Александр Александров
Белый, белый снег… (сборник)

2

Утро выдалось тихим, солнечным и по-зимнему холодным. На пожухлой траве островками белел выпавший ночью снег.

В доме пахло свежими пирогами. Видимо, хозяйка решила напоследок порадовать гостя. А, может, это просто так совпало – тесту ведь нужно время, чтобы выходить… Но так или иначе, а на завтрак меня потчевали самыми настоящими деревенскими пирогами, с румяной корочкой, с пылу, с жару – прямо из русской печи.

Дед Захар успел уже за водой на реку сбегать и дров наколоть. Вошел с улицы с охапкой березовых поленьев, раскрасневшийся, с сизым носом. Сложил аккуратно дрова к печи, скинул рукавицы-верхонки, повесил на гвоздь телогрейку, разулся, прошел к столу.

– Не зря вчера сиверко задувал, не зря… – сказал он, прихлебывая из чашки горячий чай. – Зима на дворе… И лебедей с утра видел. Это верный признак – к скорому снегу. Не зря говорят: лебеди летят – на хвосте зиму несут.

Я сидел вместе с хозяевами за накрытым столом и размышлял, как мне лучше добраться до райцентра. Оставаться я не видел смысла. Раз уж охота не задалась…

Тут неожиданно распахнулась дверь и на пороге возник невысокий, худенький, коротко стриженый паренек, лет восемнадцати. Одет он был по-походному, за плечами – рюкзак и одноствольное ружье.

– Здравствуйте! – смущаясь, изрек отрок и в нерешительности застыл у порога.

– Здравствуй, Тимоша, – улыбнулась хозяйка. – Ты куда это?

– На охоту. Дед Захар сказал, что… А у меня лайка… Возьмите меня, дядя Саша.

Я опешил… Во-первых, откуда у него столько информации? А во-вторых, мне едва исполнилось сорок и у нас, в городе, меня еще «молодым человеком» называли. А тут… Дядя Саша!

Я выразительно посмотрел на деда Захара. Тот ухмыльнулся в бороду и хитро прищурил один глаз.

Анна Андреевна пригласила паренька к столу. Пока пили чай, я узнал, что зовут его Тимофей Снегирев, что он круглый сирота, воспитывался в детдоме. Здесь, в поселке, уже второй год… По окончанию курсов трактористов проходил в леспромхозе практику, да так и остался. Работает на трелевщике… Через две недели забирают в армию.

– Хочешь служить? – спросил я.

– Конечно, – не раздумывая, ответил Тимка.

– В какие войска берут?

– В танковые… – ответил за него дед Захар. – В какие еще трактористу?

– Жаль только, собаку придется продать, – печально вздохнул паренек. – Охотничий пес… Он же не может все время сидеть на привязи. Ему лес, воля нужны… А кто с ним охотиться будет? Я уже договорился с одним, из района. Приедет на той неделе…

Мы допили чай и вышли во двор. Ослепительно яркое солнце, белый снег, островками лежащий на земле и чистый холодный лесной воздух – все это взволновало меня. А когда я увидел на привязи возле забора черную, в желтых подпалинах, настоящую зверовую лайку, то окончательно сдался.

«Почему бы и вправду не сходить на охоту? Чего я зря, что ли в такую даль ехал?»

Заметив нас, пес приветливо завилял скрученным в калач пушистым хвостом и огласил окрестности радостным лаем.

– Абрек! Абрек! – Тимка потрепал пса по загривку и, обращаясь ко мне, добавил, – Вот, знакомьтесь… Из настоящего питомника, породистый.

– Сколько лет?

– Полтора года…Молодой еще, второй сезон в лесу.

Я присел рядом с собакой. Пес доверчиво потянулся ко мне, норовя лизнуть в лицо. Я погладил его и достал из кармана припасенную сушку. Абрек тут же схрумкал ее и, довольный, завилял хвостом.

– Какой калибр? – спросил я у Тимки, взвешивая на руке его легкую одноствольную «курковку».

– Двадцатый.

– Стрелять-то умеешь?

– Умею.

Огородами мы спустились к реке. Я нашел старый, брошенный кем-то закопченный чайник. Повесил его на облетевший куст.

– Давай, пулей попробуй!

Тимка передал мне Абрека на поводке, снял с плеча ружье, отошел шагов на сорок, тщательно прицелился.

«Бум!» – гулко ударил выстрел. Тимку качнуло, из ствола выбросило струю сизого дыма. Абрек беспокойно закружился на месте, пытаясь учуять невидимую дичь.

Чайник не пошевелился… Лишь в стороне от него слегка качнулась задетая пулей ветка.

– Давай еще раз! – скомандовал я.

«Бум!» – снова громыхнуло Тимкино ружье.

Ветка, на которой висел чайник, подломилась и осела. Звякнув металлической ручкой, чайник свалился на землю. Я подошел, осмотрел его со всех сторон – никаких следов… На кусте белела срезанная пулей ветка. Примерно на полметра ниже того места, где висел чайник.

«Да, – подумал я, – стрелок из него никакой… Но собака… Собака классная. В тайге очень даже может пригодиться».

– Еще? – неуверенно произнес Тимка. Видно было, что пареньку неловко оттого, что он так оконфузился.

– Хватит, – сказал я. – В лесу будем тренироваться.

Тимка облегченно вздохнул. Он, должно быть, испугался, что я могу не взять его с собой на охоту.

– Сколько у тебя патронов с пулями? – спросил я.

– Десять… Было, – ответил Тимка, поправляя кожаный патронташ. – Да я еще, если надо заряжу.

– Надо… Штук пятнадцать.

– Хорошо.

– Какие пули у тебя? – поинтересовался я.

– Обыкновенные, круглые…

– Других нету?

– Нет, – покачал головой Тимка. – Да я обычно с дробовыми зарядами на охоту хожу. Пули так, на всякий случай…

– Покупные?

– Сам отливаю… У меня «пулелейка» есть. Потом напильничком подрихтовал – и готово.

«Дедовский способ, – подумал я. – Оттого, видимо, и погрешность такую при стрельбе дают… Потому что в стволе болтаются».

Я прикинул, какое вооружение и снаряжение у нас имелось. Итак, у Тимки – одностволка двадцатого калибра, плюс десятка полтора круглых самодельных пуль. У меня – двуствольная курковая «тулка» и семь заводских пуль повышенной точности. Хватит?… Но ведь я не планировал специально на медведя охотиться.

– Дядя Саша, – сказал Тимка, словно угадав мои мысли. – А знаете, кого мы еще можем с собой позвать?

– Кого?

– Борисенка.

– Это еще кто?

– Охотник… Фамилия у него такая – Борисенок. Вообще-то он шофер-дальнобойщик. В райцентре живет… Но к нам сюда каждый год приезжает на лосей охотиться. У него карабин есть, «Тигр».

«Вот это неплохо! – подумал я. – десятизарядный карабин – вещь серьезная. И в нашем деле будет весьма кстати».

Тимка быстро сбегал домой, оставил ружье и рюкзак, прицепил Абрека и мы с ним вдвоем отправились в гости к Борисенку… На время отпуска он снимал пол дома у своих знакомых.

Это был черноволосый худощавый человек, среднего роста, чуть за сорок; с быстрым цепким взглядом из-под густых бровей, с узкой скобкой жестких усов над тонкими, капризно выгнутыми губами. К нашему визиту он отнесся настороженно. Молча слушал, дымил сигаретой… Потом неожиданно спросил:

– А ты кем в городе работаешь?

– Архитектором.

– Да все мы архитекторы… – непонятно почему криво усмехнулся Борисенок.

«Не верит, – догадался я. – Странный тип… Должно быть в его представлении архитектор – это нечто особенное».

– Так вы согласны или нет? – нетерпеливо поинтересовался Тимка, отгоняя ладонью от лица сизый табачный дым.

Борисенок потушил сигарету, внимательно посмотрел на одного, потом на другого.

– Согласен… Только шкура – моя.

– Не вопрос, – согласно кивнул я. – Сколько у тебя патронов?

– А сколько надо?

– Ну, штук двадцать-двадцать пять.

– Тридцать возьму. Хватит? – Борисенок усмехнулся, обнажив желтоватые крупные резцы.

На душе у меня стало легко. Теперь наша компания выглядела значительно солидней… Но еще большую уверенность мне придали две лосинные шкуры и рога, которые Борисенок вынес из сарая. Это были трофеи недельной давности. Судя по всему, охотник он был опытный.

Тимке захотелось посмотреть карабин. Борисенок расчехлил оружие и с гордостью его нам продемонстрировал. Скорострельный многозарядный «Тигр» внушал уважение.

– Семь шестьдесят два калибр, – произнес Борисенок, клацнув автоматическим затвором. – Патроны с усиленным пороховым зарядом.

Он извлек из магазина желтоватый, матово блеснувший патрон.

– Лося с двухсот метров насквозь прошибает.

– Хорошая машина… – одобрительно отозвался я, прикладывая к плечу гладко отполированный приклад. – Оптическим прицелом не пользуешься?

– Оптику ребята увезли, – сказал Борисенок. – Я пока больше в лес не собирался. Лицензию закрыл… Да он и без оптики бьет прекрасно. Хочешь, покажу?

Я кивнул… И мы втроем тут же, снова через огороды, отправились на реку. Выбрали место с высоким берегом, где река делает поворот. Все же карабин – не ружье. Пуля далеко летит… Поэтому береговой откос мы использовали, как пулеуловитель.

Борисенок воткнул в берег палку и приспособил на ней ржавую банку из-под консервов. Отошли метров на сто… Борисенок легко вскинул карабин, прицелился.

«Бам!» – звонко ударил выстрел.

Ржавая банка слетела на землю. Победоносно взглянув на меня, Борисенок поставил оружие на предохранитель и протянул его мне.

– Теперь ты…

Он поднял с земли пластиковую зеленую бутылку из-под газировки, подал ее Тимке. Тот быстро сбегал, водрузил ее на палку, вместо банки. Я почувствовал легкое волнение, как спортсмен перед стартом. Не хотелось ударить в грязь лицом перед новоявленными компаньонами.

Осторожно большим пальцем сдвинул предохранитель.

– Патрон в патроннике, – на всякий случай предупредил Борисенок.

Я приложился щекой к прикладу, поймал в прицел зеленое пятнышко бутылки. Вдохнул, задержал дыхание… «Бам-бам!» – дважды, через короткую паузу нажал на спуск. Гильзы, выброшенные затворной рамой, тихо звякнули о прибрежные камни.

Бутылка, глубоко надетая горлышком на палку, стояла без движения.

– Иди, смотри, – снисходительно обронил Борисенок, забирая у меня карабин.

Я быстрым шагом приблизился к цели. «Неужели промазал?» – царапнула неприятная мысль. Но тут же отлегло… На расстоянии ладони, строго по центральной оси я увидел два аккуратных входных отверстия.

– Ого! – уважительно покачал головой Борисенок, разглядывая безупречно круглые пулевые пробоины. – Как по линеечке!.. Где это ты так навострился?

– Армейская школа… – важно произнес я.

Давно мне не доводилось стрелять из нарезного оружия и я, признаться, был доволен результатом.

– А мне можно? – робко спросил Тимка, катая в руке стреляную гильзу.

– Нет! – строго ответил Борисенок. – Нечего зря патроны жечь… Они нам скоро пригодятся.

И потом, уже мягче добавил:

– Тебе же, Тимоха, скоро в армию. Там досыта настреляешься.

– Да?! – обиженно отозвался Тимка. – А мне знакомый рассказывал – за всю армию только один раз автомат в руках держал. Да и то на присяге…

– Ну, это смотря, куда попадешь, – уточнил я.

Остаток дня мы потратили на подготовку нашей экспедиции. Закупили в местном магазинчике хлеб, чай, сахар, соль, спички и еще кое-что по мелочи. Из расчета – как минимум на три ночевки… Потом я взял у деда Захара карту и мы сообща разработали детали маршрута.

Стартовать решили с утра, и к вечеру планировали быть в лесной избушке моего приятеля Виктора… До избушки можно было добраться сплавом по реке. Для этой цели нашли пару резиновых лодок. Одну, двухместную, пообещал взять у своего знакомого дед Захар, а другую, поменьше, отыскал где-то Тимка. Условились, что лодки мы оставим в избушке, а потом, когда река встанет, зять деда Захара вывезет их на снегоходе.

От избушки Виктора мы хотели организовать планомерное, квадрат за квадратом, прочесывание местности: по просекам, по лесным дорожкам… Где-нибудь, по нашим расчетам, мы обязательно должны были попасть на след. Особенно, если учесть, что все нормальные медведи должны уже не сегодня-завтра в берлоги залезть… А это значит, что любой, обнаруженный нами медвежий след, почти наверняка будет принадлежать зверю, который покалечил Виктора. Ведь он, скорее всего, – потенциальный шатун.

Поначалу я не очень-то серьезно был настроен на поиск этого медведя. Однако во время подготовки к охоте понял, что шансы у нас, действительно, есть. Во-первых, с нами собака – настоящая зверовая лайка. Пусть молодая, неопытная, но все же…Во-вторых, вооружение у нас – более чем достаточное. И патронов – завались… В третьих, какой-никакой снег в лесу уже есть, значит есть и следы… Ну, и наконец, это не просто охота, а некий акт возмездия за покалеченного товарища.

3

Дед Захар пришел нас проводить. Его дом был рядом – окна выходили прямо на реку. Старик помогал нам укладывать рюкзаки, связывать меж собой резиновые лодки, давал какие-то советы.

Подошла и его супруга, одетая уже по-зимнему: в пуховом платке, в полушубке. Принесла нам в дорогу узелок с домашней снедью. Улучив момент, отозвала меня в сторону.

– Вот, возьми это, – она украдкой сунула мне в руку костяной амулет. – Будете там рядом… Снеси обратно на могилу, шаману этому. Тебе не трудно, а мне спокойнее будет…Только деду ничего не говори.

– Хорошо, – пообещал я. – Отнесу.

Мы спустили лодки на воду. Связанные вместе, борт к борту, они были более устойчивы на быстрой воде и к тому же, позволяли нам чувствовать себя единым экипажем. В лодку, большую по размерам сели мы с Борисенком, в другую – Тимка с собакой.

Пес упрямился, ни в какую не желая забираться в непонятное резиновое сооружение. Тимке пришлось заносить его на руках. Абрек скулил и брыкался.

– Аккуратнее! – обеспокоился дед Захар. – Когтями чтоб не задел. А то резина ведь… Порвет.

Наконец мы уселись, взялись за весла – по одному с каждой стороны – и дед Захар оттолкнул нас от берега.

– Счастливо! – крикнул вдогонку старик.

Хозяйка молча перекрестила нашу команду и прощально помахала рукой.

Студеная вода стремительно подхватила нас и понесла вниз по течению. Белые, припорошенные свежим ночным снежком берега, смотрелись торжественно и нарядно. От воды поднимался пар. Я сидел в носу, с ружьем в руках. Борисенок и Тимка нажимали на весла. Абрек тревожно поглядывал на бурлящую темную воду, жад-но втягивал чутким носом волнующие лесные запахи.

Те же запахи с радостью вдыхал и я, вспоминая прежние охоты. Мне не раз приходилось сплавляться вот так по реке. Но это случалось либо весной, либо летом, когда было тепло. Сейчас температура была ниже нуля и корка льда покрывала мелководные закутки возле берега.

Через час мы уже зябко поеживались. А через два – нам было и вовсе не до таежных красот. Руки мерзли даже в перчатках, а пальцы ног мы почти совсем перестали чувствовать. И это несмотря на то, что у каждого на ногах были надеты толстые шерстяные носки.

Гладкие борта наших лодок покрылись тонким слоем льда, весла тоже оледенели.

– Ну, что, Тимоха, притих? – усмехнулся Борисенок. – Замерз?

– Есть немножко, – шмыгнул красным носом Тимка.

– Доплывем до Косой горы, перекурим… Чаю вскипятим.

Впереди, сквозь туманную пелену, замаячило упавшее в воду дерево. Огромная сосна наполовину перегораживала реку… Из глубины поднимались отполированные течением ветви. Вдоль почерневшего ствола пузырилась желтоватая пена.

– Влево! Влево уходи! – закричал я, оборачиваясь к Борисенку.

– Вижу… – процедил тот сквозь зубы и яростно заработал веслом. – Табань!.. Табань, Тимоха, едриёмать!.. К берегу ближе!

Гребцам удалось справиться с течением и вовремя обогнуть опасную преграду. Мы только слегка задели дерево бортом. Но от удара лодку ощутимо тряхнуло, и брызги ледяной воды щедро окатили нас.

Ноги совсем замерзли и затекли. Из-за тесноты было невозможно разогнуть колени. Я с нетерпением ждал, когда же, наконец, мы пристанем к берегу.

Наконец течение чуть замедлилось, впереди показался песчаный плес. Деревья на берегу расступились, открыв перед нами небольшую поляну.

– Подгребаем! – скомандовал Борисенок. – Перекур.

Наше плавучее сооружение с разбега ткнулось в припорошенный снегом берег. Хрустнула тонкая, ломкая наледь. Я ухватился за торчащий из воды куст, подтянулся вместе с лодкой и выбрался на земную твердь. Затем выдернул, насколько смог, связанные лодки.

Абрек, почуяв землю, рванул, что есть мочи… Пытаясь удержать его за поводок, Тимка вылетел из лодки вместе с ним, запнулся, и, не удержавшись на застывших, непослушных ногах, неуклюже растянулся. Пес, одурев от свободы, принялся носиться кругами, оглашая окрестности звонким, радостным лаем.

– Замерз, бедолага… – улыбнулся Борисенок, выгружая на берег оружие и рюкзаки.

Недалеко от берега чернело старое кострище. Над ним сиротливо торчал воткнутый наискось березовый обугленный таганок. По обеим сторонам кострища лежали толстые, чуть припорошенные снегом сушины, приспособленные кем-то вместо сидений.

Я надрал бересты, наломал хворосту и запалил костер. Дров вокруг было предостаточно.

Борисенок взял котелок, зачерпнул воды из реки и повесил его над огнем. Потом достал сигарету, прикурил от уголька.

Тимка яростно рубил топором. С треском падали на землю деревья. Глухой равномерный стук долетал до костра. Я подумал, что он запасает дрова. Пошел помочь ему донести… Но был удивлен тем, что увидел. Оказывается, рубил Тимка не сухостой, а вполне приличные, толщиной сантиметров в двадцать березы. Уже несколько белоствольных красавиц лежало внахлест на земле.

Я подошел, встал у него за спиной.

– Перестань.

– Что? – не понял парень.

– Дай сюда! – я взял у него топор.

Тимка с искренним недоумением уставился на меня.

– Дядя Саша, вы чего…

Я повернулся и, молча, пошел к костру. Он догнал меня, и обиженно сопя, зашагал рядом.

– Зачем ты столько деревьев зря загубил? – строго спросил я. – Тебе они, что, мешали?.. Для какой-такой надобности?

– Ни для какой… – растерянно произнес парень. – Лес же… Вон их сколько!

– А ты знаешь, сколько дереву надо, чтобы вырасти? Десятки лет!.. Ладно бы – нужда была. Но просто так – не понимаю… Вон, на берегу сушняку сколько! Завались…

Мне хотелось объяснить ему что-то очень важное, но слова путались, застревали внутри; я чувствовал свое бессилие, и злился от этого.

– Понимаешь, я не «Гринпис» и не ханжа. Сам вырос в лесу… Как бы тебе это объяснить? Вот если мост надо построить или дом… Или просто дорогу выложить бревнами, чтобы техника могла проехать… Или для костра… Это одно… А если просто так губить – то это совсем другое.

Я почувствовал, что у меня не хватает слов. Плохой, видимо, из меня воспитатель.

– Чего ты пристал к парню? – вмешался Борисенок. – Подумаешь, дерево срубил. Велика потеря… В лесу этих деревьев – замучаешься вырубать…

Не хотелось с ним спорить. Итак, слишком много лишнего наговорил.

– Ладно, проехали…

Я налил в кружку горячего крепкого чаю, с приятным ягодным ароматом. Это Борисенок для запаху сунул в котелок пучок смородиновых веток.

Привязанный к дереву Абрек, издали наблюдал за нашим чаепитием; беспокойно поскуливал, выпрашивая подачку. Я бросил ему кусок колбасы. Он на лету схватил его, клацнув зубами, и тут же проглотил.

От костра тянуло живым уютным теплом. Языки пламени с тихим гудением жадно лизали толстые сухие стволы. Прогорая, дрова потихоньку потрескивали, изредка выстреливая снопами белесых искр, едва заметных в дневном свете.

Мы отогрелись возле огня, повеселели.

– Как, Тимоха, не страшно на медведя-то? – поддел парня Борисенок, закуривая сигарету.

– Нет, – пожал плечами Тимка. – Чего его бояться?

– Не скажи… – я пошевелил палкой костер. – Медведь – зверь серьезный… Это он так, издалека, вроде неуклюжим простаком кажется. А вблизи… Случай забавный вспомнил. Хотя, может, для того, кто там оказался, и не очень смешной… Давно это было. Я только из армии пришел, в депо работал. И вот сидим мы как-то перед утренней планеркой в цехе, перекуриваем… Один рассказывает: «Был вчера за грибами, по Тульской дороге. Что-то там страшное случилось…» – «Почему?» – спрашиваем. «Да мужик очень уж сильно орал» – отвечает. «Долго орал-то?» – «Долго» – «А чего же ты не подошел? Может, помощь какая нужна была?» – «Страшно…» И тут заходит еще один мужик из нашей бригады, Иваном звать. Закурить просит… Только просит как-то странно – жестами. Говорить не может… «Горло, что ли болит?» – спрашиваем. «Голос сорвал» – сипит Ваня. «Как?» – «Кричал сильно» – «Зачем?» Рукой машет, мол, не спрашивайте… Покурил, потом, вроде, разговорился. Едва слышно, но в общем, понятно… «Был вчера за грибами, по Тульской дороге…» – начал он. Мы тут сразу переглянулись. Однако… «Грибов набрал, вышел на поляну, – сипит дальше Ваня. – И тут прямо на меня медвежий выводок выкатывает: медведица и два детеныша. Медведица уши прижала – и сразу ко мне. Летит галопом, только шерсть на загривке волнами ходит. У меня душа в пятки…Стою столбом на этой поляне. В руках корзина с грибами, из оружия – только нож перочинный. Все, думаю, смерть пришла! Тут я с испугу и заорал… Она, как крик услышала, сразу встала. Смотрит на меня, а я ору… Медведица фыркнула – и назад, к медвежатам. У меня отлегло, руки-ноги трясутся… Только дух перевел, а она – обратно! Летит, только грязь из-под лап по сторонам. Господи, думаю, спаси меня грешного! И давай опять орать, что есть мочи… Метров за десять она по тормозам – и на попятную… Едва в себя пришел – снова несется! Я опять в крик… И так много раз было. Что, не верите?» Тут мы не выдержали, и как начали ржать. А громче всех тот, кто нам про дикие крики в лесу рассказывал…

– Да, натерпелся страху мужик, – усмехнулся Борисенок. – Хорошо, хоть жив остался.

Напившись чаю, и отогревшись, мы двинулись дальше. Снова поплыли по сторонам заснеженные берега. Я пожалел, что не взял с собой фотоаппарат. Строгую красоту северного леса трудно выразить словами. Это надо видеть… За изгибом реки, в высоком березняке мы заметили тетерева-косача. Черная лирохвостая птица беззаботно клевала почки на дереве.

– Косач, косач!.. – азартно зашептал Тимка, увидев перед собой дичь. – Дядя Саша, стреляйте!

Я стянул перчатку с руки, приложил к плечу ружье. Но в этот момент наше плавсредство сместилось по течению, и две огромные ели закрыли цель своими разлапистыми ветвями.

– Ну, давайте, давайте!.. – изнывал Тимка от нетерпения.

В этот момент косач заметил нас и напряженно вытянул шею. Несколько секунд он оценивал, есть тут какая-либо опасность или нет и, в конце концов, решил не рисковать. С громким хлопаньем, сверкая ослепительно-белыми подкрылками, лирохвостая птица, размером с домашнюю курицу, стремительно унеслась прочь.

– Эх, – разочарованно вздохнул Тимка. – Упустили дичь…

– Ничего, – ободрил его я. – Это только начало. Еще не одного увидишь.

– Вот тогда и покажешь, какой ты ловкий, – подытожил Борисенок.

Через час мы опять начали замерзать. При выдохе пар шел изо рта. Пальцы на руках и ногах потихоньку превращались в ледышки. И если на руках их еще можно было отогреть за пазухой, то с ногами было сложнее. Только и оставалось, что беспрестанно ими шевелить.

– Здесь река делает петлю, – сказал Борисенок. – Примерно километра два-три…Давайте, вы меня сейчас высадите. Я тут быстренько пробегусь, солонцы^[3] посмотрю. Потом на реку выйду, вас дождусь.

– А если мы раньше проскочим?

– Вряд ли… Тут напрямую, через лес – пол километра всего. Да и течение сейчас помедленнее будет, все больше плесы пойдут.

Мы пристали к берегу, высадили Борисенка. Он отправился налегке, прихватив с собой только карабин и топор – свалить пару осинок для лосей, солонец подновить.

– Хитрый, – пробурчал Тимка, когда мы отчалили. – Пробежится налегке, погреется…А нам здесь сиди.

– Почему сразу хитрый, – заступился я за Борисенка. – Может, действительно, надо человеку.

– Да, конечно… Как же…

Я не стал особо переживать по этому поводу. Тем более, что мне, наконец, удалось вытянуть ноги. Это сразу улучшило самочувствие. А что касается остального… Кому-то в лодке сидеть все-равно надо. С таким грузом, как у нас, напрямик через тайгу не проскочишь.

Некоторое время спустя мы развернулись почти на сто восемьдесят градусов и поплыли в обратном направлении. Течение ощутимо замедлилось. Чтобы не терять темп движения, приходилось все время подгребать.

Проходя очередной изгиб реки, мы увидели впереди белое поле. Река исчезла… Мы настолько растерялись, что не сразу среагировали. А когда наконец поняли, что произошло – было уже поздно.

Наше неповоротливое плавсредство вплотную прижало к кромке тонкого молодого льда. Причем, мы оказались в выемке, так, что по бокам тоже был лед. Путь был только один – назад, против течения.

– Отгребаемся! Отгребаемся! – закричал я.

Изо всех сил мы принялись молотить веслами, каждый со своей стороны, пытаясь преодолеть мощный поток ледяной воды. Но тщетно… После минуты отчаянных усилий, нам удалось оторваться от края льдины всего метра на полтора, и как только мы, обессилев, опустили весла, нас тут же вернуло на прежнее место.

– В сторону! – решил я, и мы начали ломать лед, пытаясь пробиться вдоль кромки, к берегу.

Но течение, вроде бы не такое сильное, не давало нам сдвинуться и как магнитом, возвращало обратно. Видимо, в этом месте под воздействием льда, или еще по какой причине, вода обретала какую-то центробежную силу. И выбраться из этой струи нам было никак невозможно…

Обессилев, мы какое-то время сидели каждый в своей лодке, забыв про холод и не замечая, как ледяной коркой покрывается намокшая от брызг одежда.

– Надо покричать Борисенку, – предложил Тимка.

Я согласно кивнул.

– Э-э-эй!.. Э-э-э-э-эй! – понеслось над рекой. Стоящие по берегам заснеженные деревья глушили наши тревожные крики.

– Тихо, – сказал я. – Послушаем.

Мы прислушались, но кроме плеска воды и беспокойного поскуливания Абрека, ничего не было слышно. Тишина казалось зловещей.

– Эге-ге-ге-е-ей!.. Сю-у-у-да-а!

– Э-э-э-эй!

Ни звука в ответ… Я посмотрел на Тимку. Он был похож на нахохлившегося воробья: ссутуленный, втянувший голову в плечи, с покрасневшим от холода носом. Абрек, инстинктивно чувствуя беду, жалобно скулил.

– Ничего, ничего… – тихо проговорил я. – Выйдет на реку, увидит лед, все поймет и вернется.

– А если там дальше вода чистая? – вздохнул Тимка. – Что тогда?

Я не нашел, что ответить.

– Э-э-э-э-эй! Э-э-э-э-э-эй!

«Что же делать? – размышлял я. – Сидеть и ждать? А что еще остается… По льду не уйдешь – слишком тонок. Глупая, нелепая западня… Уже пальцев на ногах не чувствую. А Тимка, тот вообще… Скрючился, вон…»

– А-а-а-а-а!.. Э-э-э-эй!

– Стоп! – напрягся вдруг Тимка. – Вы слышали?

– Кажется…

Слабый, едва различимый крик донесся из леса. Боясь обмануться, мы снова закричали.

– …э-эй! – чуть слышно донеслось в ответ.

– Есть! – просиял Тимка. – Услышал!

И мы опять принялись, что есть мочи орать, чтобы он не дай бог, не сбился с курса. Каждая минута в этой ледяной ловушке казалась нам вечностью.

– Ого-го-о-о! – Борисенок был уже рядом. Слышно стало, как похрустывают сучья у него под ногами… Наконец мы увидели его.

– Где топор? – крикнул я.

Он поднял его над головой.

– Руби дерево! Самое большое!

Борисенок принялся кромсать топором одну из берез на берегу.

– Ну, чего?.. Замерзли там?

– Руби, руби, давай!.. Не отвлекайся, – я уже немного успокоился, но все еще плохо представлял, как мы будем выбираться.

Дерево с треском наклонилось и мягко легло на лед. Чуть дальше, чем мы рассчитывали…Попытались дотянуться – не удалось.

– Руби другое!

Следующая береза упала как раз там, где надо. Теперь предстояло самое главное… Опираясь на упругие надувные борта и держась за ветви, мы втянули свои лодки на лед. Затем, пробираясь от ветки к ветке вдоль ствола, потихоньку стали подтягиваться к берегу. Резиновые лодки податливо скользили по тонкому, прогибающемуся льду, и вскоре мы уже ступили на земную твердь.

Берег в этом месте был крутой и высокий. Метра три пришлось карабкаться вверх… Забравшись, я огляделся. С одной стороны темнела парящая вода, с другой – белел сплошной лед.

– Как там дальше? Не смотрел? – спросил я у Борисенка, и в этот момент почувствовал, что край берега подо мной осел. Не удержавшись, я полетел с кручи вниз.

В первую минуту я не почувствовал холода. Но когда ледяная вода добралась сквозь одежду до тела, показалось, что меня бросили в кипящее масло. В кожу словно впились тысячи игл… Я стоял прямо у берега, но здесь было достаточно глубоко – вода доходила до пояса. А еще – течение. Оно настойчиво толкало меня вглубь, и чем сильнее намокала одежда, тем труднее было сопротивляться ему.

Я хватался за берег, пытаясь выбраться, но зацепиться было не за что. Ни прутика, ни веточки… В руках оставались только комья земли и сухая, выдернутая с корнем трава. А течение между тем, продолжало неумолимо теснить меня все дальше и дальше от бере-га. Вода уже подошла к груди… За спиной белел сплошной лед. И если меня затянет туда…

– Руку! – Борисенок кинулся мне на помощь. – Хватайся!

Я вцепился в протянутую ладонь. С большим трудом, нехотя, река отпустила меня.

«Из огня, да в полымя!» – мелькнула мысль.

Весь сырой, закоченевший, я стоял на берегу этой несчастной реки, посреди глухой заснеженной тайги. Мокрая одежда на морозе моментально покрылась ледяной коркой.

– Раздевайся!

Борисенок скинул свою куртку на снег. Я вылил воду из сапог, снял с себя брюки и, стоя босиком на брошенной куртке, начал выжимать их. Потом отжал по очереди всю остальную одежду и снова натянул ее на себя. Трудно передать словами все ощущения. Кто однажды проделал это на морозе, среди тайги – никогда не забудет.

Долго оставаться в таком положении я не мог. Надо было срочно что-то предпринять. Разжечь костер, хотя бы… Самому мне это было уже не под силу.

Не дожидаясь команды, Тимка начал ломать хворост для костра, но Борисенок его остановил.

– Не надо костер… Здесь рядом избушка. Лодки пока оставим, потом вернемся, заберем.

Мы быстро, насколько это было возможно, бросились к спасительному жилью. От холода меня потряхивало, зубы выбивали дробь. Все мое существо молило об одном – в тепло, в тепло, в тепло…

На счастье, избушка оказалась действительно рядом. Внутри было промозгло, неуютно, темно. От промерзших бревенчатых стен веяло холодом. По сути, внутри было ничуть не теплее, чем снаружи.

Возле большой, обложенной красным кирпичом железной печи, лежала охапка сухих колотых дров. Тут же было несколько свитков бересты… Я нашел в себе силы порадоваться, поскольку этот запас, предусмотрительно оставленный кем-то, значительно сокращал время моей мучительной пытки холодом.

Борисенок надрал мелко бересты, потом расщепил топором полено, настрогал с края тонкой лучины, переломил ее, уложил сверху. Достав из кармана коробок, чиркнул спичкой и поднес ее к бересте. Слабый маленький огонек ухватился за тонкий краешек полупрозрачной березовой коры. Она мгновенно свернулась в трубочку, пыхнула изнутри белесым дымом, и с веселым треском загорелась. От нее язычок пламени дотянулся до другой берестинки, лизнул тонкую сухую лучину… Вскоре в печи загудело.

Пока разгорался огонь, я скинул с себя сырую одежду. Тимка дал мне свой свитер, а Борисенок – куртку. Я подсел поближе к печи и, протянув руки к распахнутой дверце, ощутил неизъяснимое блаженство. Живое тепло нежными волнами наполняло меня.