Александр Ермак
Любовь Ангелины
«Как же у нас все замечательно!»
Мария Николаевна смотрела на молодых супругов умиленно:
– Как же у нас все замечательно! Вы любите друг друга, меня, я – вас. Такой покой в доме. Такой покой! Не всем так везет, не всем…
– Конечно, – отвела глаза в сторону Ангелина.
Муж икнул, откидываясь на спинку стула:
– Спасибо за ужин, мамочка! Так хорошо, как у тебя, как дома, нигде не поешь…
Мария Николаевна всплеснула руками:
– Конечно-конечно, сыночек! Дома же так ладно, так уютно. Вот еще ремонт сделаем, и глаз будет просто радоваться…
– Сделаем, мама, сделаем! – ковырял во рту зубочисткой муж. Покорно кивнула Ангелина.
Мария Николаевна бродила взглядом по стенам, по потолку:
– Обои переклеим – я такие красивые, в ягодку присмотрела, двери-косяки покрасим, потолок побелим, пол обновим. Сами все сделаем, чтобы как надо, да и денег сэкономим. Зачем чужим людям платить, верно, дети?
Муж молча кивнул.
– Конечно, – вздохнула Ангелина.
Мария Николаевна в радостных мыслях резко встала из-за стола, как будто хотела вспорхнуть бабочкой, но зацепилась ногой за ножку стола, ее повело в сторону. Она точно рухнула бы на пол, не подхвати ее за локоть Ангелина. Усадила на диван:
– Отдохните. Я уберу со стола…
Муж бросил на стол зубочистку и включил телевизор. Мария Николаевна посмотрела на экран, прислушалась:
– Что делается-то? В какое время живем! Каждый день то тут, то там стреляют, убивают! Когда ж это кончится?.. Но у нас, слава Богу, все хорошо: крыша над головой есть, машина есть, работа есть… Вот еще родите наконец ребеночка… Ангелиночка, ты же родишь все-таки?
– Я постараюсь!
– Ты уж постарайся, постарайся. Я с ребеночком помогу, воспитаю, а потом уйду в мир иной и освобожу жилплощадь. Будете жить – меня добром вспоминать…
Ангелина снова вздохнула, покачала головой:
– Ну, что вы говорите! Вы еще такая молодая!
– Свои годы и болячки знаю…
– Будете жить еще долго и счастливо!
– Дай-то Бог, с такими заботливыми детьми…
Мария Николаевна несколько раз качнула головой и задремала под комментарий какого-то эксперта о подробностях очередного теракта в центре Москвы.
Ангелина унесла посуду на кухню, помыла, потом зашла в ванную, достала из стиральной машинки постиранное, развесила на балконной сушке и уже не вернулась в комнату свекрови, служившей, по желанию Марии Николаевны, всем и столовой, и общим залом. В их с мужем комнате разобрала постель. Хотя еще было совсем не поздно, выключила свет, разделась и забралась под одеяло. Согрелась, размякла…
Вдруг одеяло и сладкую дрему стянули. В кровать забрался муж. Пошарил руками, пощупал, навалился, быстро удовлетворился и, не принеся никакой радости жене, отвернулся к стене, заснул. К Ангелине же теперь сон не шел, в голове роились мысли – вопросы, на которые она не знала ответов…
Утром, как обычно, Мария Николаевна выдала невестке деньги:
– Это тебе на обед.
– Спасибо, Мария Николаевна!
– Карта на транспорт у тебя есть… Да, вот тебе еще на продукты. Купишь, когда будешь возвращаться с работы, по этому списку. И не забудь, я вот подчеркнула, фильтры и моющая жидкость для пылесоса: завтра у тебя сухая и влажная уборка…
Вечером, когда вновь собрались все вместе за ужином, Мария Николаевна опять смотрела умиленно:
– Как же у нас все замечательно! Вы любите друг друга, меня, я – вас. Такой покой в доме. Такой покой! Не всем так везет, не всем…
– Конечно, – отвела глаза в сторону Ангелина.
– Спасибо за ужин, мамочка! Так хорошо, как у тебя, как дома, нигде не поешь…
Мария Николаевна всплеснула руками:
– Конечно-конечно, сыночек! Дома же так ладно, так уютно. Вот еще ремонт сделаем, и глаз будет просто радоваться…
– Сделаем, мама, сделаем! – ковырял во рту зубочисткой муж. Покорно кивнула Ангелина.
Мария Николаевна бродила взглядом по стенам, по потолку:
– Обои переклеим – я такие красивые, в ягодку присмотрела, двери-косяки покрасим, потолок побелим, пол обновим. Сами все сделаем, чтобы как надо, да и денег сэкономим. Зачем чужим людям платить, верно, дети?
Муж молча кивнул.
– Конечно, – вздохнула Ангелина.
Мария Николаевна как будто бы хотела встать, но невестка опередила ее:
– Отдохните. Я уберу со стола…
Муж бросил на стол зубочистку и включил телевизор. Мария Николаевна посмотрела на экран, прислушалась:
– Что делается-то? В какое время живем! Каждый день то тут, то там стреляют, убивают! Когда ж это кончится?.. Но у нас, слава Богу, все хорошо: крыша над головой есть, машина есть, работа есть… Вот еще родите наконец ребеночка… Ангелиночка, ты же родишь все-таки?
– Я постараюсь!
– Ты уж постарайся, постарайся. Я с ребеночком помогу, воспитаю, а потом уйду в мир иной и освобожу жилплощадь. Будете жить – меня добром вспоминать…
Ангелина привычно покачала головой:
– Ну, что вы говорите! Вы еще такая молодая!
– Свои годы и болячки знаю…
– Будете жить еще долго и счастливо!
– Дай-то Бог, с такими заботливыми детьми…
Мария Николаевна несколько раз качнула головой и задремала под комментарий какого-то эксперта о подробностях очередного теракта в центре Москвы.
Ангелина унесла посуду на кухню, помыла, потом зашла в ванную и уже не вернулась в комнату свекрови. Разобрала их с мужем постель. Выключила свет, разделась и забралась под одеяло. Не успела заснуть, как к ней присоединился супруг. Пошарил руками, пощупал, как будто проверяя: все ли на месте. Потом отвернулся к стене и почти сразу захрапел. К Ангелине же сон упорно не шел, в голове снова появились мысли – вопросы, на которые она не знала ответов…
Утром, как обычно, Мария Николаевна выдаст невестке деньги:
– Это тебе на обед.
– Спасибо, Мария Николаевна!
– Карта на транспорт у тебя есть… Да, вот еще два списка…
Вечером, когда вновь соберутся все вместе за ужином, Мария Николаевна будет смотреть умиленно:
– Как же у нас все замечательно! Вы любите друг друга, меня, я – вас. Такой покой в доме. Такой покой! Не всем так везет, не всем… Что делается-то?.. Когда ж это кончится?.. Но у нас, слава Богу, все хорошо: крыша над головой есть, машина есть, работа есть… Вот еще родите наконец ребеночка. Ангелиночка, ты же родишь все-таки?..
«Все-таки, все-таки, все-таки…», «Что делается-то… Когда ж это кончится?..» «Что делается-то… Когда ж это кончится?..» А когда все началось?
Ангелина помнила, как ее нес на руках отец, как в сквере покупал пломбир с миндальным вкусом, как, сидя на скамейке, говорил что-то про уроки, учебники, учителей и все время придумывал ей такие смешные и радостные имена:
– Ты – мой Ангел. А еще – Ангела, Ангеля, Ангелинка, Ангелочек, Ангелок, Ангелиночка, Ангелюся…
– А еще?
– Геля, Гела, Гелина, Гелечка, Гелюша, Гелюня, Гелюся, Генюнчик…
– Еще!
– Лина, Линочка, Ела, Еля…
– А еще, еще, еще!..
Но в школу ее повела мама. Грустно сказала по дороге:
– Папа ушел жить к чужой тете. Они уехали в другой город…
Больше Ангелина отца не видела и не слышала даже по телефону. А в школу ходила вместе с мамой, потому что та работала там.
– Биологичка Ольга Петровна – твоя мать?
– Да, моя мама!
– Понят-но…
Что им было понятно? Возвращаясь из школы в одиночку, Геля только жала плечиками. Разогревала дома обед, делала уроки и ждала маму, которая задерживалась в классах и учительской по своим учебным делам. Сидела у окна, всматривалась, перебирая вслух память его голосом: «Ангеля, Ангелинка, Ангелочек, Ангелок, Ангелиночка, Ангелюся…»
Год за годом отец исправно присылал алименты. Он, как сказала мама, всегда неплохо зарабатывал – руководил автоколоннами. Наверняка его новая семья – жена и два сына – ни в чем не нуждаются, как и они раньше с мамой ни в чем особо не нуждались. Да и теперь им с маминым заработком и отцовскими алиментами на еду, одежду, квартплату, транспорт хватало. Все, что остается, уходило на покупку так вкусно пахнущих книг, а еще они вместе с другими школьниками часто выбирались на экскурсии, в цирк, в театр: обычно в ТЮЗ, но иногда и в оперетту, а то и в Большой. По льготным билетам.
Чем дальше, тем реже удавалось посидеть днем у окна. Мама записала ее в кружок рисования, английского языка, а еще на художественную гимнастику и в музыкальную школу на скрипку:
– Ты должна стать разносторонне развитой личностью!
Геля послушно становилось такой личностью: училась в школе на пятерки («Чтобы маме-учительнице не было стыдно перед учениками и коллегами!»), вполне преуспевала в кружках («А этот кувшин у тебя неплохо прорисован», «I am doing my best!»), старательно тянулась в спортзале («Хорошо, Ангелина, хорошо!»), задумчиво водила смычком по струнам («Слух у тебя, конечно, есть…»).
С каждым годом мама все чаще зябко куталась в теплую шаль и иногда сетовала:
– На море бы выбраться. Мы ведь ездили с отцом и с тобой на море. Ты была совсем крошкой, не помнишь. Там тепло, ультрафиолет, ионы – катионы и анионы…
Геля, правда, ничего не помнила про море, но летом по льготной путевке ездила на одну смену в подмосковный детский лагерь. Там можно было купаться в озере, собирать землянику, играть в «ручеек». Но еще там опять же были распорядок дня, строгие вожатые и кружки, кружки, кружки, от скуки в которых сводило зубы. Возвращаясь из лагеря, она ждала маминого:
– В Тарусу!
И своего радостным эхом:
– В Тарусу! В Тарусу!
В этом маленьком, почти соседнем с Москвой древнем, красивом городке-открытке жила любимая тетя Надя – родная сестра мамы, которая почему-то так и не вышла замуж. Хотя сын у нее был. Женился и жил в Белоруссии. Редко приезжал. Геля лишь раз его видела, и то на московском вокзале.
Тетя Надя работала на почте. Кормила жданных гостей со своего огорода: «Посадим еще огурчики, помидорчики, перчики, картошечку, ну и клубнички – пару грядок. Все будет свое, без нитритов-нитратов. Да и в радость ведь, в удовольствие – на свежем воздухе, под солнышком, на земле…» Каждую зиму тетя Надя приезжала к ним в гости, привозила в банках эти самые огурчики-помидорчики:
– Ну, еле дотащила!
– Да зачем же себя так нагружать?
– Ну как же вы без моих баночек-то. Ведь, хочется же?
– Хочется…
В Тарусе отпускная мама, даже в теплынь не расставаясь с шалью, целыми днями перебирала с сестрой на огороде овощи, корнеплоды, слова. А Геля бежала навстречу местным подружкам – Вере и Кате, жившим рядом, на той же улице. А дальше на углу был дом Коли, который дружил с соседскими девчонками и отважно защищал их от других мальчишек. И еще этот смелый, крепкий пацан начинал так забавно заикаться, когда заговаривал с Гелей наедине.
Веселой ватагой гоняли они по всей Тарусе, вторгаясь в чужие улицы. Плескались и рыбалили в мелкой у берега Оке. Частенько на теплоходике безо всяких там билетов срывались в Поленово, в котором в первый раз побывала с мамой и тетей.
– Красота! – блуждали по усадьбе, разглядывая владения знаменитого художника и разномодных туристов.
– Красота безумная!
Геля вздыхала, услаждая взор изумительными, разноцветными пейзажами, и думала о том, что, может быть, стоит все-таки серьезнее отнестись к изобразительному искусству. Вдруг, если хорошенько поработать над собой в кружке и не только в нем, то и у нее образуется вот такая картинная усадьба, по которой гуляешь себе свободно круглый год в окружении близких, любимых людей. И не надо платить за входной билет.
Думала о рисовании, но на самом деле черчение ей всегда нравилось куда больше. То и дело на разных листочках из-под ее руки выходили линии, линии, линии, чаще всего превращающиеся в какие-то непонятные, фантастические механизмы с зубчатыми колесами, цепными передачами…
Друзья-тарусята ни разу не бывали в Москве. Расспрашивали о столичной жизни, тихо завидовали:
– Счастливая. В столице живешь, по Красной площади гуляешь, артистов не в телевизоре видишь…
– Это вы здесь такие счастливые на полной свободе. Не понимаете!
– Не понимаем!
– Эх! – срывалась с места. – На Оку?!
– На Оку!!! – бежали следом.
Брызги и капли, мокрое солнце, дурманящий запах разнотравья вдоль тропинки…
А потом приходил конец лета, и они прощались до следующего. У подружек по щекам ползли слезы. У Коли блестели глаза:
– Ну, ты же приедешь?
– Конечно! Обязательно, как же я без вас! Следующим летом! Через год!
– Следующим летом… Через год…
Обнимались, целовались на прощание с девчонками. С Колей тоже. С ним по-особенному. Сначала в щечку. А в то лето, когда они стали выше полыни и крапивы, он впервые в ее жизни поцеловал в губы. И еще прикоснулся. Не случайно…
Потом снова началась школа. В ней уже были не только уроки и кружки. Еще и танцевальные вечера, дискотеки. С них Геля возвращалась вместе с мамой. А вот днем, начиная с восьмого класса, она шла домой то с одним одноклассником – Вовой, то с другим – Витей. Первый подкарауливший ее на выходе из школы нес портфель. Это было очень приятно. Ей хотелось рассказать о «двух В» подружкам-тарусятам, но чтобы все-таки не знал Коля. Он писал хорошие, добрые, простые письма с такими милыми ошибками: «…седели на берегу… как живеш… жду тибя…»
Оба провожатых ей нравились. Вовка все время смешил какими-то нелепыми историями и анекдотами – с ним не соскучишься. Витя же не только лучше учился, но и хотел поступать в институт. Мечтал: «Стану инженером, буду зарабатывать большие деньги. И все для тебя, чтобы ты себе ни в чем отказу не знала: мороженое с миндальным вкусом захочешь – пожалуйста, пирожное – вот тебе, в ресторан пойти – так запросто!»
И Коля обещал издалека: «Поступлю после восьмого в мореходку буду много денег закалачивать чтоб ты была принцеса с ананасами и жемчугами…»
Коля был не в Москве, а его мореходка – где-то вообще на другом краю страны. И будет он уходить в свои плавания на долгие месяцы. «Принцеса» будет терпеливо ждать?
«Принцеса»… Геля подолгу рассматривала себя в зеркало, вздыхала: ничего-то особенного нет – среднего росточка, не худая и не полная, темные волосы чуть в рыжину (в маму), карие глаза (в папу), слегка курносый носик (вроде бы в бабушку), личико милое, но таких тысячи… Потом успокаивалась: при желании можно назвать себя стройной и миловидной. А еще она ведь не глупая, не дура и характером не стервозная, покладистая даже очень. Вполне может быть настоящей принцессой и даже, если постараться, стать со временем «королевишной»…
Думавший об институте Витя был намного проворнее одноклассника и поэтому чаще нес портфель Ангелины. Собиравшийся в техникум Вовка повздыхал-повздыхал и в девятом классе отстал, переключился на Гелину школьную подружку и соседку по дому – пухленькую Лену. Все вчетвером они дружили. Колины письма из Тарусы продолжали приходить, но Ангелина, хотя и читала, перечитывала их время от времени, не спешила отвечать.
Они пробовали курить: ни Геле, ни Лене не понравилось, а вот Витя с Вовкой пристрастились. Пробовали и выпивать: это оказалось приятно. Так что, если имелись деньги, то покупали и распивали во дворе за гаражами бутылку то красного, то белого сухого. Целовались, присасывались друг к другу до одури. Вовка дурачился, оторвавшись от Лены:
– Геля, и меня поцелуй!
Витя спокойно пожимал плечами, а Лена нервничала.
Когда Ангелине исполнилось шестнадцать, на ее имя пришла бандероль от отца. В ней – тоненькая золотая цепочка с золотой подковкой. «Геля, Гела, Гелина, Гелечка, Гелюша…»
В Тарусу не поехала, сказала маме:
– Надо готовиться к экзаменам.
Письма от Коли перестали приходить. Не сразу это заметила.
После школы Геля поступила на бюджетное отделение института финансов, хотя хотела в автодорожный, на конструкторско-механический факультет. Мама настояла:
– Не девичье это дело в железках копаться, да и копейки будешь получать – посмотри на современных инженеров! А так при финансах окажешься, прокормишь себя, семью, если что…
Витя между поцелуями хотя и собирался, но ни в какой вуз поступать не стал:
– Схожу сначала в армию, чтобы потом не прерываться. Да после службы и поступить в институт легче, у меня же льготы будут.
Пошел работать в автомастерскую и сразу же стал неплохо зарабатывать:
– Гуляем, ребята, пока в армию не загребли!
Покупал Геле цветы, шоколадные конфеты в красивых коробках и обязательно пломбир с миндальным вкусом. Они пили сладкое вино и продолжали целоваться до одури…
Этот год за учебой в институте и ежевечерними объятиями-поцелуями пролетел быстро. На проводах в армию Витя был очень настойчив:
– Мы же два года теперь можем не увидеться. А приду – все равно поженимся!
Она верила ему: отдалась, проводила, ждала. Читала письма от армейского шофера и слала обратно аккуратно прорисованные между строчек сердечки. В нескольких плоскостях. Вид слева, вид справа, вид сверху, в разрезе…
Новым летом съездила с мамой в Тарусу. Лицо и руки тети Нади стали совсем морщинистыми. Она вздыхала, глядя на фотографию сына, стоящую на комоде. Подружка Вера училась в техникуме в Серпухове и вроде была беременна, собиралась замуж. Коли в Тарусе не оказалось – поступил-таки в мореходку на Сахалине. Катя никуда не уехала, работала продавщицей здесь же. У нее дома и посидели. Ангелина принесла бутылку сухого.
– А покрепче ничего нет?
Геля пожала плечами:
– Да я как-то крепче ничего и не пью.
Катя кивнула и залпом осушила стакан. Рассказывая подруге о тарусских делах, взялась за второй. Потом пришел какой-то пьяный парень. Полез обниматься сразу с обеими. Геля ушла. Больше ей в Тарусу возвращаться не хотелось…
Второй курс института, третий:
– Мама, осточертели мне эти дебеты-кредиты!
– Ты все-таки доучись, доча! Получишь высшее образование, а там уже – как знаешь, как захочешь, по обстоятельствам…
А обстоятельства указывали на одно и то же: жизнь почему-то все время дорожала. Ангелина стала совершеннолетней, и отец перестал присылать деньги. Маминых финансов не хватало, так что Ангелина в свободное от учебы время чертила для студентов технических вузов. Это приносило и деньги, и радость. С высунутым изо рта языком она могла часами зависать над чертежной доской: прямые линии, углы, радиусы, резьба…
В отпуск Витю по какой-то причине не пустили. Так что ждать пришлось все два года. А в институте ей то и дело предлагали «донести портфель». Иннокентий – высокий серьезный парень – каждый день ждал ее у выхода из учебного корпуса. Вздыхал, завидев Ангелину, набирал в грудь воздуха, решаясь сказать. Но она опережала его:
– Провожать меня не надо!
– У меня вот случайно два билета в театр…
– Я подумаю…
Потом нагонял Василий – энергичный крепыш. Пытался выхватить из ее рук тубус, но в конце концов удовлетворялся тем, что просто плелся за ней по пятам и то читал стихи неизвестного сочинителя:
«Я вас любил,
Конечно, очень страстно.
Вы скажете – дебил!
Но скажете напрасно…»,
то прорисовывал перспективу их отношений:
– Окончим институт. Я стану большим начальником. Стану зарабатывать кучу денег. Будем с тобой и детьми ездить по заграничным курортам. Да-да, я серьезно. И крутую тачку обязательно купим… Хочешь, завтра на концерт пойдем? У меня билеты есть на отличные места…
Ангелина задумчиво рисовала сердечки между строчек письма, адресованного солдату. Раз – сердечко, два – сердечко: и Василий ей нравился, и Иннокентий, похоже, далеко пойдет…
Витя вернулся из армии и при первой же встрече, обняв, целуя, шепнул в ухо:
– На неделе пойдем в ЗАГС, распишемся, как и хотели.
Когда же она ничего не ответила, то, переполненный страстью, вожделением, глянул на нее изумленно:
– Ты что? Ты, ты… не хочешь?
Тряхнул ее. Геля, как очнулась, улыбнулась, кивнула:
– Конечно-конечно, я согласна…
Сыграли две свадьбы в один день: Лена также дождалась Вову. Пришла новая бандероль. С золотыми сережками. «Лина, Линочка, Ела, Еля…»
Ангелина переехала с безликой улицы Шверника на другой конец Москвы – на такую же безликую Парковую. От мамы к свекрови. Витя, подгоняемый молодой супругой – «ты же хотел, обещал!», стал готовиться к экзаменам. Благодаря армейским льготам поступил в автодорожный институт, в котором так хотела учиться сама Геля. Но учился не очень, снова, как и до армии, устроился в автомастерскую:
– Надо и деньги зарабатывать, жить на что-то!
Ангелина, когда могла, бегала за него в институт на лекции, заслушивалась вещаемым с трибун, влегкую делала чертежи за мужа, писала курсовую. Напрасно. Не доучившись до конца первого курса, Витя решил бросить институт:
– Надоело! Да и что это дает? Я сейчас зарабатываю больше, чем если стану инженером и буду работать на производстве!
– Но это сейчас. Может, все изменится. Спрос на инженеров растет!
– Вот когда вырастет, когда все изменится, то тогда, может быть, и восстановлюсь.
– Не бросай! Я уже свой институт заканчиваю, пойду работать, с моей зарплатой проживем, пока не закончишь!
– С твоей зарплатой! Я не мужик, что ли?
– Мужик, мужик, – гладила его по голове Мария Николаевна, бесшумно возникающая из-за спин супругов.
Ангелина, хотя и не очень-то была увлечена финансами, училась въедливо и настойчиво. Окончила институт с красным дипломом, и ее, уже знакомую работодателю по учебной практике, взяли младшим помощником аудитора в известную компанию. Деньги пока платили небольшие, но перспектива была весьма многообещающая: только работай, не ленись и учись постоянно, набирайся новых знаний.
– Мы прорвемся! – подбадривала ее и себя Маргарита.
Эта также вчерашняя студентка – блондинка с пышными формами – в один день вместе с Ангелиной была принята в штат компании. Они нередко уходили из офиса вместе, болтали по дороге, обсуждали свои рабочие дела:
– У нас все получится!
– Обязательно!
Маргарита рассуждала:
– Начнем с малого. Разберемся сначала, от кого здесь что зависит, наведем мосты с начальством, подружимся с кем надо…
Ангелина думала по-другому:
– Надо очень хорошо работать, тогда нас заметят: повысят и в зарплате, и в должности.
Маргарита на это смеялась:
– Ага, до пенсии будешь ждать, пока заметят. Надо самим пробиваться, как в институте.
Ангелина пожала плечами:
– Ну да, именно, как в институте: я хорошо училась, потому и оценки отличные, и сюда взяли.
Маргарита снова смеялась:
– У меня тоже все оценки отличные. Но я не очень-то напрягалась в учебе, надо же было время и на личную жизнь оставлять. Просто дружила кое с кем в деканате, и вот результат – работаю в этой компании. Так что не все в жизни зависит от хороших оценок и выдающихся рабочих достижений…
По примеру Вити всю зарплату Геля отдавала Марии Николаевне. Та распоряжалась семейным бюджетом. Решала, когда Ангелине покупать новые зимние сапоги или колготки взамен порванных. Утром выдавала рублик в рублик:
– Это тебе на обед.
– Спасибо, Мария Николаевна!
– Карта на транспорт у тебя есть… Да, вот еще купишь по новому списку…
«Как же у нас все замечательно! Вы любите друг друга, меня, я – вас. Такой покой в доме. Такой покой! Не всем так везет, не всем… Что делается-то?.. Когда ж это кончится?.. Но у нас, слава Богу, все хорошо: крыша над головой есть, машина есть, работа есть… Вот еще родите наконец ребеночка. Ангелиночка, ты же родишь все-таки?..»
«Все-таки… все-таки…» Еще один день. Еще один вечер. Снова одеяло и мысли стянули. В кровать забрался муж. Пошарил руками, пощупал, замер, как будто раздумывая, навалился, быстро удовлетворился и, не принеся никакой радости жене, отвернулся к стене, заснул.
Может быть, сейчас получится? Когда он овладел ею в первый раз, перед армией, неразумная еще была. Потом только порадовалась, что не забеременела, не осталась незамужней студенткой с ребенком на руках. Хотя, конечно, как-нибудь бы пережила с помощью мамы, а Витя бы вернулся через два года и обязательно женился. Но женился ли бы теперь, когда уже столько времени ждут, а ничего не случается. Лена уже второго вынашивает, а у Ангелины и на первого намека нет. Вовка шутит:
– Может, подсобить? У меня, как видишь, хорошо получается! Да, Лен?
Витька хмыкает:
– Сами справимся! Я в Ангелину верю!
Вовка продолжает шутить:
– А че? Я серьезно!
А может, и к лучшему? Кто его знает, что появится на свет в такие времена? В новостях передают: в Египте родился двухголовый и шестиногий теленок, в России увеличилось количество новорожденных-аутистов. По всей необъятной стране деньги собирают на больных детей. Будет ли здоров ее? Да будет ли он вообще? Врачи, которых она обошла немерено, говорят, что все у нее в порядке, надо верить, надеяться, пытаться и еще обследовать Витю. Но тот только морщится. Мама Ангелины подозревает «биологическую несовместимость» («биологичка» же). Свекровь четыре года каждый вечер твердит, как заведенная:
– Вот еще родите наконец ребеночка. Ты же родишь все-таки?.. Ты уж постарайся, постарайся. Я с ребеночком помогу, воспитаю, а потом уйду в мир иной и освобожу жилплощадь. Будете жить – меня добром вспоминать…
Попробовать ЭКО? Но страшно: в Англии, опять же в новостях было, по вине врачей у белой пары в клинике искусственного оплодотворения родилась темнокожая двойня. Сотрудники лаборатории просто перепутали пробирки. В России, конечно, негритенок вряд ли получится. Но еще страшней, если и не поймешь, что чужого ребенка вынашиваешь, воспитываешь. Про такие случаи тоже по телевидению было. А еще при слове «ЭКО» Витя морщится сильнее, и говорит:
– Да и денег на это кучу надо!
И все разговоры о детях как-то на нет сходят. Как будто ему не очень-то и нужен ребенок. А Мария Николаевна только говорит о детях, но сама Витю на анализы не гонит. Посмотришь: ей, кроме сына, больше никто и не нужен, а ему – никто, кроме мамочки.
А вот если все-таки родится? Удастся ли нормально воспитать? Так, как ее воспитала мама? В стране вводят ЕГЭ, против которого выступают учителя, преподаватели вузов, директора школ, академики. Каждый день теракты по всей России, на железной дороге, в аэропортах, в самой Москве – в театре, в метро. Может, лучше вообще не рожать, чем выскребать потом останки своего ребенка из взорванного салона троллейбуса или вагона метро?
Муж поможет воспитать? Но Вите это интересно? А что ему вообще интересно? Говорить про ребенка не интересно, про спектакли и картины – на выставку или в театр не вытянешь – не интересно. Ангелина нет-нет да и вспоминает восторгавшихся столицей друзей-тарусят – Колю, Веру, Катю, приглашавших в студенческие годы на концерты и на спектакли Иннокентия и Василия, говорит Вите:
– В Москве живем, а никуда не ходим!
Он только плечами пожимает:
– Чего куда-то ходить, все и так по телеку показывают.
А ведь до армии, кажется, совсем другим человеком был. Планы строили: хотели весь мир облететь, объехать, обойти.
– Ну, давай съездим куда-нибудь! Или хоть в парк пойдем погуляем – в двух шагах ведь.
– Садись рядом, как раз «Путевые заметки» по первому каналу идут – смотри, и денег тратить не надо. Или в интернет загляни на какой-нибудь сайт путешествий!
– Давай тогда вместе по сайтам полазим, хоть так на мир посмотрим!
– Да мне и телека хватает!
Вот и весь разговор. Каждый вечер Мария Николаевна гладит сына по голове и умиляется:
– Как же у нас все замечательно!
Витя перевернулся на спину, захрапел. Ангелина вздохнула и погладила его по голове:
– Как же у нас все замечательно…
