Александр Брыксенков
Красная омега. Часть вторая. Загадка Вождя

© Александр Брыксенков, 2019

© Андрей Брыксенков, 2019

ISBN 978-5-4496-2749-0 (т. 2)

ISBN 978-5-4496-2496-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Всякий обладает достаточной силой,

чтобы исполнить то, в чем он убежден.

В. Гёте

После перловки и консервов – жареный гусь! Обалдеть!!!

РЯДОВОЙ КРЮКОВ

Прозвучала команда: «Приготовиться к отбою!». Солдаты разведроты потянулись кто в сортир, а кто в курилку. Выполнив в этих общественных местах два весьма нужных предотбойных мероприятия, измотанные за день российские воины с наслаждением возлегли на тощие матрасики своих железных коек.

В положенное время дежурный по роте проорал:

– Р-р-рота! Отбой!

Дневальный вырубил основной свет. Темноту казармы тоскливо подсинило тусклое ночное освещение. Осуществив это действо, страж солдатского покоя подошел к своей тумбочке, стал по стойке «смирно» и четко проскандировал традиционную для роты формулу:

– Слушай, р-р-рота! Еще один день п…й накрылся!

Со скрипучих коек рота дружно выдохнула:

– Да, и х.. с ним!

Выдохнула и немедленно погрузилась в темную зыбь сладчайшего сна. Вместе с ротой погрузился в зыбь и первогодок Дима Крюков.

Юность Димы пришлась на период, когда великая страна, где он жил, называлась «страной героев, страной мечтателей, страной ученых». И это не было бодреньким пропагандистским клише.

Бородатые геологи настойчиво пробивались в пустыни и заполярную тундру, открывая нефтяные месторождения, залежи алмазов, золота, урана. Энергетики создавали гигантские ГЭС, врубались в тайгу для прокладки многокилометровых ЛЭП, эксплуатировали мирный атом. Строители на крайнем севере возводили города; мелиораторы на юге строили каналы, соединяли реки. Ученые упорно и плодотворно раскрывали тайны природы. Инженеры и конструкторы создавали невиданные подводные, надводные и воздушные корабли. Космонавты, невзирая на смертельный риск, совершали чудеса в космосе. Страна бурлила, ходила ходуном и вообще устремлялась…

Ясно, что в такой стране и идеология была соответствующая. Она звала молодежь на свершения, на открытия, на подвиги.

Выпускников средней школы привлекали романтические профессии, и также профессии, где требовалось наличие хорошо организованных мозгов. Громадной популярностью пользовался университетский физмат, Макаровка, Корабелка, Военмех, кафедры электроники и радиотехники, Горный институт, высшие военно-морские инженерные училища, Техническое училище им. Баумана. Конкурс в эти ВУЗы был огромный. Поэтому туда подавали свои документы умненькие юноши и девушки, имевшие в аттестате зрелости отличные и хорошие оценки. Троечникам там делать было нечего.

Наименее уважаемыми институтами были следующие: библиотечный, текстильный, сельскохозяйственный, торговый, культуры, холодильной промышленности, экономический и тому подобные. Молодежь с посредственными знаниями валила именно в эти непристижные институты, где практически не было конкурса.

Среди абитуриентов по рукам ходили разнообразные рифмованные рекомендации. Вот одна, очень характерная:

– Поступайте, дуры,

В институт культуры.

Поступайте, б…и

На журфак, не глядя.

Иногда вместо журфака фигурировал медфак.

Сейчас поневоле думаешь, что может быть потому у нас такая убогая экономика, недалекая пресса, низкая культура, смешное здравоохранение, хреновое сельское хозяйство, что в этих отраслях осели специалисты-троечники.

Дима очень успешно сдал школьные выпускные экзамены и намеревался поступать в Лесотехнический институт. Он очень любил лес и, в целом, природу. Против этого несерьезного намерения решительно выступала Анна Матвеевна:

– Что это за профессия: лесничий? Или лесовод? Чушь какая-то. То ли дело: инженер-кораблестроитель! И специальность везде востребованная, и в армию не заберут (в Корабелке есть военная кафедра), и стипендия неплохая.

Долго и упорно Анна Матвеевна обрабатывала сына. И не безрезультатно. Послушался Дима свою маму и начал учиться строить корабли. Начал, но не закончил: учеба в Кораблестроительном институте ему не понравилась. Уж очень сухие, скучные дисциплины. Что теоретическая механика, что ТММ. А сопромат вообще состоял из сплошных тау и сигм, которые вбивал в головы студентов толстобрюхий с маленькой головенкой профессор, сам в профиль похожий на греческую букву сигму.

Разочарованный Дима покинул институт, чтобы все-таки посвятить себя лесному делу. Тут-то его и прихлопнула призывная повестка из военкомата.

Гражданские мудрики считают, что солдат думает только о том, как бы ему бабца наколоть. Конечно, если солдат несет службу в каком-нибудь лакейском подразделении или выполняет обслуживающие функции, то да, обязательно думает. В частях же, по-настоящему занятых боевой подготовкой, от бабца солдат, понятно, не откажется, но думает он чаще всего о том, как бы ему половчее вздремнуть, да побольше поспать. Особенно это характерно для солдат разведывательных подразделений. Они, в силу своей профессиональной специфики, постоянно находятся в движении.

Разведрота, в которой служил Дима Крюков, не была исключением. Она все время бежала. Это происходило в соответствии с планом боевой подготовки, а еще и потому, что осенью дивизия должна была участвовать в крупных учениях, где разведке отводилась очень заметная роль. Марш-броски на 10, 15, 20 километров, кроссы по пересеченной местности, тренировки в беге на 1, 3, 5 км. Вдобавок к этому, учения по преодолению водных преград как вплавь, так и на подручных средствах, ориентировка на местности, отработка приемов рукопашного боя, ежедневные упражнения для развития силы и выносливости… Всего не перечтешь!

После всех этих тренировок и упражнений сухощавые, без грамма жиринки разведчики рухались в сон при первом удобном случае. Они могли спать на броне грохочущего танка, на огневом рубеже, уткнувшись в бруствер, и даже на унитазе.

Когда Анна Матвеевна получила фотографию сына, где он был запечатлен с лопатой в руках на фоне какого-то барака, она долго плакала. Её мальчик смотрел со снимка на маму громадными глазами, оттененными черными кругами. Кроме глаз в дистрофический гарнитур входили впалые щеки, громадные уши и тонкая шея. Показывая фотографию сына своим приятельницам, Анна Матвеевна горестно вздыхала:

– Вылитый узник Освенцима!

Анна Матвеевна ежемесячно посылала Диме некоторую сумму. После получения пугающе сюрреалистического изображения сына, она эту сумму удвоила. И очень правильно сделала. Потому что не только бабцы, но и сон занимает не главное место в солдатских думах. Главное же, о чем постоянно думает солдат – как бы поесть.

Раньше-то, при Романовых, солдат о еде не думал. Он ежедневно получал, кроме всего прочего, около двух фунтов мяса. При таком харче он спокойно достигал и Берлина, и Парижа, и Рима, не говоря уже о Бухаре и Баязете. В наши дни опыт демократической России дополнительно подтвердил зависимость боевого духа солдата от качества и количества потребляемой им пищи. Оказалось, что если солдата плоха кормить, так он и до собственных границ (например, до чечено-грузинской границы) дойти не сможет.

Больше всех в разведроте голод мучил Диму Крюкова. И все из-за его непомерной брезгливости. Проявилось это его качество тогда, когда дивизию стали обильно кормить парной гусятиной. Гусиное мясо было везде. И в каше, и в картошке, и в щах, и в гороховом супе. Не клали его лишь в компот.

Известно, что армию свежатинкой не балуют. Периодически в государственные и армейские стратегические хранилища закладываются очередные порции продовольствия. Понятно, что ранее заложенные на хранение продукты, срок реализации которых истек, не уничтожаются. Они направляются в войска. Солдаты привыкли к продуктам такого рода, а также и к прочим простецким бакалейным товарам, типа перловки. А тут вдруг, на тебе, парные гуси!

На первых порах и Диму, и его сослуживцев появление в меню блюд с гусиным мясом (вместо обыденных консервов и концентратов) очень вдохновило. Но продолжалось это чувство не долго. Ну, сами подумайте: неделю – гусятина, вторую – гусятина. Так и на хамсу потянет.

На третью неделю гусиной вакханалии народ уже не мог терпеть даже запаха, который шел от кухни, когда на её дворе повара опаливали тушки птиц. Когда же стало известно, что такое деликатесное изобилие излилось на солдат по причине массового падежа гусей на ближайшей птицефабрике, аппетит бойцов стал совсем никакой. Дима же вообще перестал принимать и первое и второе. Он перешел на хлеб с горчицей и на чай. Но не все пренебрегали падалью. Старослужащий Фаддеев, который в столовой сидел за одним столом с Димой, был прост и небрезглив. Он с удовольствием съедал и свою обеденную порцию и нетронутую Димину.

Когда, наконец, павшие гуси были съедены и народ перевели на прежнюю, привычную пищу, Дима снова стал питаться как все. Этот факт с сожалением воспринял боец Фаддеев, так как ему очень понравилось в период Диминого воздержания трескать по двойной обеденной порции. Чтобы и впредь, хотя бы иногда, иметь такую приятность, он решил сыграть на повышенной брезгливости своего соседа. За обеденным столом Фаддеев стал рассказывать какие-то уж совсем гнусные истории из жизни и быта своей псковской деревни. Иногда он добивался своей цели: Дима не выдерживал и выскакивал из-за стола.

Вот и в этот обед. Едва взглянув на блюдо мелко нашинкованной свеклы, политой густым желтоватым соусом, Фаддеев для начала бросил:

– Во! Буряк-то желтыми соплями помазали, да еще и взбитыми.

Он взглянул на Диму и предположил:

– Вкусно, наверное. Они вонюченькие и соленые. Возможно, что и от покойника…

Голодный Дима медленно шел по направлению к солдатскому буфету. Он шел к тете Маше, благодетельнице всего полка. Она кормила солдатиков не только за наличные, но и в долг. Самыми ходовыми яствами у неё были горячие пончики с повидлом и плитки долгоиграющих ирисок. Вот именно эти яства, конечно в долг, и заказал Дима. Тетя Маша достала тетрадку, заведенную на разведроту, нашла Димину фамилию. Под фамилией шел длинный перечень уже потребленного разведчиком продукта. Тетя Маша поставила число, наименование выданного провианта и сумму. После чего сказала:

– Что-то ты, сынок, много поднабрал уже.

– Ничего, тетя Маша. Я скоро деньги получу и расплачусь.

– Поди, мать пришлет?

– Ага.

– А кем она работает-то?

– Экономистом.

– Ну, значит не богачка.

– Да, уж куда там.

Дима нацедил из бака, стоявшего на прилавке, кружку бесплатного чая, прошел в угол и уселся за стол. Он уминал поразительно вкусные пончики и все думал и думал, как бы ему угомонить обнаглевшего Фаддея. Ведь если так будет продолжаться и впредь, то на регулярную поупку пончиков ему никаких мамкиных денежных переводов не хватит.

Салют, тётя Маша!

Морду Фадею не начистишь: старослужащий. И не только поэтому. Фаддеев был раза в полтора крупнее Димы. Такого не уделаешь. Долго думал расстроенный первогодок и, наконец, кое-что придумал.

В очередное воскресенье Дима после завтрака не пошел на стадион, где должны были встретиться футбольные команды танкистов и артиллеристов. Он отправился в лес, на болото. После двухчасовых поисков молодой разведчик выследил и поймал крупного ужа. Посаженное за пазуху безобидное пресмыкающееся по первости нервничало, а потом пригрелось и затихло.

Перед обедом Дима зашел в бытовку, где Фаддеев, готовясь в увольнение, гладил брюки. В помещении было сумрачно. На это и рассчитывал змеелов. Он подошел к своему притеснителю вплотную.

– Тебе чего? – распрямился Фадеев и оцепенел. Прямо перед его лицом покачивалась и шипела змеиная голова. Все в роте знали, что Фадей панически боится змей. Учитывая это, Дима медленно произнес:

– Если ты, гнус, еще раз скажешь гадость за столом, я тебе ночью под одеяло гадюку запущу. Понял? …Понял, спрашиваю!?

– Пошел ты… – вякнул, отступая к стенке, обескураженный Фаддеев.

ДИМИНА ОПЛОШНОСТЬ

В те времена солдаты служили Родине по три года, а матросы и того более – по четыре. Хорошо служили, честно. Но если бы солдат все эти три года бегал, прыгал, преодолевал, уродовался, то до дембеля, скорее всего, не дотянул бы, истощился. Но такого не допускали прагматики офицеры.

Уже в начале третьего года службы опытные солдаты сами особенно не бегали. Они обучали и тренировали молодых. «Старики» не убирали снег, не разгружали вагоны, не копали картошку, не лопатили уголь. На все эти работы они назначались в качестве старших и очень грамотно и эффективно руководили молодыми солдатами. Тогда в армии еще не царствовал поганый дух дедовщины. Отчего он взялся? Говорят оттого, что в арию стали призывать бывших зеков.

Тогда армия действительно была школой жизни. К концу службы из пришедших в армию зеленых недотёп получались уверенные в себе мужчины.

Когда повзрослевший, жилистый Дима, отслужив положенное, вернулся к гражданской жизни, он своей самостоятельностью, мужской солидностью разительно отличался от своих инфантильных сверстников.

После демобилизации Дима был уверен, что теперь ничто не помешает ему получить лесную профессию. Но как обычно бывает в жизни – мужские прожекты скорректировала женщина. Хотя армия и была хорошей школой, но приемам нейтрализации женских каверз она своих питомцев не учила.

На одной из танцулек он увидел Соню и пропал. Веселая, гибкая, миловидная девушка очаровала Диму. И Соне, в свою очередь, этот коротко стриженый парень, чуть-чуть похожий на Шварцнегера, пришелся очень по душе. С вечеринки они ушли вместе.

Соне не хотелось терять своего нового обоже, который по её наблюдениям капитально сел на крючок. Поэтому, когда при второй или третьей встрече Дима полез ей под подол, она очень трезво проанонсировала:

– Только через ЗАГС!

Вот, так вот! «Сяржант, ня мни юбку…»

И все! И лесная отрасль не дополучила хорошего лесничего.

В начале своей семейной жизни Дима еще пытался рыпаться, но, после появления на свет Антона, с лесной мечтой пришлось проститься окончательно.

А любовь к лесу не прошла, и не пропала. Не пропал и полученный в армии навык ориентирования в лесу и в поле при любых условиях. В этом качестве он превосходил даже Юру Перепрыгова. Когда камарцы совершали дальние групповые выходы за клюквой или за соляниками, проводником всегда становился Дима Крюков. Говорили, что он имеет внутренний компас.

И надо же такому было случиться! Однажды этот человек-компас заблудился. Заблудился буквально рядом с деревней.

Это иногда бывает с крутыми специалистами. Чемпион по плаванию тонет на мелком месте, первоклассный велогонщик ломает кости на каком-то вшивом пригорочке, классный боксер получает нокаут в собственном подъезде. И все от большой самоуверенности.

Был самоуверенным и Дима. Когда после обеда Соня послала его за волнухами, он не взял с собой ни дождевика, ни спичек, ни компаса. Эти вещи показались ему излишними. Ведь шел он не в тайгу, а в «придворный парк». Так камарцы именовали лес за речкой, возле деревни, в котором все просеки и тропинки были известны даже детям.

В «придворном парке» волнушки были, но очень молодые. Они наивными пуговками розовели на усыпанной хвоей земле. Такие брать не было никакого резона, поэтому Дима двинулся дальше.

Пока он набрел на грибы, пока наполнил ими корзину, день приблизился к вечеру. Нужно было возвращаться домой. Нужно-то нужно, вот только не ясно в какую сторону следует идти. Кружась и петляя между елок, Дима легкомысленно не отслеживал стороны света и теперь совершенно не знал, где север, где юг. Он очень пожалел, что не прихватил с собой компас.

Осенний лес был тих и спокоен. Ни порывов ветра, ни громовых раскатов, ни верещания птиц и насекомых. В серое, затянутое сплошной облачностью небо, уходили плотные кроны вековых деревьев, затеняя и так не слишком светлое приземное пространство. В этих таежных условиях пионерские и туристические способы ориентирования (по мху, по муравейникам, по полету пчел и т.п.) были наивны и неуместны. Наиболее правильно в данной ситуации было бы опереться на сеть просек, которые с шагом в два километра рассекали прикамарские леса как в меридиональном, так и перпендикулярном ему направлениях. Правда, такой способ определения сторон света занял бы много времени. Пока выйдешь на просеку, пока, двигаясь по ней, дойдешь до перекрестка, где стоит столб с номерами кварталов, пройдет не менее часа.

Хоть это был длительный способ, но зато надежный. Дима на память знал нумерацию близлежащих лесных кварталов, поэтому ему достаточно было одного взгляда на межевой столб, чтобы абсолютно точно определить свое местоположение. Он уже собрался двинуться наугад для выхода на какую-нибудь из просек, но в этот момент до его ушей донесся далекий гул авиационного двигателя.

О! Это то, что надо. Авиационная трасса пролегала южнее Камар. Следовательно, идти на звук самолета – идти на юг. А идти на юг – это значит выйти, в конце концов, к Камарам или, на худой случай, – уткнуться в Шугозерское шоссе.

Заблудившийся разведчик взял пеленг на звук и, перемещаясь в намеченных им створах древесных стволов потопал, как он считал, в южную сторону. На самом же деле двигался он совсем в противоположную сторону, с каждым шагом все больше удаляясь от деревни. За гул лайнера он принял шум вертолета лесоохраны, который раз в месяц пролетал севернее Юферовского болота.

Очень скоро, забравшись в непролазные чащи, Жуков понял, что его курс неверен. Он развернулся на 180 градусов и в наступивших сумерках, спотыкаясь о кочки, обходя поваленные деревья, поплелся назад.

Тьма сгущалась. Нужно было выбирать местечко посуше и готовить лежбище на ночь. Хотя Дима и получил в армии навыки существования в ночном лесу, но остаться в тайге до утра без живого огня, было не очень то приятно. И звери шастают, и лесные духи из местных легенд на ум приходят.

ИНТЕРЕСНАЯ БЕСЕДА

Сначала он подумал, что ему показалось. Но нет, запах дыма становился все явственнее. Скорее всего, где-то невдалеке жгли костер. Наверное, охотники или рыбаки. Крюков перестал ломать еловые лапы. Он срочно определил направление легкого воздушного потока и пошел против него.

Идти было трудно. Темень залила все вокруг. Лишь еще не совсем потухшее небо просвечивало сквозь черные ветви деревьев. Дима шел медленно, натыкаясь на стволы. Он часто падал, но не унывал: дымный дух становился все сильнее. Наконец впереди запульсировало оранжевое пятнышко.

Когда Дима, перейдя вброд какую-то речку и поднявшись по откосу, приблизился к костру, он увидел человека, который сидел у огня. Этот неизвестный обернулся на хруст Диминых шагов, поднялся от костра и крикнул в темноту:

– Тимоха! Это ты?!

По фигуре и голосу Дима узнал в неизвестном деда Сергея, бывшего хозяина теперешней крюковской избы.

– Здорово, дядя Сергей. Это не Тимоха. Это Дима Крюков из Камар.

– Митрий! Ядрит-твою за ногу! Какая нелегкая тебя по ночам носит?

– Да, вот. Заблудился малость.

– Ну, маткин берег, здесь и блудить- то негде. Взгляни на компас и иди на юг.

– Ха! На юг! То-то и оно, что компас-то я забыл дома.

Дед Сергей вновь сел к костру и пригласил к огню Диму. Тот выбрал из груды валежника, собранного дедом Сергеем, пару стволиков, положил их поближе к вялому пламени и с удовольствием уселся, вытянув усталые ноги.

– Со мной все ясно, – усмехнулся Дима, – а ты-то, что здесь делаешь?

– Этого раздолбая жду. Тимку Минькова.

– А, где он?

– Да хрен его мудилу знает! Пошли мы с ним в Андреев угол за брусникой. Ну, взяли с собой по бутылке. Перед заходом на болото я глотнул немного, а тот мамай губатый всю выдул и на болото идти не захотел. Ты, говорит, иди, а я немного посплю и потом приду. Пузом улегся на валежину и отрубился.

Дед Сергей прикурил от уголька и продолжил:

– У меня уже полный короб ягоды, пора домой, а он всё не возникает. Вышел я на то место, где Тимоха заснул. Валежина лежит, а его нет. Ранее сговорились мы, в случае если разойдемся, ждать друг друга на взгорке у речки. Вот я и жду!

– Понятно, – отметил Дима, – а теперь скажи, где мы находимся? Куда это меня вынесло?

Дед Сергей расхохотался:

– Ну, ёра-мора, ты даешь! Неужели не узнал знакомые места?

– Нет.

– Да, у Черной речки мы, на Семеновой пожне.

– Ни фига себе! – воскликнул удивленный Дима, – Так здесь же до Камар рукой подать.

Действительно, через Семенову пожню проходил северный ход и по нему до деревни было не более двух километров. Добраться отсюда домой,

Камарские дикости

с учетом темноты, можно было бы минут за сорок. Но этот вариант не прельстил Диму.

Между Камарами и Семеновой пожней была поляна, которую по весне вспахивали и засевали овсом местные охотники. Когда овес наливался, на поляну по ночам спешили окрестные медведи, которых поджидали в засаде стрелки. Таким образом, идти ночью от Семеновой пожни в деревню – значит либо нарваться на пулю, либо повстречаться с мишкой. Ни то, ни другое в Димины расчеты не входило, поэтому он решил остаться с дедом Сергеем. Чтобы не молчать, Дима обратился к старику с вопросом:

– Дядя Сергей, а кто такой Тимоха? Что-то я его не знаю.

– Да, это же нашенский, камарский. Мы с ним вместе и в школу ходили, и за девками бегали, и на Пороховых работали. Даже в армии в одной роте служили. Последние-то лет пятнадцать он в Ванюках живет.

– Так ты и на Пороховых работал? – удивленно спросил Дима.

– Работал. А, что? Там многие работали.

– Дядя Сергей, а что это за завод был? Что на нем делали?

– А бес его знает. Разное говорили. – ушел от ответа старик

Дима усмехнулся, покивал головой и с пониманием отреагировал:

– Все ясно. Секрет. Ты, поди, и подписку давал?

– Подписку-то я давал, только какой тут к кляпу секрет, если минуло с тех пор почти пятьдесят лет. Уже тогда завод не работал. А потом его и вовсе снесли. На его месте уже второй лес растет.

Дед Сергей полез в короб, достал маленький сверток. В свертке был кусок черного хлеба и желтый огурец. То и другое он разрезал ножиком пополам. Одну половину взял себе другую протянул Диме. С удовольствием вгрызаясь в пищу, Крюков продолжал интересоваться:

– Если завод не работал, так что же ты там делал?

– Землю грузил.

– Какую землю?_

– Обыкновенную. Породу.

– Зачем?!

– Не знаю. Может в ней какие-нибудь полезные ископаемые были.

– Дядя Сергей, расскажи подробнее! – загорелся Дима.

Небо очистилось от облачности. Замерцали крупные осенние звезды. Заметно похолодало. Дед Сергей подкинул в костер сучьев, запалил недокуренную сигарету и обратился к Диме:

– А, чего рассказывать-то? Грузили и все.

– Ну, сколько вас было? Куда грузили?

– Вот прилип! На хрена тебе это надо?

– Так, интересно же.

Помолчали. Дед докурил сигарету. Подгреб палкой к костру потухавшие головешки. Немного подумал, вздохнул и начал:

– Я так, Митрий, полагаю, что завод был подземный. На поверхности находилось лишь небольшое кирпичное здание и какая-то башня. По бокам к зданию примыкали две пристройки. Их называли боксами. Мы работали во втором боксе. И кроме этого бокса нас никуда не пускали.

А в первый бокс заезжали крытые машины с грузом. Что за груз мы не знали. Его разгружали военные. После разгрузки пустые машины подавались к нам в бокс и мы загружали их бумажными мешками с землей. В каждую машину укладывалось по сто мешков. Груженые машины уезжали в Тихвин. Вот и все.

И все секреты!

Дед замолк, а у Димы на кончике языка завертелись вопросы:

– А сколько человек работали? Много ли машин за день загружалось?

– Работали в три смены. В боксе были две бригады по восемь-девять человек. Каждая обслуживала свой транспортер. По транспортерам мешки подавались в бокс из внутренней части здания. За смену каждая бригада загружала до десяти машин. Ухекивались, будь здоров!

Нам, кроме денег, раз в две недели выдавали паек. Время-то было голодное. Как сейчас помню: банка сгущенки, пакет сахарного песка, мясная консерва.

– И долго эту землю грузили?

– Точно не знаю. Я работал почти год, а потом ушел в армию. Когда вернулся, все уже сравняли с землей. Только вышки сторожевые остались. А потом и их снесли к монаху. Лесхоз стал там лес валить.

– Да-а-а. – протянул Дима, – Интересно, кому та земля была нужна?

– А чего здесь интересного? Теперь это уже не имеет никакого значения.

– Действительно. Праздный вопрос.

– Ну, давай на ночь устраиваться.

Дед Сергей притащил две толстые лесины и положил их в костер:

– Теперь до утра хватит. Иди елок себе побольше наломай, а то от земли зябко.

Ночь тянулась долго. Дима почти не спал. Со стороны леса тело холодила осенняя зныбь, от костра временами наплывали дымные волны. Но не эти факторы гнали сон. Димины мозги были изрядно взбодрены рассказом деда Сергея.

Крюков без конца прокручивал в уме стариковские воспоминания. Его терзал вопрос: «Какую ценность представлял грунт, который добывали на Пороховых, а затем увозили в Тихвин?». При этом его мысль постоянно цеплялась за тот фактик, что машины приходили на Пороховые не пустые. Она цеплялась до тех пор, пока совсем не зацепилась и не оформилась в следующее убеждение: «На Пороховые что-то привозили в большом количестве и прятали под землю».

Наконец снизошло озарение: « Под Пороховыми, а может быть и под Камарами в конце 40-х – начале 50-х годов были созданы громадные подземные хранилища, куда загружали что-то очень важное. А вынутый грунт не сваливали рядом, а вывозили машинами для заметания следов подземного строительства!»