюкзак, в котором что-то загрохотало, пнул его для надежности.

– Я, это…,– пробубнил под нос прибывший, – Никита.

Потом подошел к Немому, протянул руку:

– Никита – повторил колобок.

Немой механически поздоровался и посмотрел на меня. Я сообразила мгновенно вышла из строя, и представила каждого члена обоймы, по кличкам (Имя было у Интеграла, но я и представила его, как Интеграла, он не обиделся. Остальные, в том числе и я, имен не имели). Вскоре на рюкзак полетела фуфайка, в которую был закутан новичок, потом три свитера, какие-то платки, подвязки, ватные брюки, спортивные, ленты, подтяжки и куча всякой дребедени, что настоящим мужикам таскать не положено. Вскоре перед нами предстало вполне нормальное человекообразное существо, лет двенадцати, только метр с кепкой. И не толстый совсем. Строй рассыпался, вся обойма умчалась по своим делам, а мне нельзя-я-я, вводи в курс дела новичка: спать будешь здесь, в тумбочке можно хранить…, подъем в пол седьмого…, твое место в обойме № десять, туалет в конце коридора. И ответы на тысячу зачем и почему. Интеграл крутился рядом, потом не выдержал, подошел к новому и указывая пальцем на огромный рюкзак, спросил: