Александр Дюма
Мюрат
– Взгляните, генерал, это портрет королевы. Вы ее знаете – правда, похожа?
Генерал отвернулся. Мюрат вздохнул и положил часы обратно в карман.
– Но, ваше величество, какой все же час вы назначили? – осведомился докладчик.
– Ах да, – улыбнувшись, проговорил Мюрат, – я загляделся на портрет Каролины и совершенно забыл, зачем достал часы. – Снова бросив взгляд, на сей раз уже на циферблат, он добавил: – Ну что ж, если угодно, пусть будет в четыре. Сейчас уже начало четвертого, таким образом, я прошу у вас пятьдесят минут. Это не слишком много?
Докладчик поклонился и вышел; генерал направился за ним.
– Мы больше не увидимся, Нунцианте? – спросил Мюрат.
– Согласно приказу я должен присутствовать при вашей казни, ваше величество, но у меня нет сил.
– Ладно, генерал, ладно, я готов избавить вас от этого, но мне бы хотелось еще раз проститься и обнять вас.
– Я встречу вас по пути, ваше величество.
– Благодарю. А теперь оставьте меня.
– Ваше величество, там ждут двое священников. – Мюрат раздраженно скривился, но генерал продолжил: – Изволите их принять?
– Хорошо, пусть войдут.
Генерал ушел. Минуту спустя на пороге появились два священника: дон Франческо Пеллегрино, дядя человека, участвовавшего в аресте короля, и дон Антонио Маздеа.
– Зачем вы явились сюда? – осведомился Мюрат.
– Спросить вас, не хотите ли вы умереть по-христиански.
– Я умру по-солдатски. Уходите.
Дон Франческо Пеллегрино удалился. Ему было неловко перед Мюратом. Но Антонио Маздеа остался на пороге.
– Разве вы не слышали, что я сказал? – спросил король.
– Слышал, – ответствовал старик, – но позвольте, ваше величество, не поверить, что это ваше последнее слово. Я вас вижу и разговариваю с вами не в первый раз, у меня уже был случай молить вас о милости.
– Что еще за милость?
– Когда ваше величество были в восемьсот десятом году в Пиццо, я попросил у вас двадцать пять тысяч франков на достройку новой церкви, а вы послали мне сорок.
– Должно быть, я предвидел, что буду здесь похоронен, – с улыбкой заметил Мюрат.
– Ваше величество, я хотел бы надеяться, что вы не откажете мне и сейчас, как не отказали тогда. Ваше величество, умоляю вас на коленях!
Старик упал к ногам Мюрата.
– Умрите как христианин!
– Неужто это доставит вам удовольствие? – спросил король.
– Ваше величество, я готов пожертвовать то небольшое число дней, которые мне осталось прожить, ради того, чтобы дух Господень в ваш смертный час снизошел на вас.
– Коли так, – проговорил Мюрат, – примите мою исповедь. Я сознаюсь в том, что, будучи ребенком, не слушался родителей, но с тех пор, как стал мужчиной, мне упрекнуть себя не в чем.
– Ваше величество, не могли бы вы заверить письменно, что умираете как христианин?
– Разумеется, – согласился Мюрат, взял перо и написал:
«Я, Иоахим Мюрат, умираю как христианин, почитающий святую католическую апостольскую римскую церковь».
Внизу король подписался.
– А теперь, отец мой, – сказал он, – если вы хотите попросить меня о третьей милости, то поспешите: еще полчаса, и будет поздно.
Часы на башне замка пробили половину четвертого. Священник покачал головой в знак того, что больше ему ничего не нужно.
– Тогда оставьте меня, – велел Мюрат.
Старик ушел.
Несколько минут Мюрат широкими шагами мерил комнату, потом сел на кровать и уронил голову на руки. В течение четверти часа, что он сидел, погруженный в думы, перед ним прошла вся его жизнь – начиная с трактира, из которого он вышел[16], и кончая дворцом, в который попал; он вспомнил всю свою головокружительную карьеру, похожую на золотой сон, на ослепительный вымысел, на сказку «Тысячи и одной ночи». Она сияла, словно радуга в бурю, и концы ее, словно у радуги, терялись в облаках рождения и смерти. Наконец Мюрат стряхнул с себя задумчивость и поднял бледное, но спокойное лицо. Подойдя к зеркалу, он принялся приводить в порядок волосы: этот необыкновенный король до конца остался верен себе. Обрученный со смертью, он прихорашивался ради нее.
Пробило четыре.
Дверь Мюрат отворил сам.
За нею ждал генерал Нунцианте.
– Благодарю вас, генерал, – проговорил Мюрат, – вы сдержали слово. А теперь обнимите меня и ступайте, если хотите.
Со слезами на глазах, не в силах вымолвить ни слова, генерал бросился в объятия короля.
– Ну, генерал, крепитесь, вы же видите: я совершенно спокоен, – ободрил его Мюрат.
Именно это спокойствие и выбило генерала из колеи. Он бросился по коридору и выскочил, как безумный, из замка.
Король направился во двор, где все уже было готово для казни. Девять солдат и капрал стояли, выстроившись в шеренгу у двери в помещение суда, напротив стены в двенадцать футов высотой. В трех шагах от нее находилось небольшое возвышение; Мюрат влез на него и оказался на фут выше, чем солдаты. Затем он достал часы, поцеловал портрет жены и, не отрывая от него взгляда, скомандовал: «Заряжай!» По команде «Огонь!» выстрелили только пять из девяти солдат, но Мюрат остался стоять. Солдаты, не желая стрелять в своего короля, целились поверх головы.
Наверное, в эту минуту с особой силой проявилось главное достоинство Мюрата – его львиная отвага: на лице у короля не дрогнул ни единый мускул, ни одна мышца тела не отказала; он лишь с горькой признательностью взглянул на солдат и проговорил:
– Благодарю вас, друзья мои, но, поскольку рано или поздно вам придется взять верный прицел, лучше не продлевайте моих мучений. Прошу у вас одного: цельтесь не в голову, а в сердце. Начнем сначала.
Тем же спокойным голосом, нимало не изменившись в лице, Мюрат повторил роковые слова – не медленно, не быстро, словно командовал незамысловатым ружейным приемом, но на сей раз ему повезло больше: после слова «Огонь!» он упал, пронзенный восемью пулями, даже не вздохнул и остался лежать, сжимая в левой руке часы[17].
Солдаты подняли мертвого короля и уложили его на постель, на которой еще десять минут назад он сидел, живой и невредимый; у двери капитан поставил часового.
