Александр Бушков
Копья и пулеметы

Название «Австралия» происходит от латинского слова Australis – «южный». Дело в том, что еще до эпохи Великих географических открытий очень многие в Европе были убеждены, что в южной части Тихого океана существует то ли материк, то ли очень большой остров (о причинах такого убеждения есть несколько версией, но я их приводить не буду, чтобы не отклоняться от основной темы повествования). Эту землю задолго до ее открытия прозвали «Terra Australis» – «Южная земля».

Австралию и большой остров у ее южного побережья, Тасманию, открыли еще в XVII в. голландцы (в честь одного из их капитанов, Абеля Тасмана, Тасмания и названа). Однако на протяжении всего последующего времени использовать ее не пытались никак. Видимо, как люди расчетливые, не увидели в этом никакой экономической целесообразности. О богатых золотых россыпях Австралии тогда никто и представления не имел. Пряностей там не имелось. Местное население, маори и бушмены, вели, по существу, первобытный образ жизни и не производили поэтому никаких товаров, которые можно было бы у них купить, чтобы выгодно перепродать в Европе. Так что Австралия оставалась совершенно «бесхозной» еще добрых полторы сотни лет – остальные морские колониальные державы ее обходили стороной явно по тем же причинам, что и голландцы.

В том числе и англичане. Но все резко изменилось после того, как знаменитый капитан Джеймс Кук в 1770 г. высадился на континент, там, где впоследствии возникла провинция Новый Южный Уэльс. Изучив его обстоятельный отчет, в Лондоне быстро поняли, какие открываются перспективы – самые заманчивые…

Австралийский буш – необозримые степи, покрытые обильной травой, как нельзя лучше подходили для выпаса овец, а уж в овцеводстве британцы знали толк. Так что первыми в Австралию устремились состоятельные овцеводы (к 1821 г. в Австралии уже меланхолично жевали травку примерно 290 000 овец).

Правда, почти сразу же возникла серьезная проблема – катастрофическая нехватка рабочей силы. Требовались не только пастухи (их-то как раз для овечьего стада нужно совсем немного), но и рабочие многие других специальностей – предстояло строить дома, прокладывать дороги, да мало ли как осваивать новую колонию. Если в американские колонии многие ехали совершенно добровольно, рассчитывая поймать там за хвост птицу удачи, охотников ехать на заработки в Австралию практически не находилось – она, отстоявшая от Англии на шестнадцать тысяч миль, казалась прямо-таки другой планетой. Если плавание в Северную Америку занимало несколько недель, в Австралию – месяцы и месяцы.

Однако английские власти нисколечко не растерялись. К тому времени был накоплен богатейшей опыт по отправке в американские колонии сервентов, а в Англии имелось еще немало «лишних» людей, подпадавших под тот самый обширный закон о сервентах. К тому же американские колонии как раз провозгласили независимость и как место ссылки теперь, безусловно, не могли быть использованы. И в чью-то «светлую» голову пришла идея: использовать как место ссылки Австралию. Во-первых, континент большой и там можно разместить немалое количество народа, во-вторых, возникает та же ситуация, что с сервентами в Америке: колонисты получают практически бесплатную рабочую силу, с которой можно не церемониться. Ну и наконец, вся Австралия, по сути, огромная тюрьма, где вместо стен и решеток – океан. Бежать оттуда просто невозможно: это из американских колоний при желании можно было без особого труда бежать в Канаду (до захвата ее британцами), на индейские территории, во французскую Луизиану или испанские владения. Из Австралии бежать некуда…

И английская Фемида, за сто с лишним лет натренировавшись на сервентах, обрадованно заработала в полную силу…

Жалости не было – как не было ее прежде к сервентам. Семь лет австралийской каторги можно было получить за преступление, за которое в Европе полагался бы штраф или в крайнем случае – пара недель отсидки за решеткой. Не только за кражу овцы, но и за кролика, пойманного в силки в лесах лендлорда. За фазана, темной ночью браконьерски добытого там же. Некий шотландец (известна даже фамилия – Фергюсон) получил семь лет за кражу нескольких куриц. Наконец, за кражу чего бы то ни было, чья стоимость превышала семь шиллингов. Много это или мало? Подсчитать легко. В уже упоминавшемся романе Смоллетта «Путешествие Хамфри Клинкеса» (действие происходит как раз в те времена) есть проходной эпизод: одна служанка продает другой воротничок из дешевых кружев стоимостью семь шиллингов. Вот вам и критерий. Повесь она выстиранный воротничок сушиться, укради его с веревки какой-нибудь бродяга, окажись он пойман с поличным – и семь лет каторги обеспечено. По году за шиллинг. Наконец, с такими же сроками ссылали и «просто» бродяг.

Были и политические: луддиты, пойманные на месте преступления «люди капитана Свинга», организаторы тред-юнионов, французские сепаратисты (участники движения за отделение франкоязычной провинции Квебек от Канады), участники голодных бунтов, чартисты (кто это такие, я расскажу чуть погодя). Примерно пятая часть ссыльных были ирландцами, и каждый пятый из них – политический (тоже за сепаратизм). Было не так уж мало и настоящих, матерых уголовников, которым в Австралии самое место. И все же, по подсчетам английских историков, в разные времена от половины до двух третей каторжников составляли как раз те, что угодили в Австралию именно за мелочовку вроде кролика или вещички дороже семи шиллингов.

Что приводило к трагикомическим курьезам: многие путешественники, побывавшие в Австралии, обнаруживали, что преступность среди каторжников практически на нуле (а если и случается, то виной всегда те самые матерые уголовники). Ну просто феномен какой-то! Чтобы его объяснить, какой-то интеллигентный писака выдвинул оригинальную теорию: должно быть, в Австралии какой-то особый воздух, оказывающий благотворно-исправительное действие на преступников. Именно вдоволь надышавшись им, преступники и становятся честными людьми. Многие верили. Никому не приходило в голову, что значительная часть этих «преступников» заслуживала не более чем аналога наших пятнадцати суток…

Большая История, дама серьезная, скрупулезно зафиксировала первый случай, когда в Австралию отплыл из Портсмута первый «адский корабль» (так стали называть суда, перевозившие каторжан), 13 мая 1787 г. вышла флотилия из одиннадцати судов, с 548 преступниками и 188 преступницами на борту. Начиная с девятилетнего трубочиста Джона Хадсона (кража одежды и пистолета) и кончая восьмидесятилетней тряпичницей Дороти Хэндленд (лжесвидетельство). Флотилия добиралась до Австралии почти девять (!) месяцев, а всего в 1787–1853 гг. в Австралию было отправлено на каторжные работы около 123 000 мужчин и примерно 25 000 женщин. Смертность на набитых битком кораблях не уступала смертности на невольничьих. Первое время она достигала тридцати трех человек на сотню, но потом в результате целого комплекса медико-санитарных мер снизилась до одного человека на сотню (человеческий материал был слишком ценным, чтобы расходовать его попусту).

Независимо от тяжести преступления плыли в кандалах. По прибытии каторжан сортировали. Матерых уголовников отправляли на остров Норфолк, на Тасманию и в район Мортон-Бей, где были созданы самые настоящие концлагеря с самым зверским режимом. Вершин жестокости и садизма достиг начальник тюрьмы в Норфолке Джон Джайлс Прайс. Если в двух других местах заключенных просто бичевали долго и жестоко, Прайс после порки привязывал наказанных к ржавым железным кроватям, чтобы наверняка получили заражение крови и отправились на тот свет. (В 1857 г. этого зверя ломами и молотами прикончили каторжники в каменном карьере – расслабился, потерял бдительность.)

Шестьсот ремесленников разных специальностей, отправленных на каторгу за мелкие преступления, оказались в лучшем положении: их содержали более-менее хорошо, телесным наказаниям не подвергали, кормили не так уж скверно. Они и построили «с нуля» город Сидней – несколько сотен зданий.

Тех, кто владел навыками сельскохозяйственных работ, на весь присужденный им срок продавали фермерам – как когда-то сервентов в Америке. При этом кандалы с них когда снимали, а когда и нет – и на полях они работали в цепях. Попробуйте поработать лопатой или тяпкой даже не в кандалах, а в полицейских наручниках – быстро поймете, что это такое…

Объективности ради непременно нужно уточнить, что была существенная разница между положением сервентов в североамериканских колониях и австралийских каторжников. («Каторжниками» я в дальнейшем буду именовать тех, кто угодил в ссылку за всевозможную «мелочовку», уголовников не буду касаться вообще. Что с них взять? Уголовники – они и есть уголовники – не проявляли ни малейшего интереса к честному труду и после отбытия срока возвращались к прежнему привычному ремеслу.)

Я уже приводил в одной из прошлых книг унылую статистику, из которой следует, что многие сервенты получали новые сроки, а большинство из тех, кто все же освободился, обещанной земли не получали и пополняли ряды нищих работяг.

В Австралии дело обстояло совершенно иначе. Широко практиковалось условно-досрочное освобождение, которое можно было заслужить усердным трудом. Кроме этого, была еще система, по которой из каторжников можно было выкупиться – многие из них, еще не отбыв срока, получали земельные участки и зарабатывали на них на выкуп. Были среди них и такие, кто, отбыв свое, «приподнимались» очень высоко. Несколько примеров. Ричард Фитцджеральд, лондонский уличный мальчишка, за всякую «мелочовку» получил пятнадцать лет каторги, но буквально через несколько лет был освобожден за «выдающуюся работу и образцовое проведение». Мало того: был назначен заведовать сельским хозяйством и складами в городе Виндзор. По-моему, в такой карьере нет ничего удивительного. Человек, у себя на родине не имевший никаких шансов выбраться из уличной канавы, получил шанс зарабатывать честным трудом и использовал его по полной. Довольно быстро он стал владельцем немалых размеров бара и подрядчиком на строительстве большой церкви Св. Матфея. Ох уж этот «целебный и благотворный» австралийский воздух, о котором некоторые талдычили еще долго…

Судьбы других бывших каторжников складывались еще фееричнее. Неграмотный рабочий из Манчестера Сэмюэль Терри получил семь лет каторги за не такую уж мелкую кражу – спер на родной фабрике ни много ни мало четыреста пар чулок. По сравнению с несколькими курицами, украденными Фергюсоном или браконьерски добытым в господском лесу кроликом это, пожалуй, многовато. Освободившись в 1807 г., он, несмотря на неграмотность, стал в Сиднее успешным трактирщиком и ростовщиком, а потом и сущим лендлордом по английским меркам. К 1820 г. уже владел девятнадцатью тысячами акров земли.

Мэри Рейби получила семь лет каторги за кражу лошади, совершенную ею в тринадцать лет (шустрая, должно быть, была девочка, конокрадством обычно промышляли хваткие мужики, прошедшие огонь и воду). Освободившись, удачно вышла замуж и с размахом занялась грузоперевозками и торговлей недвижимостью. В 1820 г. ее состояние оценивали в 20 000 фунтов стерлингов.

И наконец, каждый отбывший срок получал в собственность тридцать акров земли (ее, бесхозной целины, в Австралии было хоть отбавляй) – и очень многие стали успешными земледельцами и овцеводами. При такой политике местных властей нет ничего удивительного, что после отбытия срока в Англию возвращался лишь один каторжанин из четырнадцати. Постепенно Австралия перестала быть «Чертовым островом», как ее сначала называли, – и со временем туда хлынул поток уже свободных людей из тех, кто на родине занимал самое жалкое положение, а в Австралии получал шанс если не разбогатеть, то жить вполне достойно. Поток этот стал вовсе уж бурным, когда в Австралии нашли золото и вспыхнула «золотая лихорадка» не слабее калифорнийской 1848 г.

Все вышеописанное не имеет никакого отношения ни к гуманизму, ни к филантропии. Это результат целеустремленной политики, которую проводил губернатор Нового Южного Уэльса в 1809–1821 гг. Лаклан Маккуори, кадровый офицер, дослужившийся до командира полка сипаев в Индии. Человек был интересный, незаурядный, сложный. Современники прозвали его «просвещенный деспот» – для чего были все основания. Если сравнивать его с кем-то из персонажей отечественной истории, пожалуй, лучше всего подходит сравнение со сталинскими «железными наркомами», в круг которых Маккуори, я полагаю, легко бы вписался. Как и они, Маккуори был жесток, но не ради жестокости как таковой, а лишь когда видел в этом необходимость. Как и «сталинские соколы», Маккуори в первую очередь строил – с таким же размахом. Он задался целью превратить Новый Южный Уэльс в богатую, процветающую, самодостаточную колонию – и ведь заложил для этого немалую основу!

Черная страница в истории Австралии – отношение белых колонистов к коренному населению – маори. Ради въедливой исторической точности нужно уточнить, что маори не были таким уж «коренным» населением. В Австралию они приплыли в XIII в. и начисто вырезали тогдашних аборигенов, о которых до сих пор почти ничего не известно. Археологические раскопки в местах, где они когда-то обитали, запрещены на самом высшем уровне. Их огромный город, открытый не так давно, официально закрыт для исследований на 65 лет (о причинах такой политики я подробно писал в одной из прошлых книг, так что повторяться не буду). Не зря давным-давно гуляет пословица: «Каждый коренной житель – предпоследний завоеватель». Разумеется, это ничуть не оправдывает форменный геноцид, который англосаксы учинили народу, насчитывавшему примерно 300 000 человек.

Столкнулись два мира, два мировоззрения, два жизненных уклада, абсолютно противоречивших друг другу, и понимания достичь было невозможно, многотысячные стада овец, буквально затопившие буш, методично вытесняли оттуда кенгуру, число кенгуру падало – а именно кенгуру были для маори основным объектом охоты, главным источником пропитания (земледелия они не знали).

И маори принялись охотиться на овец. Отнюдь не из какой-то мести незваным пришельцам – ими двигала пусть дикарская, но логика. Первобытные по сути люди, они совершенно не имели понятия о такой вещи, как «частная собственность». И рассуждали просто: вот пасется животное, которое можно убить стрелой и съесть. Значит, нужно убить и съесть. Точно так же поступали и аборигены Тасмании.

Однако с точки зрения цивилизованных англосаксов все выглядело совершенно иначе: «грязные дикари» покушаются на священную частную собственность, чего никак нельзя допустить. Маори стали систематически истреблять, убивая при первой возможности. Застрелить маорийца значило примерно то же самое, что пристрелить бродячую собаку. Либералы в Англии, узнав об этом, огорчились и добились того, чтобы в провинции Новый Южный Уэльс и Западная Австралия были назначены «уполномоченные по делам аборигенов». Помогло это, как мертвому припарки. Маорийцев по-прежнему отстреливали как собак – разве что гораздо меньше это афишируя. Уже в 1878 г., в цивилизованные, казалось бы, времена пароходов и железных дорог, телеграфа и первых телефонов Австралию посетил известный английский романист Энтони Троллоп. И спросил одного из местных магистратов, что бы тот порекомендовал сделать, «если стечение обстоятельств вынудит меня выстрелить в буше в чернокожего? Следует ли мне явиться в ближайший участок или предаться радости, словно я убил смертоносную змею?»

(Разумеется, Троллоп ни в кого стрелять не собирался – просто хотел выяснить положение дел.)

Магистрат ответил цинично и недвусмысленно:

– Никто, будучи в своем уме, не проронит об этом ни слова.

Как говорится, комментарии излишни. Троллоп сделал из услышанного вывод об уготованном аборигенам будущем: «Их судьба – исчезнуть».

И все же, как ни старались британцы (а они очень старались), полностью уничтожить маорийцев им не удалось. Маори ныне получили все гражданские права и существуют как народ.

Совсем другая ситуация сложилась на Тасмании с тамошними туземцами. Австралия была все же слишком велика, так что маори находили места, куда можно было уйти подальше от белых, – конечно же, всевозможные неудобья, бесплодные земли, леса и горы. Тасмания же, на беду ее коренных жителей, была относительно маленьким островом…

Когда-то Гитлер определил «окончательное решение еврейской проблемы» как полное истребление этой нации. Это так и осталось людоедскими фантазиями, а вот британские колонисты на Тасмании сделали то, что не удалось Гитлеру, – нашли «окончательное решение проблемы тасманийцев». До этого они, как и австралийцы, ограничивались, так сказать, полумерами: уничтожали всех жителей поселения, близ которого кто-то из тасманийцев убил овцу, разбрасывали отравленную пищу. Потом решили не мелочиться…

Собрав всех, «способных держать оружие», получив подкрепления из Австралии, они форменным образом прочесали остров с севера на юг, убивая всех попадавшихся тасманийцев без различия пола и возраста. Тех, кто пытался укрыться в пещерах, душили дымом, разводя у входа огромные костры. В короткие сроки тасманийский народ был уничтожен целиком. Это уникальный случай в истории европейской колонизации. Случалось, в Северной Америке англосаксы уничтожали целые индейские племена до последнего человека, но не все. А вот тасманийцев уничтожили всех, так что просто некому теперь, подобно американским индейцам и маори, предъявлять претензии за геноцид былых времен и бороться за равноправие… Некому.

По какому-то капризу пощадили одну-единственную двенадцатилетнюю девочку, забрали с собой в город и даже научили грамоте. Эта последняя тасманийка по имени Тоуганини прожила еще долго и умерла в 1876 году.

Вернемся к «толлпадлской шестерке». Лавлесс сначала хлебнул горького: работал на Тасмании на строительстве дороги (в кандалах), но потом, учитывая его опыт сельскохозяйственного рабочего, его расковали и определили на государственную ферму пастухом. С остальными пятерыми поступили по сложившейся методике: по фунту стерлингов за голову распродали фермерам в разных частях Австралии.

Между тем почти сразу же после отправки толлпадлцев на каторгу в Англии развернулось движение за их освобождение. Волна митингов протеста и манифестаций прокатилась практически по всей Англии. Тред-юнионы справедливо усмотрели в случившемся опаснейший для них прецедент: стало ясно, что отныне самую мирную организацию трудящихся можно запретить и разогнать, а ее членов объявить опаснейшими «бунтарями» и «революционерами» и по насквозь сфабрикованным делам загнать на далекую каторгу. Вдобавок нашлись либерально настроенные депутаты парламента, которые регулярно направляли в правительство запросы по этому делу. Даже противники тред-юнионов открыто признавались, что власти, пожалуй, хватили через край и дело шито белыми нитками.

Масла в огонь подлило разлетевшееся по стране известие, что печально известный автор другого дела судья Фрамптон добился лишения семей «толлпадлской шестерки» пособий, которые полагались по бедности или потере кормильца. Да вдобавок цинично заявил жене Стэндфилда: «Вы будете мучиться от нужды, и пощады не ждите».

В ответ на это тред-юнионы создали в Лондоне Лорчестерский комитет, а он руководил особым фондом, куда стекались пожертвования семьям «толлпадлских мучеников». Накал страстей был таков, что власти отправили в Австралию распоряжение немного смягчить условия содержания толлпадлцев.

В конце концов в апреле 1834 г. у парламента собралась сорокатысячная толпа, чтобы вручить королю петицию об освобождении и возвращении невинно осужденных – громадный рулон бумаги, на котором поставили подписи полмиллиона человек. Одновременно депутат палаты общин выдвинул резолюцию о том же, но ее (опять-таки самым демократическим образом) провалили: 82 голоса «за», 308 – «против». Лорд Мельбурн заверял, что передал петицию королю, но ее судьба еще год оставалась неизвестной. А поскольку массовые протесты и парламентские запросы не прекращались, власти в конце концов пошли на попятный: на очередной запрос доктор Уокли заявил, что королевское прощение уже получено, и (толлпадлская шестерка) вернется вскоре на родину свободными людьми. Довольно циничное решение: не реабилитация по суду, а помилование монарха…

«Вскоре» растянулось надолго. Джордж Лавлесс вернулся первым только еще через год, а остальные и того позже: их разослали в самые отдаленные уголки Австралии, и добирались они оттуда долго (Хэммету пришлось пройти пешком около 400 миль).

И по возвращении тред-юнионы не оставили толлпадлцев в беде: тот самый Дорчестерский комитет сорганизовал сбор денег на покупку и полное оборудование двух ферм в Эссексе – на одной поселились Лавлессы и Джеймс Брайн с семьями, на другой – семья Стенфилдов.

Один только Хэммет отказался от всех благодеяний и до старости так и работал батраком в Толлпадле.

Профсоюзы не забывали их и позже: в 1912 г. перед методистской церковью в Толлпадле установили мемориальную доску с надписью: «Возведена в честь верных и бесстрашных жителей этой деревни, которые в 1834 г., не уронив человеческого достоинства, перенесли наказание ссылкой на каторгу за дело свободы, справедливости и праведности, дабы стать примером нынешнему и будущему поколениям».

А в столетний юбилей со дня осуждения Лавлесса и его товарищей Британский конгресс тред-юнионов (к тому времени реальная сила) провел ряд торжественных мероприятий. На могиле Джеймса Хэммета, пришедшей в упадок, установили надгробную плиту. В Толлпадле построили шесть ферм, присвоив каждой имя одного из «мучеников». И открыли дом престарелых для профсоюзных активистов. Все же английские профсоюзы есть за что уважать – они показали пример рабочему движению во многих странах.