Александр Михайловский
Великий князь Цусимский

Тут надо сказать, что форма беседы во время прогулки в парке была избрана Николаем далеко не случайно. С момента смерти своей супруги он избегал заходить в свой рабочий кабинет, превратив его в такое мемориальное место, где все оставалось так же, как было в момент смерти Александры Федоровны. Единственное, для чего он туда заходил – помолиться за упокой души ее и не рожденного младенца Алексея. Прогулки в парке, напротив, успокаивали императора, настраивая его на лирический и в то же время деловой лад. Я даже начинаю верить, что совместными усилиями с его матушкой у нас получится стабилизировать состояние императора всероссийского и позволить ему дотянуть до того момента, когда он сам сможет передать власть избранному им самим преемнику и удалиться от мира сего в монастырь, скит или просто в частную жизнь.

Еще надо сказать то, что к подобному разговору я готовился с самого отъезда из Порт-Артура (а иначе какой бы я был советчик), поэтому ответ на вопрос последовал почти сразу, после некоторого показного размышления.

– Вы знаете, государь, – ответил я, – как гласит наша история, в качестве командующего армией или комфронта генерал Куропаткин сумел погубить все, что только возможно. В то же время в качестве военного министра и в качестве Туркестанского генерал-губернатора этот человек был вполне на своем месте, и его деятельность на этих должностях принесла России много пользы. Так что я думаю, что ваш брат не погорячился, и смещать Куропаткина с переводом на административно-хозяйственную работу требуется немедленно.

– А что вы скажете о генерале Линевиче? – поинтересовался император. – Ему уже шестьдесят пять лет – способен ли он вынести тяжести и лишения войны в Маньчжурии?

– Дело тут не в возрасте, – честно ответил я, – на эту войну генерала Линевича еще хватит. Да и наши медики, если что, помогут, добавят три-пять лет жизни. Тут дело в другом. Если Куропаткин, Стессель и некоторые прочие генералы – это флегматичные волы и першероны, предназначены таскать повозки с амуницией и провиантом, то генерал Линевич – это старый боевой конь, который почитает за счастие умереть во время отчаянной атаки на вражеские позиции. В качестве командующего Маньчжурским фронтом он в сто раз предпочтительнее, чем Куропаткин, Сахаров и прочие генералы мирного времени, которых в русской императорской армии пруд пруди. Имейте в виду, Ваше Императорское Величество, грядет двадцатый век – век смут, революций и, в первую очередь, войн, так что из нынешних поручиков и штабс-капитанов пора отбирать тех, кто будет возглавлять армии и фронты десять-пятнадцать лет спустя. Как говорят в русском народе: «готовь сани летом, а телегу зимой», вот и будущих боевых генералов тоже лучше готовить загодя.

– Хорошо, Михаил Васильевич, – флегматично согласился Николай, – мы так и сделаем. Вы лучше скажите, как по-вашему, кого лучше назначить моим преемником – Ольгу, как советует этот ваш господин Одинцов, или все-таки Мишкина, как настаивает Маман?

– Сказать честно, – ответил я, – я не знаю. Аргументы про и контра почти уравновешивают друг друга. Если бы ваш брат Михаил смог преодолеть свой страх по поводу работы императором, он был бы предпочтительней. Ведь женщина на престоле – это пусть небольшое, но все же потрясение основ. Но если он продолжит уклоняться от такой чести, подобно дикобразу встопорщив все фибры своей души, вы не добьетесь ровным счетом ничего, кроме громкого скандала, какого-нибудь морганатического брака и крушения всех надежд на сохранение монархии в России, ибо разгоревшийся вокруг вашего брата скандал окончательно убьет все ее перспективы. Смена власти в России должна случиться тихо, чинно и почти незаметно для окружающего мира.

Ваша сестра Ольга в этом смысле предпочтительней. Да, она далеко не красавица, но правящей императрице этого и не надо. Зато она умна, чисто по-человечески мудра, а также способна отличить слова одобрения, сказанные от чистой души, от банальной придворной лести. Еще ее плюс в том, что она однолюбка и, выйдя замуж, будет верна своему супругу. А это значит, что не повторятся истории времен Екатерины второй, когда постельные куртизаны делили между собой ложе императрицы и власть над Россией.

– Вот тут вы на сто процентов правы, – согласился император, – родись Ольга мужчиной, я без колебаний оставил бы ей Россию и с чистой совестью удалился в монастырь замаливать грехи. Но так как она женщина, ей понадобится такая вооруженная сила и авторитет, чтобы при восхождении на престол никто и пикнуть не посмел ничего против. Я понимаю, что для этого сначала нужно вдребезги разгромить Японию, и молю теперь Господа только об одном – чтобы это случилось как можно скорее. Знали бы вы, господин Иванов, насколько я устал и как хочу в своих молитвах воссоединиться со своей Алики. Надеюсь, что осталось немного времени, и это случится совсем скоро…

Вот на этой оптимистической ноте мы с императором и расстались. Уже позже я узнал, что им на Дальний Восток были посланы три именных Рескрипта. Один касался Куропаткина и переводил его на вновь созданную должность начальника тыла Маньчжурской армии. Второй, направленный в Хабаровск, предписывал генералу Линевичу немедленно выезжать в Мукден и принимать должность командующего Маньчжурской армией. Третий рескрипт касался наследника престола и производил его сразу из поручиков в генерал-майоры с назначением временным командующим Армией до прибытия генерала Линевича. Вот такие вот, товарищи, получаются пирожки с императорскими котятами.

* * *

7 апреля 1904 года, утро по местному времени. Острова Эллиота, пароход «Принцесса Солнца»

Великая Княгиня Ольга Александровна Романова, 22 года

Сегодня мы, как всегда, сидели за обеденным столом в полном составе, начиная от господина Одинцова и заканчивая девочками-инженерами из группы госпожи Лисовой. Это был наш последний совместный обед пред тем, как Новиков (раньше майор, а теперь полковник) вместе со своей бригадой морской пехоты отправится на войну с японцами помогать моему братцу Мишкину. Как он сказал сам, это есть наш главный и решительный бой. Во время обеда все были несколько более серьезны, чем обычно, в остальном же все проходило как всегда.

Мой Александр Владимирович сидел за столом напротив меня и то и дело останавливал на мне свой взгляд, я же смущалась и отводила глаза. Сегодня в его взгляде было что-то новое. Ну да, мы оба знали, что нам предстоит разлука; и сколько она продлится, ведомо лишь Богу. Александр Владимирович отправлялся на войну, где его могут убить или ранить, ибо от шальных снарядов или пуль не застрахованы даже генералы… Я же остаюсь здесь и могу лишь молиться, чтобы и он, и мой братец Мишкин, который тоже будет в самой гуще, благополучно вернулись домой живыми и здоровыми. Из-за этого мне было несколько тревожно. Но в то же время мной владела какая-то приподнятость. Я ощущала себя Ярославной, провожающей своего князя на великие подвиги.

Хотя, конечно, сходства было не так уж много. Ведь Новиков даже не является моим официальным женихом, не то что мужем. И все наши отношения заключались преимущественно в переглядываниях и обмене любезностями при встрече. Всего лишь пару раз нам удалось побеседовать, оставшись ненадолго вдвоем – так, ни о чем, расспросы друг о друге. Но тем не менее я почему-то не сомневалась, что все это непременно разовьется во что-то большее. Что это – наитие, предчувствие? А может, тут сыграл роль тот случай, когда в катере меня случайно отбросило прямо на его грудь, и я уже падая в пропасть, вдруг ощутила неколебимую поддержку надежного мужского плеча. И как раз в тот момент между нами и проскочило нечто-то такое… Как бы там ни было, но другие люди тоже считают, что наши отношения разовьются в нечто большее. Я ведь все замечаю. И от меня даже сейчас, за обедом, не ускользнуло, как господин Одинцов, переведя внимательный взгляд с Новикова на меня, едва заметно кивнул собственным мыслям, и при этом на его лице было написано удовлетворение тем, что дела идут именно так, как он рассчитывал.

Отобедав, все стали расходиться по своим каютам. А я поднялась на верхнюю палубу подышать свежим морским воздухом и полюбоваться на окрестности. Конечно же, я ждала его, Александра Владимировича Новикова, чтобы пообщаться с ним перед тем как он отъедет. Я даже не задумывалась, о чем буду с ним разговаривать, но поговорить мы непременно должны были. Этому разговору предстояло внести в наши отношения некоторую ясность…

Вот и он тоже поднялся на верхнюю палубу вслед за мной и, когда он увидел, что я стою недалеко и любуюсь пейзажем, его глаза радостно сверкнули. Решительно он подошел ко мне и произнес:

– Уважаемая Ольга Александровна… Думаю, что нам с вами есть о чем поговорить…

– Наверное, есть… – ответила я и поправила свою шляпку.

Я всегда начинала волноваться в его присутствии. Вот он стоит совсем рядом – коренастый, темноволосый, с ясным взглядом карих глаз… Надежный и честный мужчина. Человек из будущего… И я так волнуюсь именно потому, что он мне нравится. Потому что меня к нему влечет. Когда он рядом, мне хочется, чтобы снова произошло что-нибудь, что бросило бы нас в объятия друг другу…

Он встал рядом. Смотрел он на меня как-то загадочно – серьезно и выжидающе, но и испытующе одновременно. Я вдруг подумала о том, что ему известно обо мне все. То, что остальные люди из будущего знают мою подноготную от рождения и до смерти, как-то не заставляло меня особо задумываться, ведь в моей биографии не было черных пятен. Но перед ним, перед Новиковым, мне вдруг стало как-то не по себе, словно я оказалась в неглиже. Ведь детали моей жизни, не предназначенные для того, чтобы их знали посторонние, для него не были секретом. Он знал даже о том, что мы с мужем ни разу не спали в одной постели… И знал, по какой причине.

Наверное, румянец залил мои щеки. Я отвернулась от Новикова. По небу бежали тучи… На морской глади вздымались волны, гонимые свежим ветром. И казалось, что природа подхватила общий настрой на корабле – то было предчувствие великих свершений и грандиозных перемен… Впрочем, разрушительного шторма не предвиделось.

– Ольга… – тихо произнес Новиков, – могу я быть честным с вами?

– Конечно, Александр Владимирович, – ответила я, не глядя на него – я опасалась, что в моих глазах он прочитает откровенное признание. Ведь еще Маман говорила, что я не умею скрывать свои чувства… Всей душой меня тянуло к Новикову. Не только душой, телом тоже… Это притяжение было непреодолимо. Этот человек был тем, с кем я могла бы быть счастлива. И, наверное, он испытывал нечто подобное по отношению ко мне.

– Ольга… Вы мне очень нравитесь. Нравитесь как человек и как женщина. И это серьезно… Кхм… – он покашлял, борясь с робостью.

– Я вам верю, Александр Владимирович, – с улыбкой сказала я. Его нужно было приободрить. Наверное, его смущал мой титул. Что ж, это нормально. И уж конечно, мне было несказанно приятно слышать его слова о том, что я ему нравлюсь.

Я с лукавством глянула на него. Это был взгляд, который поощрял его продолжать свою речь. Мне было очень интересно, что он еще скажет.

– Так вот, Ольга Александровна… – При этих словах он приблизился ко мне почти вплотную, создав этакую заговорщически-интимную атмосферу. Накрыл мою ладонь, лежащую на леере, своей большой и сильной рукой. Меня тут же бросило в жар. – Хочу сказать вам, что это не просто симпатия. Это нечто большее…

– Да? И что же? – вырвалось у меня. Как же мне хотелось, чтобы он сказал это слово! Но в то же время истинные джентльмены словами не разбрасываются. Слова налагают ответственность. Поэтому я предполагала, что он, будучи человеком честным, не станет произносить то, что мне хотелось услышать.

Но я ошиблась. Он вдруг улыбнулся открыто и искренне; глаза его засияли ярким блеском.

– Наверное, любовь! – сказал он, не отводя взгляда.

– Ээ… Вы серьезно, Александр Владимирович? Вы хотите сказать, что влюблены в меня? – Несмотря на то, что я ждала этого признания, оно меня ошеломило и повергло в растерянность. Но тем не менее ощущение счастья нарастало во мне.

– Да, Ольга… – Он не прибавил отчества к моему имени, и это говорило о том, что наши отношения перешли на другой уровень, став более близкими.

Он замолчал. И только крепче сжимал мою ладонь своею, глядя на меня с каким-то ожиданием.

Но что я могла ему ответить? Конечно же, если бы я следовала воле чувств, то тут же бросилась бы ему на шею со словами: «И я! Я тоже люблю вас, Александр!» Но это выглядело бы ужасно и пошло… Я должна вести себя сдержано, как и подобает аристократке, но при этом почему мне нужно лицемерить и жеманиться, если я испытываю к Новикову то же самое? Ну и как мне себя вести? Я была растерянна, хотя и несказанно счастлива, и просто смотрела с нежностью на его мужественное лицо, обращенное ко мне.

Впрочем, мне и не пришлось ничего говорить ему в ответ, потому что он вновь заговорил.

– Ольга… – проникновенно сказал он, – отчего-то сердце мне подсказывает, что вы готовы ответить мне взаимностью. Вижу, вам трудно сказать мне об этом прямо сейчас, но мы еще сможем поговорить на эту тему, когда Япония будет окончательно разгромлена, и мы все вернемся обратно с победой. И тогда мы с вами окончательно решим, как нам быть. Поверьте, меня интересуете только вы лично, и ничто иное. Если вы меня отвергнете, я, конечно, огорчусь, но не обижусь. Если же решите, что я подхожу вам в качестве супруга –то тогда мы с вами поженимся…

– Но ведь я… уже замужем… – произнесла я. Мне и в самом деле показалось немного неправильным говорить о моем предполагаемом замужестве при том, что муж у меня уже есть, пусть и чисто условный, как говорит Дарья, виртуальный. Все же наш брак освящен Церковью, и для меня это совсем не шутки…

– Ах ну да… – Он немного погрустнел, его ладонь соскользнула с моей руки. Он обвел взглядом горизонт, немного помолчал и, вновь обративши ко мне свой взор, сказал с уверенной улыбкой: – Ольга… Если только вы имеете ко мне те же чувства, что и я к вам, то тогда у нас с вами все будет хорошо. Даю слово офицера, я сделаю для этого все возможное и невозможное. Что же касается вашего нынешнего брака, то, вы уж простите, но мне и всем нашим прекрасно известно, что он фактически не состоялся и что достаточно решения вашего царствующего брата, чтобы Церковь признала этот брак несостоявшимся и фиктивным, после чего просто аннулировала бы его. Думаю, что с теми возможностями, которые откроются перед нами после победы над Японией, нам совсем не придется ждать шестнадцатого года. Простите меня за бестактность, я не хотел вас обидеть. Видите ли, в нашем мире все намного проще… Но я очень постараюсь быть внимательным к вам… Ольга… мне хочется поддерживать и оберегать вас. Баловать и дарить вам радость. Говорить нежные слова и заботиться о вас… Но я понимаю, что пока не могу делать этого всего в силу нескольких причин. Но все эти причины, Ольга, вполне преодолимы… Вполне, заверяю вас, и когда-нибудь (надеюсь, очень скоро) не останется никаких препятствий к тому, чтобы мы были вместе… – Он немного помолчал, а затем сказал уже другим, более тихим голосом: – Не знаю, позволите ли вы мне себя поцеловать, но осмелюсь просить на то вашего разрешения…

Боже, каким милым он был в этот момент! Похожим на влюбленного студента. Никогда еще я не видела, чтобы у мужчины так горели глаза… И именно тогда я и поверила всерьез, что у нас вправду будет все хорошо. Боже, спасибо тебе за эту возможность стать счастливой в личной жизни и при этом спасти Россию! Я обещаю сделать все возможное, чтобы Твой замысел удался!

– Позволю… – еле слышно пролепетала я. Мне до дрожи хотелось ощутить его губы на своих, и все остальное уже было неважным…

Он потянулся ко мне и мы поцеловались… Шумели волны, палуба слегка покачивалась, над водой метались какие-то птицы – и во всем окружающем мне слышалась торжествующая песнь счастливой любви…

* * *

9 апреля 1904 года 10:30 по местному времени. Мукден, Железнодорожный вокзал

Генерал-адъютант Линевич Николай Петрович (65 лет)

Именной рескрипт, назначавший меня, старика, командующим Маньчжурской армией, явился для меня немалой неожиданностью. А то как же, я ведь уже был ее временным командующим в самом начале войны, потом из Петербурга прислали Куропаткина, которому не сиделось в кресле военного министра, а меня вернули обратно в Хабаровск, командовать Приамурским военным округом. Рылом я, видите ли, не вышел, академиев в Николаевские времена не заканчивал, военного училища, впрочем, тоже. Вступил в службу в 1855 году, юнкером в запасной батальон Севского пехотного полка. Военную науку постигал на практике в боях с немирными горцами, турками и азиатскими разбойниками, почти за полста лет службы от юнкера до генерал-адъютанта ни разу не вступив на Петербургские паркеты и все больше обретаясь по окраинам империи.

И вот снова неожиданный поворот – вернули прежний пост с указанием незамедлительно прибыть в Мукден. Пришлось собирать стариковские кости в дорогу. Когда государь-император в своей телеграмме пишет «срочно» или «незамедлительно», то тут чай не допивают и партию в нарды не доигрывают. Руки в ноги – и вперед, в Мукден, куда поближе к резиденции наместника перебрался при Куропаткине штаб Маньчжурской армии. Всю дорогу в выделенном специально для меня литерном поезде, я размышлял, чего бы такого мог натворить генерал Куропаткин, чтобы его отставляли с эдаким треском и быстротой.

Мелькали за окном вагона верстовые столбы, мелькали дни на календаре, а я все никак не мог прийти к какому-то определенному мнению. Вроде бы бои в Маньчжурии еще не начинались и японцы только собираются выйти к Маньчжурско-Корейской границе. Им же, бедолагам, кхе-кхе, тяжело. Вместо обозных лошадок и волов все необходимое у них везут на тележках специальные военные носильщики, и по штату один такой носильщик приходится на трех солдат. Если русская пехотная дивизия суточным маршем может пройти тридцать верст, то японская только четыре. И все через этих носильщиков, которые тянут свои тележки со скоростью неторопливого пешехода, и к тому же крайне быстро утомляются.

Таким образом, прибыв на поезде в Мукден, я все еще не пришел к каким-то определенным умозаключениям. Впрочем, на вокзале меня уже встречали. Почетный караул, оркестр, лично господин Куропаткин и еще один молодой человек, в котором я с трудом опознал младшего брата государя-императора – настолько мало Великий князь Михаил Александрович имел сходства со своими газетными фотографиями. А может, это фотографии были на него непохожи, потому что наши газетчики обязательно что-нибудь перепутают или переврут. В свите Великого Князя Михаила Александровича меня встречали еще два полковника, на которых я по первости не обратил особого внимания. А зря-зря. В них-то двоих и была вся соль этой истории. Но обо всем по порядку.

Встречающий меня Алексей Николаевич выглядел, мягко выражаясь, не в своей тарелке – он все время потел (хотя день был совсем не жаркий) и косился на Великого Князя с таким видом, будто рядом был не человек, а голодный и злой амурский тигр. Примерно такие же короткие опасливые взгляды генерал Куропаткин бросал и на полковников, сопровождавших Михаила Александровича, что опять же показалось мне до предела странным. Как генерал-адъютант и бывший военный министр может опасаться какого-то полковника, которого с высоты его должности и не разглядеть? Вот присутствующий тут же наследник-цесаревич Михаил Александрович – это другое дело, особенно с учетом перспектив того, что детей мужеска пола у государя-императора Николая Александровича, наверное, уже и не будет.

После того как оркестр отыграл свое и почетный караул поприветствовал меня дружным ревом молодых глоток, оказалось, что принимать дела мне нужно у наследника-цесаревича, а не у генерал-адъютанта Куропаткина. Тот их уже сдал и занимал теперь новоизобретенную должность заместителя командующего армией по тылу, объединяющую собой все вопросы материального снабжения, тылового обеспечения, создания надлежащих бытовых условий господам генералам и офицерам, и так далее и тому подобное. Должность, я думаю, специально изобретенная для такого человека, как Алексей Николаевич, и на ней он сможет проявить себя наилучшим образом. Великий князь Михаил Александрович, поздоровавшись со мной со всей возможной теплотой, крепко пожал мне руку и сказал, что они тут меня прямо заждались и что без меня просто никуда. Эти слова для меня, старика, были буквально как медом по сердцу, ведь еще совсем недавно я считал себя никому не нужным замшелым старым пнем, а тут оно вот как обернулось. Не возгордиться бы мне сверх меры…

Едва закончилась официальная часть церемонии, генерал Куропаткин куда-то исчез (наверное, отправился хлопотать по хозяйству), а наследник-цесаревич представил мне своих спутников. Полковник главного штаба Агапеев Александр Петрович показался мне серьезным и грамотным офицером, но при этом он был, можно сказать, вполне обыкновенным, таким как и многие способные офицеры, которые, может, станут новыми Скобелевыми, Суворовыми и Кутузовыми, а может, и не станут. За время своей полувековой службы я видел множество офицеров, и господин Агапеев почти ничем не выбивался из их общей массы.

В противоположность господину Агапееву, полковник морской пехоты (не капитан первого ранга, а именно полковник) Новиков Александр Владимирович был необыкновенен во всем. Начинать перечисление этого необычного можно было с несуществующего в русской армии земноводного рода войск, а заканчивать манерами, выдающими в нем человека неместного, плохо знакомого с реалиями Российской империи, и в то же время действительно по-настоящему русского и православного. И еще мне показалось, что смотрел он на нас как-то сверху вниз – не свысока, без чувства собственного превосходства, а именно сверху, как взрослый на несмышленых детей, будто ему понятны не только наши явные желания, но и скрытые от всех тайные побуждения.

При этом Великого Князя эти странности не пугали и не настораживали, Его Императорское Высочество Михаил Александрович выглядел так, будто был посвящен в самую великую и ужасную тайну века, и посвящен, так сказать, счастливо. А господин Куропаткин тоже посвящен, но, с позволения сказать, несчастливо. И тайна эта каким-то образом касалась господина Новикова, потому что наследник-цесаревич гордился своим с ним знакомством, а Куропаткин шарахался от него как черт от ладана.

По некоторым оговоркам Его Императорского Высочества и господина Агапеева я понял, что господин Новиков имел непосредственное отношение к той таинственной истории с утоплением японского флота, а также захватом вражеской морской базы на островах Эллиота. Во время того дела рота этой самой морской пехоты, подчиненная господину Новикову, атаковала вражеский гарнизон численностью до батальона и вырезала его, как волки вырезают отару овец, не понеся никаких потерь.

Как человек, немало поживший и еще больше повоевавший, я могу сказать, что у меня сложилось такое впечатление, что этот человек способен учинить нечто подобное. Свирепый, хитрый, ловкий и очень умный, он был смертельно опасным врагом для тех, кому не посчастливилось оказаться на противной стороне, и верным и надежным товарищем для всех русских воинов, сражающихся с напавшими на наше Отечество японскими макаками. России верен аки цепной пес, если будет надо – зубами врага рвать станет. Но все равно, как это ни странно, было в полковнике Новикове нечто такое, что заставляло думать о его нездешнем происхождении. Но, впрочем, к нынешнему делу это никакого отношения не имеет.

* * *

Час спустя. Мукден, штаб Маньчжурской армии

Генерал-адъютант Линевич Николай Петрович

Времени формальностям было уделено немного. Закончив с представлениями и не дав мне ни на минуту опомниться, наследник-цесаревич усадил нас всех в экипажи и повез в штаб Маньчжурской армии, что расположился во дворце Наместника. Там он сразу взял быка за рога, объясняя мне, как он выразился, диспозицию.

– Значит, так, Николай Петрович, – сказал он, подведя меня к висящей на стене большой карте Маньчжурии, – важнейшее значение для нас сейчас имеет рубеж реки Ялу. Сумеем не пустить японцев в Маньчжурию и сделать так, чтобы они, умывшись на это реке кровью, понесли невосполнимые потери – значит, будем в дамках. Не сумеем – даже при нашем господстве на море начнется затяжной геморрой, который еще неизвестно как кончится. Господа англичане в случае задержки помогут, и привезут японские подкрепления на своих пароходах и прикроют их своими крейсерами, а начинать войну с Вадычицей морей нам сейчас совершенно не с руки, да и сделать это можно только по распоряжению из Петербурга.

Немного помолчав, Великий Князь вдруг решительно произнес:

– Так что вы уж не обессудьте, пока вас еще не было, я в соответствии со своими правами временного командующего и при полной поддержке адмирала Алексеева двинул к Ялу в дополнение ко 2-му сибирскому корпусу генерала Засулича, 1-й Сибирский корпус генерала Штакельберга. Одновременно я приказал расположить корпуса генералов Зарубаева, Случевского и Бильдеринга таким образом, чтобы перекрыть все возможные места высадки вражеского десанта. На самом деле таких мест очень немного, а армия, только что высадившаяся на берег, очень уязвима против внезапной контратаки противника. Наш резерв во время сражения составят 1-й армейский корпус, прибывающий сейчас из Петербурга и 5-й Сибирский корпус, формирующийся из частей Приамурского военного округа…

Я посмотрел на карту, подумал и согласился, выговорив себе только то условие, что я непременно должен буду побывать на каждом из обозначенных рубежей, чтобы увидеть и оценить все своими глазами. На этом мы расстались; я остался в штабе, а Наследник-цесаревич со товарищи засобирался ехать дальше на Ялу, приводить в чувство генерала Засулича, который при Куропаткине впал в неуместное благодушие и расслабленность.

* * *

12 апреля 1904 года, полдень. деревня Тензы, в окрестностях Тюречена на реке Ялу, штаб Восточного отряда

Вдали, на Фынхуанченской дороге, поднялась столбом пыль – это свидетельствовало о том, что в направлении деревни Тензы на рысях приближается крупный кавалерийский отряд. Командующий Восточным отрядом генерал-лейтенант Засулич, как раз собравшийся отобедать на свежем воздухе под натянутым тентом в окружении адъютантов (а также прочих блюдолизов и подхалимов), еще не догадывался, что это, пришпоривая коней, торопится злобный, как дьявол, и неотвратимый, как Немезида, Великий Князь Михаил Александрович. И спешит он как раз по душу генерала Засулича. А то что же это такое – японская армия вот-вот начнет штурм пограничного рубежа, а командующий Восточным отрядом обеды обедает и лясы точит. Тут кто угодно взбесится и кинется разбираться, кто тут самый главный враг народа и верховный предатель. А Засулич-то и не предатель… Он всего лишь полностью не соответствует занимаемой им должности, что, впрочем, ничуть не уменьшает его ответственности.

Тут ради справедливости надо сказать, что по молодости, участвуя в Русско-турецкой войне за освобождение Болгарии, Михаил Иванович Засулич, находясь в чинах от капитана до подполковника (чин майора в русской армии был аннулирован только в 1884 году), сумел совершить немало героических дел. За мужество и героизм, проявленные в боях с турками, будущий генерал был награжден Золотым оружием, орденом Святого Георгия 4-й степени, орденом Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом и орденом Святого Станислава 2-й степени с мечами. Также он неоднократно досрочно повышался в звании с формулировками «за боевые отличия», или «за отличие по службе». Одним словом, его карьера развивалась точно так же, как и у генерала Куропаткина, только без куропаткинских сверхспособностей к административно-хозяйственной деятельности. В принципе, карьера этого вполне достойного офицера должна была остановиться на звании полковника и должности командира полка, потому что способностей для командования в бою дивизией, корпусом или армией у него не было и в помине.

Итак, самое интересное произошло тогда, когда запыленные кавалеристы на рысях доскакали до того места, где под хлопающими на легком весеннем ветерке полотняными тентами расположились начальствующие чины Восточного отряда. Великий князь Михаил Александрович, который и не думал скрывать своего неудовольствия в адрес генерала Засулича, был моментально опознан присутствующими. Не каждый же день к ним на обед заглядывали наследники Российского престола. Впрочем, Михаил героическим усилием воли сдержал в себе желание съездить Засулича плетью поперек наглой рожи. Вместо того он пока всего лишь потребовал разослать нарочных, чтобы на три часа пополудни собрать на военный совет всех восьмерых командиров полков и обоих командиров дивизий. И после этого, демонстративно не обращая внимания на Засулича, который настойчиво приглашал его к столу, уселся на ближайший поросший травой пригорок перекусить походной снедью вместе с ахтырцами и кирасирами. Такой игнор – это значительно хлеще, чем просто плетью по роже. Это – обещание больших и очень больших неприятностей в будущем.

* * *

Час спустя, там же

Полковник Новиков смотрел на собравшихся генералов и офицеров и думал, что судьба этих людей, а также их подчиненных, теперь радикально изменится. Те, что погибли в героическом и одновременно бессмысленном и позорном (для командования) Тюреченском бою, теперь получат шанс победить и выжить. По-настоящему победоносные сражения как раз и отличаются тем, что победившая сторона несет в них минимальные потери, а побежденная – максимальные. У нас, думал он, есть все возможности для того, чтобы русская сторона победила в этом сражении, и победила с разгромным счетом. Во-первых – местность, которая благоприятствует обороне. Во-вторых – храбрые русские чудо-богатыри, способные свернуть шею любому врагу, лишь бы им не мешало начальство. В-третьих – корпус Штакельберга, который идет следом за нами и вот-вот будет здесь, на реке Ялу. В-четвертых – поддержка флота, который на эту показательную порку выделил мою бригаду морской пехоты и четыре канонерские лодки.

А канонерки – это серьезно. Каждая из них вооружена девятидюймовым орудием, снаряд которого весит сто тридцать два килограмма и при максимальном угле возвышения летит на восемь с половиной километров. Орудие хоть и древнее, но вполне серьезное, и в сочетании с нашими ротными беспилотниками для контбатарейной борьбы подходит в самый раз. Представляю себе «изумление» японских артиллеристов, когда к ним на огневые позиции начнут падать восьмипудовые чугунные гостинцы с адской начинкой из влажного пироксилина. Контрбатарейная борьба в данном случае является высшим проявлением артиллерийской стратегии путем навязывания противнику своей неумолимой воли.