Александр Елизарэ
Рядовой для Афганистана

– У меня другая информация, солдат. Говорят, у тебя руки золотые.

– Врут, товарищ гвардии майор! Немного порисовал сержанту Цибулевскому, и то ерунда вышла. Ну, еще планшет «История ВДВ» в штабе подправил, и все. Я служить пришел в десант, а не рисовать! Нога давно в порядке, с «Ила» совершил третий прыжок.

– Так, ты в военное училище, кажется, до срочной службы поступал? Куришь?

– Так точно, в Новосибирское высшее военно-политическое, в десантную роту. Сразу после школы. Никак нет, отец не курит и я также…

– Ага, на замполита хотел учиться, белый хлеб есть и маслом намазывать? Что же не поступил, баллов не добрал?

– Не могу знать, все экзамены сдал, в училище зачислили, но позже, перед присягой, вдруг двадцать курсантов лишние оказались. Командование сказало, что суворовцы, дети высокопоставленных офицеров приехали из Москвы и их зачислили вместо нас. Я расстроился и разозлился. Нам предложили ехать в Омское пехотное командное училище, где нас уже ждали, я отказался. Решил, что нужно вначале послужить солдатом, а после поступать. Может и зря, кто его знает, – усмехнулся я.

– Вот и давай, полгода еще отслужишь здесь и вновь пиши рапорт и поступай – хоть в Москву, хоть в Рязань. Характеристику напишу нормальную. Все честно, рядовой.

– Не совсем честно! Значит, вместо меня кто-то из ребят в Афганистан полетит и там, проживая мою судьбу, будет меня вспоминать и скорее всего, сдохнет? А я останусь чистеньким? Ребят, конечно, можно обмануть и сказать, что, мол, оставили в учебке и дальше в военное училище направят. Но себя обмануть? Никогда! Я не хочу всю жизнь слушать свой внутренний голос, который будет мне шептать в мозг: «Трус, ничтожество!» Нет, я лучше поеду, вернее, полечу согласно приказу! Буду служить, если надо воевать. Вперед батьки, то есть командира в пекло не полезу. Короче, дурацкую инициативу проявлять не буду, – жестко сказал я.

– Не понимаю тебя, ты все усложняешь. Конечно, если не полетишь ты – полетит другой, но ты простой солдат. Прикажут, мы все туда полетим. А кто-то и второй и в третий раз. Ты сейчас пытаешься оценить и спрогнозировать ситуацию дальше? Это конечно, хорошо, но может быть тогда действительно с такой головой лучше в военное училище, а? – майор Падалко слегка удивился, но взгляд его был страшен.

– В общем, товарищ гвардии майор, нас в казарме уже «афганцами» называют, и сержанты стороной обходят. Короче я решил. Трусом себя не считаю. Заднего хода не дам.

– Значит, в Афган хочешь? Что молчишь? Ну ладно, черт с ней, с этой наглядной агитацией. Полетишь в Афганистан, вместе со своим командиром взвода. Кстати, какие у вас сложились отношения? – хитро улыбнулся майор.

– Отличные отношения! Старший лейтенант Семенов классный командир. С ним хоть куда!

– А с кем тогда, не полетел бы?

– С «замком»³¹ Цибулевским, – осторожно ответил я.

– Ух ты, прямой какой! Хорошо, даст Бог все будет нормально. Но строго настрого запомни сынок, ты радист командно-штабной машины и там ты должен служить по своей специальности. Попадете с Семеновым в наш батальон связи, 103-ей дивизии в Кабуле, останетесь оба живы, а если дадут в руки по пулемету, извини, не знаю. Понял?

– Да, уяснил как морзянку. А старший сержант Цибулевский много рапортов писал о направлении в Афган?

– Не твое дело, солдат. Иди, готовься!

– Разрешите идти? – гаркнул я.

– Строго между нами, не видел я таких рапортов… Еще, найди курсантов Бутакова, Дунаева, Кинжибалова, пусть зайдут ко мне. Пулей!

– Разрешите спросить? А черепаха была из Афг…?

– Да нет, что ты, боец, – не дал мне договорить ротный, – я ведь не живодер. Давно она здесь уже, может от прошлого командира осталась. Кажись из Ферганы, хотя точно не знаю, может из Астрахани…

– А, ну я в Астрахани не был, жалко все равно.

– Подожди, Одуванчиков. Жалко говоришь? Гм, это верно, жалко. Что ты забыл в Афганистане, солдат?

– Не знаю, не знаю, может судьбу? Не пытайте меня, командир, – я козырнул, повернулся и вышел из комнаты.

Быстрым шагом я направился прочь из нашей казармы, побежал вниз по скрипучим лиственным ступеням. Захотелось на свежий воздух, ротный сильно накурил у себя, и от дыма у меня сдавило виски. На первом этаже я встретил своих земляков Пашу, Санька и Костю.

– Ха, «Архимед», привет, что, у «удава» был? Какие новости, рапорт что ли писал? – откровенно полюбопытствовал Паша Пушкарев.

– Ну, был! Какой еще рапорт, ты о чем? Я вообще, в принципе, никакие рапорта не пишу, нафига! Инициатива в армии наказуема, не так ли?

– Гм, а мы думали, ты в Афган рапорт подал? – сурово прохрипел своим простывшим горлом уральский богатырь Костя Дунаев.

– Да, «Архимедушка», мы тут тебя ждем, надеемся, думали ты с нами? А ты вроде как сторонкой! Не с нами? – стал подначивать меня Саня Вялых. – Ссышь, что ли малость?

– Ха, ну вы ребята даете. О чем базар, я не в курсе похоже?

– А о том, что все мы, да и почти все пацаны в роте написали рапорта о направлении после учебки в Афганистан! А ты самый умный, не пишешь? Почему? Трусишь? – с недоверием спросил Вялых.

– Ни хрена не трушу! Просто не понимаю, зачем все пишут, возьмут все равно далеко не всех! Может, человек по десять, двадцать с роты. Вы что, возомнили себя «рейнджерами», рветесь в Афган? Я не буду писать рапорт, сейчас не сорок первый, фашисты к Москве не подходят! Короче, я не идиот, за восемь «рэ» в месяц под пули! Мой отец пишет, что много солдат привозят в Свердловск из Афганистана в цинковых гробах. Родителям не разрешают даже открыть гроб и с сыном попрощаться. Одни, цинк все же разодрали, а там человек совсем другой. В другом… вообще… ветошь, кости разные и песок!

– Ты жути-то не нагоняй, – сказал Дунаев, – там много и самострелов, и другой ерунды. Потерь в бою не много. Лично я не боюсь, мне наплевать! Насчет денег для солдат – майор приходил, помнишь? Он то ли психолог, то ли особист³² и сказал, что там, «за речкой», платить будут побольше! – заключил сурово, но неуверенно, Костя Дунаев.

– Ладно, парни, между нами. Секрет, – начал я серьезным тоном. – Я, Жека Бутаков, «Кинжал» и ты, «Дунай» – все кандидаты «за речку»³³, а значит, полетим в Кабул! Если приказ будет окончательный, я не откажусь. Выполню. А остальные вроде в пролете, рапорта ничего не значат, главное допуск для службы за границей и по здоровью нормалек. Вот такие дела, «рейнджеры» средней полосы России, – с усмешкой закончил я. – «Дунай», а ну давай бегом, к ротному! – обратился я к Дунаеву.

Павел и Саня стояли удивленные, а Костя Дунаев растерялся.

Я вышел на свежий весенний воздух: «Придется лететь! Отказаться? Ни за что!»

Афганистан. Вечер 26 апреля

Сквозь холодную и злую дрему железного ангара, обволакивающую меня одиночеством, я вдруг почувствовал приличный удар локтем в бок, по ребрам. Витек Кинжибалов был в своем репертуаре.

– Смотри, «Архимед», тот маленький капитан вернулся и требует у полковника еще двух солдат.

Я увидел того самого полковника, который жал мою руку на аэродроме, того самого агента «007».

– Угу! Вижу! Нам не светит, мне уже как-то параллельно, – отрешенно ответил я. – Пусть хоть к чертовой матери забирают, я не пропаду! Ты не забыл – кто мы?

– Вдруг нас? Полкан-то упирается! Эх, отправят нас на «точку»³⁴, не хочу, – разочарованно сказал Виктор.

– Да, Витек, сейчас нам хоть вместе остаться! Я не знал, что здесь такая тема, разлучают как на гладиаторском рынке! Ты, главное, не дергайся, если в пекло, то вместе.

– Ну ты фантазер, Одуванчик, не зря тебя парни в роте «Архимедом» обозвали, – сухо отрезал мой друг.

Полковник говорил громко и недовольно, давая понять капитану, что лишних бойцов нет, тем более радистов. Капитан не унимался и просил хотя бы одного радиста. Полковник дал отмашку рукой, мол, бери одного и проваливай.

– Рядовой Кинжалов, или Кинжибалов, есть? – словно ошпаренный, прокричал маленький капитан.

Витька сорвался с места.

– Я! Есть! – потом неловко обнял меня и выбежал вон из опустевшего клуба.

Я так рад за него. Я чувствовал, что в нем что-то ломается и вдруг он воспрянул духом, разогнулся и стал прежним смельчаком и хулиганом.

Ну вот, привычное для меня состояние преодолевать трудности в одиночку. Ну что ж, начнем все сначала, значит так нужно. Я привык к этому состоянию и подозреваю, что генетически. Мой отец всегда был одиночкой, не терпел, когда над ним командовали. Все свои проблемы решал трудно, но дерзко и без посторонней помощи. Нормально, батя, прорвемся, я постараюсь, отец, не погибнуть в этой непонятной ситуации. А если и придется, хрен сдамся, хрен! Почти реву, хорошо, что никто не видит, в клубе пустынно и темно. Рядом несколько незнакомых, зашуганных и худых солдат и все.

Тишину нарушил неутомимый капитан Сойкин.

– Товарищ комдив, ну дай ты мне крайнего пацана – он художник, – потребовал Сойкин у полковника давно обещанного солдата в помощь замполиту. – А то у нас на две части ни одного художника, вон, в «полтиннике» и художники, и музыканты, и ансамбль уже есть. Сами ругали меня и замполита! Это самое… ну, короче, в неприглядном виде, живем как в сараях, наглядной агитации нет, газет в ротах нет! Разведка с нами заодно…

– Сойкин! Трассер ты разрывной на мою задницу! – выругался полковник. – Стропорез по яйцам, ха! Бери последнего бойца и уходи от греха подальше. Я же говорил самому начальнику штаба приходить за пополнением, а он тебя норовит прислать.

– Болеет он! – радостно ответил капитан.

– Ну да! Пережрал водки намедни? Болезни у вас одни и те же! Телки из медсанбата и водяра! Кони Орловские!

– Ни как нет, тов-полкан! Полковник! Гвардии… – суетливо ответил капитан Сойкин. – У нас строго минералка, чистый «Боржом».

– Ха, бляха! Ну-ну, я приду к вам, связисты, посмотрю. Юмористы, вашу дивизию, – комдив, смеясь, отвернулся от собеседника.

Капитан Сойкин выкрикнул мою фамилию и помахал мне рукой, чтобы быстрей собирался. Я стрелой выбежал на улицу. Перед клубом стоит небольшой строй, человек десять солдатиков. Я встал в строй рядом с удивленным Витьком. Семенов командует: «Шагом – марш!» И мы отправляемся в наш батальон. Я счастлив и это написано на моем наивном лице. Витек подначивает меня и просит сделать лицо более грустным, чтобы никто не подумал, что наша служба в десанте похожа на мед.

Через десять минут ускоренного хода оказались мы на пороге нашей казармы. Сойкин и Семенов ушли – видно знакомиться с офицерами, а к нам подошел прапорщик лет – тридцати, с виду похожий на гориллу. Он указательным пальцем ткнул в мою грудную клетку, а потом и Витьку и жестом бывалого разведчика или немого, показал, чтобы мы следовали за ним. Мы покорно побрели следом за сутулым, здоровым, с бычьей шеей, дядькой. Оставшиеся солдаты под началом, появившегося из сумрака офицера, пошли в соседнюю казарму.

Внутри длинного одноэтажного домика, обшитого снаружи и внутри добротной фанерой, было уютно и по-домашнему тепло.

– Дежурный по роте, на выход! – истошно заорал худенький солдатик «на тумбочке», немного похожий на цыганенка.

Видок у него прямо сказать был неважнецкий. Грустные и испуганные глаза, выдавали в нем солдата неудачника, задолбанного службой, обстоятельствами или несложившимися отношениями с товарищами по роте. Прапорщик что-то прошипел на него и тот судорожно принялся подтягивать свой ремень. Надо отметить, что туже было уже некуда. Солдат был похож на балерину с осиной талией.

– А ведь прапор жестко стелет, – шепнул мне Витек.

Потом прапорщик резко повернулся к нам, приблизился своим мощным сломанным носом к нашим лбам на расстояние ладони, поставленной вертикально, и стал вещать. Правильно было бы сказать – трещать будто заправский ворон.

– Смир-на! К-ха! Бойцы! Вы находитесь в отдельном гвардейском, парашютно-десантном батальоне связи. Конкретно, во второй роте верблюдов!

– Ха-ха! – отчего-то заржал я, но, посмотрев на бледного Витька, сразу замолк.

– Вторая рота радистов переносных радиостанций – самая боевая в батальоне рота! – продолжил прапорщик. – Поэтому у нас больше всего награжденных и погибших смертью храбрых! Предупреждаю сразу, чтобы потом не было вопросов! Дураки и трусы погибнут в первую очередь, все остальные во вторую! Ясно, рядовые?

– Ясно, – сказали мы без эмоций.

Я хотел узнать у прапорщика, к кому относится он, но потом вдруг догадался и решил промолчать.

– Меть вашу! – заорал прапор. – Отвечать по уставу! Заторможенные сперматозоиды!

– Так точно! – крикнули мы разом и громко.

Прапорщик недовольно почесал большие красные уши.

– Издеваетесь, недоноски? Ни ча, воины, скоро посмотрю, как службу знаете.

– Разрешите обратиться, товарищ гвардейский прапорщик? – спросил я, вытянувшись по струнке.

– Ну-у! Рискни мочевым пузырем, молодой, – прапор подался всем телом вперед так, что я разглядел все морщины на его загорелом лбу.

– А вы кто? Так, интересуемся, – схохмил я.

– Чего? Ни хрена себе! Я, гвардии прапорщик Гаврюшов, старшина этой роты! И теперь я буду решать, где вы будете в ближайшие полтора года – в дерьме или в шоколаде! Ясно? – прокричал прапор на манер сирены.

– Так точно, яснее некуда, – проворчал Витька.

– Жертвы абортов! – рявкнул на нас прапорщик. – Сейчас мигом в роту, кубрик прямо и направо! Вам пять секунд, чтобы найти себе кровати, бросить шмотки, только на втором ярусе, и резко вернуться ко мне! Потом поведу вас на ужин, как маленьких мальчиков! Бегом, «духи»…

Мы быстро зашли в кубрик, кинули вещмешки на не застеленные кровати, взглядом окинули тех, кто там находился и пулей выскочили в коридор.

– Ночка будет веселой, – прохрипел расстроенный Витька.

– Судя по началу, более чем, – подтвердил я. Но странное дело, мне было весело. Все идет по плану, мы остались в дивизии.

Прапорщик выдал нам алюминиевые котелки, знакомые нам еще по полевым выходам в Каунасе. Мы тщательно вымыли руки и лица солдатским мылом в маленьком умывальнике, находившемся в коридоре казармы, и отправились на ужин. Глядя на это, глаза дневального округлились и он недовольно предупредил нас, что это «корыто» строго для офицеров модуля.

К нашему удивлению покормили нас отлично. Мы съели все, что нам предложили. Лысый хлеборез с круглым лицом и слегка выпученными глазами, по виду дембель, обозвал нас «желудками» – в чем-то он был прав.

После сытного ужина настроение наше поднялось на недосягаемую высоту. Допивая компот, мы ржали над нашим новым старшиной, отметив, что фамилия ему под стать. Когда мы шли на пункт мытья котелков, я размышлял: «Интересно, почему этот прапорщик будет решать, где нам быть? В роте еще есть офицеры, «папа» ротный, а этот псих Гаврюшов явно перегрелся на местном солнышке. Почему мы должны быть в дерьме? А кто же тогда в шоколаде, «старики» что ли?»

Витек прервал мои размышления вопросом.

– Санек, ты видел эту «гориллу», нашего старшину? Наглый, как носорог!

– Да! Блин, такого не отметелить. Жилистый, сволочь, и загорелый как Чингачкук, – умозаключил я.

– Ты что, он по ходу вообще страх здесь потерял! Мы для него просто сперматозоиды! Жертвы абортов…

– Как ты себе это представляешь, Витек, сперматозоиды прыгают на самца гориллы и начинают его запинывать? – сказал я с горькой усмешкой.

– Мне почему-то не смешно. Здесь хуже, чем в учебке, – совсем потух Витя.

– Да, этот гад все настроение испортил. Еще обозвал нас какими-то «духами». Наш прапорщик, старшина Грибанов в Каунасе, называл курсантов «ланцепупы вы мои», а этот, хрен знает, кем обозвал.

– Поди еще бить будет, надо быть с ним поосторожнее, – умозаключил Витя.

– Я буду слушаться только Семенова и «папу» ротного, – решительно сказал я, – а этого тираннозавра буду посылать! Не люблю, когда меня опускают при первой встрече в дерьмо, ни за что! Цибулевский, по сравнению с ним, просто студент. Я бы сейчас обрадовался, если бы вместо этой «гориллы», появился «Цибулькин», ха-ха, у нас на него иммунитет.

Витек молча слушает меня, мы моем свои котелки и направляемся в кубрик нашей роты.

Совершенно секретно. «Пакис». В Вашингтон – для агента 0128100, 18.04.1985.

Советы наращивают группировку специальных (десантных) войск в Кабуле. Ежедневно фиксируем прибытие новобранцев в количестве до 300 рядовых и сержантов. Моральный дух прибывающих парашютистов высок. Все они прошли специальную военную и психологическую подготовку в учебных подразделениях – школах диверсантов на территории СССР. Солдаты имеют представление о своих личных задачах и цели обшей миссии ограниченного контингента. Случаев дезертирства нет. Самострелов и членовредительства нет. Употребление наркотиков – крайне мало. В настоящее время, в связи с вышеперечисленными фактами, меры подкупа и вербовки солдат, сержантов, офицеров Советского десантного соединения в столице, не будут успешны. Нами разработан план «Zero», призванный сорвать крупное наступление советов в Панджшере в начале летней военной компании – «85».

Цель операции «Zero»: нарушение взаимодействия связи и управления подразделениями по линии: рота, батальон, полк. Прошу разрешить начало операции. Требуется дополнительное финансирование наших друзей в Панджшере ТЧК

Совершенно секретно. «Пакису» от 0128101, 21.04.1985.

Операцию «Z» разрешаю. Ускорьте осуществление вашей миссии. Время до выхода «змейки» весьма ограниченно, успеха вам. Нашим друзьям в провинции и лично шаху передайте, что помощь будет ТЧК

Глава II. Учебный батальон. Каунас. Осень, 1984 год

Мне нравится все в ВДВ. К остальному и незначительному нужно просто приспособиться и постараться соответствовать реальности. Конечно, есть такие особые случаи, с которыми мириться не представляется никакой возможности. Таким особым случаем в нашей учебной роте стал для меня заместитель командира взвода «Цибуля», он же сержант Иван Цибулевский. В этом рано возмужавшем юноше перемешалось все, что необходимо для отличного солдата: смелость, сила, быстрота реакции, выносливость, отличное знание вооружения, парашюта и средств связи. По сути, наш «замок» настоящий универсальный солдат, но его боевой дух явно застрял где-то в сороковых. Ему бы дать снайперскую винтовочку и послать на передовую под Сталинград или Кенигсберг. По слухам, после окончания учебки, он, ефрейтор, штурмовал командование батальона рапортами о направлении в Афган, но получил отказ. «Там головорезов и без вас хватает, остаетесь здесь, обучать молодых солдат азам десантной службы!» – осадил тогда его комбат. Так он стал командиром отделения, а позже «замком» третьего взвода третьей учебной роты курсантов.

С первой минуты моего пребывания в учебке он заточил на меня зуб, видимо, не найдя в моих глазах овечьего трепета и преклонения перед его талантом. Талант у него был один – он мог вызывать у подчиненных чувство животного страха и бессилия перед жестокостью и силой инструктора «Цибули». У меня же его вид и приказной тон вызывал лишь злость и отвращение.

Все началось с того, что старший сержант отобрал у меня в первый же вечер нашего знакомства сборник стихов Александра Пушкина и после, на вечерней проверке демонстративно, в строю, постучал любимой книжкой по моей выбритой голове, приговаривая, что здесь все будут читать совсем другую литературу. Потом открыл наугад и, коверкая слова, прочитал:

«Пока швободою гарим,

Пока сардца для чести живы,

Мой друг, отчизны посвя-джин,

«Душар» прекрасные порывы!»

– Так, ага… – немного помолчав, продолжил Цибулевский.

«Товарисч вер, взайдет ана,

Звезда пленительного счастья,

Россия вспранет ото шна,

И на обломках сладострастья,

Напишут наши имена!»

– В общем, неплохо, но я бы написал лучше! Например: «Салага верь, взойдет она, звезда пленительного счастья… Мой друг, сержанту посвяти, души и мысли и зарплату!» – закончил инструктор, сияя, словно начищенный краник в умывальнике.

– Зря вы так, сержант, зря! – попробовал я восстановить честь, но был грубо поставлен на место ударом – ребром ладони – в подготовленный пресс.

Больше свою книжку я не видел. Многие курсанты восприняли его поступок как благо и волю командира, незначительная же часть непокорных поняла, что с этого дня их честь проверять будут регулярно и нагло, пока не заберут безвозвратно или, в крайнем случае, на полгода.

Общим для всех курсантов эталоном развития личности стал турник, он же гимнастическая перекладина. Если молодой курсант, он же «слон», смог подтянуться десять раз и больше – живи пока, если нет – то хуже. Звание тебе, чмо и недоносок. Ежедневные тренировки под руководством «Цибули» не заставили ждать своих плодов. Не обошла сия чаша и меня. Если по прибытию в учебку я подтягивался пятнадцать раз и легко выполнял подъем силой с переворотом – десять раз, то уже через два месяца бесконечного болтания на турнике, я мог подтянуться всего лишь шесть раз. Под конец учебки все мы стали слабаками и закоренелыми сардельками. Пинки и тычки сержантов вызывали у нас только смех, истерический смех от осознания неизбежности выпуска из этого дурдома.

Конечно, жизнь в учебном батальоне не замыкалась на отношениях между курсантами и инструкторами-сержантами. Мы жили полнокровной интересной жизнью, называемой просто – юность в ВДВ. Во главе всего обучения была поставлена физическая культура. Каждое утро, ровно в семь ноль пять, мы выбегали из нашей казармы по форме одежды «голый торс», строились и бежали кросс три км. После, на плацу с нами работал молоденький нач. физо, старлей. Мы выстраивались в шахматном порядке и изучали гимнастические упражнения для общего разогрева организма. Дальше начиналось самое интересное: изучение связок и ударов специального курса рукопашного боя для солдат и сержантов ВДВ и армейской разведки.

Многие парни не понимают смысла ударов по предполагаемому противнику, который существует лишь в твоей фантазии. Но я знаю, что главное здесь – это работа воображения, ровное дыхание и координация движений. Каждый удар должен быть зафиксирован в твоем мозгу: смотри и впитывай малейший жест инструктора, повторяй прыжки, развороты и выпады. Не смейся над неловкостью товарища. Не хвастай, что ты великий мастер джиу-джитсу и твой брат мастер спорта по боксу. В десанте это не проходит, рукопашная схватка с реальным врагом безжалостна и бескомпромиссна. Две секунды и один из вас мертв, а второй или жив, или тяжело ранен. Конечно, вначале ничего не получается, сапоги скользят по обледенелому плацу, ты лупишь ногами воздух будто пьяный пингвин-желторотик. Поверь, парень, совсем скоро, твои движения станут увереннее, выброс колена резче, удар локтем и ребром ладони сокрушительнее.

Для начала необходимо было выучить, где находятся основные зоны поражения на теле условного противника, а затем, как правильно наносить удары по этим зонам или точкам. Кисти твоих рук должны стать настоящими боевыми блоками и сокрушающим оружием. И тогда, в рукопашной схватке с «Зеленым беретом» армии США у тебя появится шанс остаться в живых, пока твой друг не придет к тебе на помощь. Конечно, это мало вероятно, но то, что умение ставить блоки и наносить ответные удары пригодятся в схватке с «козлами», не вызывало у меня сомнений. Посмотрим.

После отработки приемов «РБ»³⁵, под руководством сержантов, мы отправляемся на «великий и ужасный гимнастический городок» с его замерзшими брусьями и перекладинами.

Кроме ежедневного часа утренней зарядки, в течение учебного дня был обязательно предусмотрен марш-бросок или кросс. Три раза в неделю – тренировка по рукопашному бою с оружием в составе взводов под руководством офицеров роты. Удары прикладом автомата в лицо, рожком в горло и солнечное сплетение. Уколы пристегнутым штыком в любые части тела противника, в зависимости от ситуации. В основном в лицо и ноги, там, где не может быть броневой защиты. Мы колем и орем «кь-я»! Каждый выпад доводим до абсолюта. Офицер не очень доволен и ставит взводу твердую тройку.

Упражнения на городке воздушно-десантной подготовки – отдельная, не менее интересная тема. И, конечно, любимое упражнение десантника – отжимание на кулачках в любое время суток, в любую погоду, от любых поверхностей. Я подсчитал количество отжиманий, сделанных мною за один день, вернее за сутки, получилось не слабо, около семисот, дальше я сбился со счета.

Ночью, когда дежурный офицер отлучался из казармы по делам службы или к жене и детям у нас начинались ночные маневры. План и сценарий целиком зависели от настроения сержантов в данный момент времени. Очень жалею, что никто из нас не мог оказать должного сопротивления «козлам», мы просто решили потерпеть еще немного, до весны. Да какое может быть сопротивление двадцатилетнему бугаю, облаченному рычагами власти. Ведь в уставе по-русски написано, что солдат обязан беспрекословно выполнять все приказы и распоряжения непосредственного начальника своего «комода»³⁶ или «замка». Пока было можно, мы терпели, пытаясь извлечь пользу даже из самых нелепых и унизительных занятий.

Обычно «Цибуля» и его друзья, сержанты из других взводов, долго шастали после отбоя; подмывались в умывальнике, брились, наглаживали воротнички на завтрашний день и громко ржали в курилке, хотя курили из них не многие.

Как-то раз, один «козел» из соседней роты пришел ночью в нашу казарму и объявил дружбанам, что его отпускают в отпуск. Отпуск это было что-то фантастическое и нереальное, особенно после 1980 года, когда офицеры положили на это «хрен» и солдат отпускали только по причинам болезни, смерти близких родственников или родов любимой жены. Что-то подобное произошло и в этот раз. Младший сержант Линьков отъезжал в отпуск и решил поделиться хорошей новостью с друзьями. Вид у него был совсем не богатырский, не то, что у нашего верзилы, тем не менее, его оставили в учебке инструктором – иногда, это происходило случайно: сломает солдатик ногу из-за неудачного прыжка с парашютной вышки, под выпуск, а в это время всех разбирают по частям и гарнизонам, а кому нужен хромой, вот так и остается дослуживать вояка в «инкубаторе» до дембеля. Зато в отпуск по всей форме, отличник боевой и политической.

Сержанты встретили Линькова с большим энтузиазмом, ведь пришел он не один, а с бутылочкой «Русской». В своей роте отмечать было опасно, а на нейтральной территории вроде бы спокойней.

Сержанты пили водку тихо, но нас разбудил их идиотский шепот, а потом общая команда.

– Третья рота подъем, учебная тревога! – слово взял старший сержант Гришка Кондратьев, «замок» первого взвода. Этого «Геракла» опасался даже наш «Цибуля». – Смирно, воины! Маленький праздничный концерт в честь нашего друга, отбывающего на Родину, в… в краткосрочный отпуск! Кто умеет петь? Ге-ге! Музыка щас будет! – он подошел к музыкальному городку, выдернул из пакетика пластинку Валерия Леонтьева, дунул на нее для большей наглядности и поставил под иглу.

Казарма наполнилась оглушительным криком: «Несет меня! Мой дельта-пла-ан!», видимо кто-то из дневальных протирал пыль на проигрывателе и задел уровень звука. Строй заспанных курсантов ответил гробовым молчанием.

– Я не понял, «слоны»! Опухли совсем! – закипел Кондратьев. – Упор лежа принять! Раз-внизу, два-вверху! Работаем, кто там шлангует, встали все на кулачки. Качаемся, пока кто-то не вспомнит, где у нас певец!

Исполнитель не находился. Мы добросовестно качались. Некоторые курсанты спали, руки работают, а мозг спит – такое можно увидеть только в ВДВ.

– Хорошо, недоноски, петь не хотим, будем ползать, и уворачиваться от противотанковых гранат! Кто жопу поднимет, получит гранатой по голове! – рассвирепел Кондрат.

– Гоша, не дай Бог принесет кого-нибудь из «шакалов»! Получим по репе! – вступился за курсантов его заместитель, младший сержант Цехмистро, пожалуй, один нормальный мужик из всей банды. Родился он где-то в деревне на юге России и носил маленький медный нательный крестик. В этот момент я узнал кто такие «шакалы».

– Не ссы, младшой, еще праздничная программа не закончена! – закричал в ответ Кондратьев.

Не обращая на своих курсантов никакого внимания, «Цибуля» сидел на койке и намазывался каким-то кремом для тела, то и дело играя раскаченными бицепсами. Лицо его не выражало никаких эмоций. Он думал о том, что действительно неплохо было бы уже соснуть. Его лощеное лицо с мелкими усиками, торчащими в разные стороны под крупным грушевидным носом, напоминало лицо поросенка, случайно скрещенного с волком. Я мельком посматриваю на своего «замка» и думаю, что по внешнему виду он неплохой парень, смелый, не дурак, много знает, но строит из себя сволочь. Ведь Цехмистро тоже «Геркулес» и в морду может дать любому так, что не соберешься, но справедливый, своих курсантов не унижает. Наверное, что-то не дает покоя «Цибуле», может то, что его не направляют в Афганистан? А что он там забыл, может, хочет отомстить за убитого друга? А что, все может быть.

Мы ползем под кроватями по-пластунски. У меня получается хорошо, сапоги, имитирующие гранаты, пролетают «по другим адресам». Так вот зачем в армии все подписывается, чтобы солдаты могли сразу найти свою амуницию после ночных развлечений сержантов. После маневров начались танцы. Каждый взвод приглашает на белый танец курсантов другого взвода, изображая кавалеров. Приглашенные должны танцевать мягко, словно девицы из романа «Война и Мир», потом все меняются ролями. Танец, безусловно, белый, мы танцуем в белых зимних кальсонах и в таких же рубахах, в казарме прохладно – плюс десять. Сержанты ржут, довольные и почти счастливые.

Уже через пять минут в казарме все спят. Отпускник возвращается по свежему снежку в свою роту, чтобы с рассветом убыть из Литвы на Родину, в маленький городок в Ивановской области.

После зарядки и утреннего осмотра мы строимся напротив казармы в три шеренги. Наша казарма, как и весь городок батальона, это не просто комплекс безликих коробок послевоенной постройки. Двухэтажные здания из темно-красного кирпича с большими полукруглыми окнами были построены еще в начале девятнадцатого века специально для Российской царской армии. Говорят, в них квартировался то ли драгунский, то ли гусарский, лейб-гвардии кавалерийский полк. На первых этажах размещались конюшни, на вторых сами солдаты и офицеры. В правде не приходится сомневаться, ведь об этом нам рассказывал сам комбат. Я с гордостью смотрю на мрачные, метровые в толщину стены нашей казармы и понимаю, что мы являемся наследниками истории нашей Родины, и как в старину стоим на переднем крае обороны. «Эх, если бы я жил в то время, сделал бы все, чтобы стать гусарским офицером. А может, так оно все и было, и я не в первый раз здесь?»

Приходит наш командир взвода старший лейтенант Александр Анатольевич Семенов, которого мы еще пока плохо знаем. Невысокий молодой офицер спортивного телосложения, почти юноша. Лицо правильное, славянского типа, чисто выбритое, взгляд спокойный и уверенный, глаза серые, нос крупный. Цибулевский докладывает ему о наличии личного состава. Смешно звучит, но по уставу.