Александр Борисович Белоголов
Детские и школьные годы. Воспоминания и размышления
В те, уже далекие годы конца пятидесятых – начале шестидесятых все жили бедновато, довольствовались малым, и на всём экономили. Но никто не унывал, а наоборот – все пели песни. Пели родители, если что-нибудь делали, и работа спорилась. Пели соседи. Помню, сидит соседский мальчик Лёнька на крылечке, чистит картошку на их большую семью и распевает про новоселов, которые едут по земле целинной. Или идут девчонки с края нашей улицы, идут в ногу, построившись в ряд, и поют. Если с классом куда-нибудь шли, то с песней. А когда собирались наши родичи, чтобы отметить какой-нибудь праздник, то песням не было конца. Да не просто пели. Папа брал ложки, а дед Саша – мамин отец брал обычное оцинкованное ведро, и они на этих инструментах задавали ритм, и это здорово получалось. Песни пели и классические – народные и современные – советские. Да еще у каждого были свои любимые музыкальные произведения. У бабушки Аси – романс «Выхожу один я на дорогу» на стихи М. Лермонтова, а у бабушки Шуры (маминой мамы) – романс на стихи А. Пушкина «Зимний вечер». Непростые, однако, бабушки. Сейчас люди поют гораздо меньше. Другие условия, другие времена – другие нравы. Я сам любил, и сейчас люблю напевать.
С раннего детства меня донимали разные болячки, а больше всего ангина, которую лечили разными способами, но без особого успеха. В конце концов, дали направление в областную больницу, и мы поехали в Иркутск, где остановились у бабушкиной племянницы тети Нади. Было это, когда я закончил 4 или 5 класс школы. В регистратуре поликлинического отделения больницы, куда мы сначала попали, оформили карточку, но на руки эти карточки почему-то не выдавали. Карточки разносили по этажам, коридорам и кабинетам молоденькие медсестры и несколько парней. Их было много, они сновали туда-сюда, и у всех девушек были выбеленные волосы, а у парней прически ёжиком (дань тогдашней моде). Я видом этих парней был очарован, и подумал, что нет на свете лучшей работы, чем вот так, ходить по красивым лестницам в белом халате с такой же прической, и носить бумаги, отвечая на вопросы бестолковых провинциальных пациентов. Мне назначили оперативное лечение и направили в стационар, который размещался в старинном здании с неимоверно толстыми стенами. Ширина подоконника была такая, что мы с ногами ложились поперек него и смотрели в окно. Палата также была огромной, и было нас там человек двадцать – взрослые мужчины и дети. Наверное, взрослых специально подмешивали для соблюдения порядка и дисциплины. Первую ночь мне пришлось спать с каким-то мальчиком на одной кровати. Его, в принципе, выписали, но родители за ним по каким-то причинам приехали только на следующий день, но меня это нисколько не огорчило. Операция по удалению гланд и послеоперационный период прошли удачно, и врач сказал мне, что на следующий день меня выпишут. Утром это подтвердили, и я начал собираться на выход, преодолевая возникающие проблемы. Сначала без родителей не хотели выдавать в гардеробе мою одежду (мы все были в больничных халатах), но я как-то убедил тётю, что меня точно выписали. Потом вообще не выпускали на выходе, но мальчишка – мой сосед по палате, который уже давно находился в больнице, и знал все ходы и выходы, показал мне какой-то служебный проход, и я оказался на улице. И чего меня понесло – я даже не знал, как ехать в дом тети Нади, но точно помнил адрес: ул. Франк-Каменецкого, 22. У меня были какие-то денежки, которые дала мама для больничного буфета, и я, набравшись смелости, спросил у водителя подъехавшего такси, сколько будет стоить проезд по этому адресу. Водитель назвал ориентировочную сумму, и оказалось, что моих денег достаточно. На мою просьбу отвезти меня, водитель засомневался и стал уточнять – не сбежал ли я из больницы, и почему один без взрослых, но я уверил его, что меня точно выписали, и мы поехали. Дома у тети Нади никого не оказалось, и я уселся на солнышке, на деревянном крылечке большого многоквартирного, деревянного дома и стал ждать. Сколько длилось ожидание, я не помню, но первой появилась расстроенная и заплаканная мама, и чуть не убила меня. В больнице она получила у врача нужные документы и пошла за мной в палату, но, ни меня, ни моих вещей на месте не оказалось. Меня стали искать в больнице, не нашли, а потом устроили расследование, и пацаны раскололись – сказали, что я ушел по служебному ходу. Мама поискала меня возле больницы, расспрашивала людей, а потом, отчаявшись, отправилась на нашу квартиру. Почему я так поступил – неизвестно. Может быть, меня не предупредили, что за мной придут, хотя мама навещала меня в больнице ежедневно. Может быть, хотел проявить самостоятельность, а может, просто с дури.
В школе два раза в год (1 Мая и 7 Ноября) мы ходили на демонстрации. Что интересно, 9 Мая – День Победы до 1965 года был обычным рабочим днем, и никак не отмечался. Однако, фронтовики, включая нашего папу, который защищал Ленинград и прошел с боями до Берлина и Праги, этот день считали праздником, и как-то обязательно отмечали. Мама в последние годы войны работала медсестрой в эвакогоспитале, и всегда считала этот день самым большим праздником. И только в 1965 году День Победы стал праздничным днем, фронтовики на законных основаниях надели свои боевые награды, и вышли на улицы. С какого класса нас стали посылать на демонстрации, я не помню, но в первом классе точно не ходили – были еще маленькие. Явка на демонстрацию была строго обязательной, и нужно было нести флаги и портреты руководителей страны. Собственно говоря, демонстрация – это шествие по главной улице, мимо трибуны с руководителями района и города, аналогично шествию «Бессмертный полк», которое проводится в настоящее время.
Когда мы учились в 4 классе, наша учительница Татьяна Трофимовна стала выявлять добровольцев, чтобы сделать дополнительный транспарант к предстоящей демонстрации 1 Мая, и мы с Сашей Малаховским вызвались это сделать, и сделали. Цифры и буквы вырезали лобзиком из фанеры, покрасили красными чернилами, и собрали в единую конструкцию. Никто нам не помогал, только палку нам дали в школьной столярной мастерской. Кстати, работать лобзиком меня научил мой двоюродный брат Саша, который привез лобзик в Тулун. Поближе познакомившись с Малаховским, мы совершили с ним дружеский обмен. Я отдал ему альбом с марками, которые собирал несколько лет, а он отдал мне гранату Ф-1 (лимонку) без взрывателя, которую я припрятал где-то дома. На гранату случайно наткнулся папа, и безжалостно закинул ее в озеро. Результат – ни альбома, ни гранаты. Несколько лет назад Малаховский, который живет на Украине, нашел меня в «Одноклассниках», и был этому очень рад. Мы переписывались, перезванивались, он обещал приехать повидаться, но потом связь по какой-то причине прервалась. Еще большим шиком считалось выпустить голубей на демонстрации во время прохождения мимо трибуны. У соседей была голубятня, и я в какой-то праздник выпросил у Лёньки пару голубей, которых засунул за отворот демисезонного пальто (было довольно холодно). Голуби там смирно отсидели, и я их с гордостью выпустил, а они полетели в свою голубятню. Когда я пришел домой и разделся, оказалось, что вся моя одежда запачкана голубиным пометом, который с трудом отчистили и отстирали.
