Алекс Д
Не он

Келли Хант переступает порог спальни и медленно приближается к постели. Поравнявшись с псевдо-Кристофером, она кладет руку на его плечо и, наклонившись, по-родственному тепло целует в щеку.

– Пришлось ускориться. Поняла, что без меня ты не справишься, – негромко отзывается Келли.

Эль не верит собственным ушам. Отказывается верить глазам.

Почему? Почему, черт возьми, они все это делают с ней?

В горле застревает отчаянный стон. Если Келли лжет, то кому верить? Эль чувствует, как все краски отливают от лица и леденеют пальцы на руках и ногах.

– Оставь нас, Кристофер. Я сама поговорю с твоей женой, – строго произносит Келли, остановив на Эль обеспокоенной взгляд.

– Я буду в кабинете, – не возражает лживый извращенец. Элинор передергивает, когда он касается ее щеки тыльной стороной ладони. Длинные черные ресницы опускаются, и она физически ощущает его взгляд на своих губах.

– Зайдешь, как будешь готова обсудить проблему? – мужские пальцы властно подхватывают ее подбородок. – Прошу, Эль, подумай о том, что не ты одна страдаешь. Я чувствую полное бессилие, когда ты такая. – Подушечкой большого пальца он проводит по ее нижней губе, и Эль резко уклоняется, одарив его ледяным взглядом.

– Не смей сравнивать. Ты даже приблизительно не можешь понять, что я сейчас чувствую, – грубо бросает она, шумно втягивая воздух. Темные ресницы мужчины вздрагивают, но он встает быстрее, чем Эль успевает поймать его взгляд.

– Ты знаешь, где меня найти, если возникнет желание поговорить, – с этими словами самозванец стремительно покидает спальню.

Глава 3

Дышать стало легче, как только за фальшивым мужем закрылась дверь. Никогда еще присутствие другого человека так сильно не подавляло Элинор, высасывая все жизненные силы, как это происходило в минуты взаимодействия с тем, кто только что покинул спальню.

Встав с кровати, она подходит к окну. В теле ощущается странная необъяснимая легкость, но в голове все еще стоит легкий туман. Однако он не влияет на ее когнитивные способности. Она знает, что у нее нет никакой амнезии. Ни одна женщина не сможет достоверно придумать процесс родов, если никогда этого не переживала в реальности. И Эль имеет в виду не боль. Существуют шрамы, напоминающие о потерях и страданиях, о событиях, оставивших след, выжженное клеймо в душе. Но есть и другие шрамы. Она называет их счастливыми. И боль, через которую они запечатываются в сердцах, несет благословение.

Она помнит, как плакала от счастья, когда Джонаса положили ей на грудь. Крошечного, но уже очень звонкого. Малыш кричал так, что у нее уши закладывало, и первый год Эль практически не удавалось нормально высыпаться. Джо постоянно требовал материнского присутствия и делал это очень и очень громко, а когда Элинор забеременела дочкой, внезапно успокоился, словно почувствовал, что скоро у него появится соратница для игр.

Малышка Милли родилась точно в срок и немного крупнее, чем старший брат. И второй счастливейший момент в жизни Элинор – распахнутые мутноватые глазки, с любопытством взирающие на нее. Считается, что маленькие дети плохо видят в первые дни своей жизни, но только не Милли. Она смотрела на плачущую маму во все глаза. Разве можно забыть это чувство безграничной эйфории, ощущение чуда и прилив безусловной любви от первой встречи с маленьким существом, пришедшим в этот мир, чтобы стать самым важным в жизни родителей? Самой большой любовью и одновременно самым большим страхом.

Шумно вдохнув воздух, Элинор морщится, словно проглотила что-то горькое, и шире распахивает окно. Ей необходимо выветрить отсюда въедливый запах мужского парфюма. Она больше никогда не сможет спокойно реагировать на этот аромат. От бессильной злобы сводит зубы, но она не собирается показывать свою слабость перед врагами. А в том, что в этом доме у Эль не осталось друзей, сомнений нет. Она обязана быть хитрее и сдержаннее, не взрываться, не кидаться на них, ставя под сомнение каждое слово. Действовать так же, как они, притвориться, что верит, выиграть время и потихоньку выбраться из дома. А дальше уже дело полиции.

Келли все это время молчит, но Эль ощущает на себе изучающий взгляд, внимательно следящий за каждым ее передвижением. Элинор вновь охватывает напряжение, нарастающее с каждой последующей минутой молчания. Оторвав взор от безмятежной зеркальной глади озера, стелящегося от подножия холма до самого горизонта, она задерживает внимание на очередной фальшивке, замеченной на туалетном столике. Фото из свадебного путешествия.

Денег у молодоженов почти не было, все, что удалось заработать Крису, ушло на свадебное платье Эль, кольца и билеты до Парижа. Банальный выбор, но для них этот город и крошечный номер двухзвездочного отеля в пешей доступности от Елисейских полей стал своеобразным символом становления их семьи. И Эль переполняет гремучая ярость от того, кто-то осмелился посягнуть на принадлежавшее только им двоим.

– Красивое фото, – проследив за ее взглядом, с улыбкой произносит Келли. – Вы оба такие счастливые здесь. Ты просто светишься, а Крис похож на голливудского актера.

Элинор скептически поджимает губы, с испепеляющим гневом глядя на чужое и ненавистное лицо мужчины, обнимающем ее на снимке.

– Того, что играет Ганнибала Лектора в «Молчании ягнят»? – холодно отзывается она.

– Элли, – укоризненно вздыхает Келли, и Эль снова срывается:

– Ты тоже будешь настаивать на том, что я сошла с ума, забыла собственного мужа и придумала двоих детей? – нападает, благополучно забив на то, что еще секунду назад обещала себе быть сдержаннее.

– Давай спустимся на кухню и спокойно обо всем поговорим. Я заварю тебе твой любимый ежевичный чай. – Келли максимально непринужденно и миролюбиво отвечает на яростную тираду Элинор и выразительно кивает на кружку с остывшим напитком и засыхающие круассаны. – Твой кофе, по-моему, замерз. Можем вместе приготовить тыквенный пирог? – Считав исходящую от Эль неуверенность, мисс Хант продолжает вести себя так, словно не происходит ничего из ряда вон выходящего.

Проглотив горький комок, вставший попрек горла, Эль медленно кивает. Можно сколько угодно отстаивать свою правду, но чтобы покинуть захваченный незнакомцем дом и попросить помощи у полиции, ей для начала нужно выбраться хотя бы из спальни.

– Пошли. – Накинув шелковый халат поверх пижамы и сунув ноги в мягкие тапочки, не удостоив родственницу мужа даже мимолетным взглядом, Эль уверенно пересекает комнату и выходит в коридор. Келли молча следует за ней, не отставая ни на шаг и не донимая разговорами. Уверенность подводит Эль напротив дверей в смежную с детской спальню, которую она занимала, чтобы быть поближе к своим детям. На глаза наворачиваются слезы, стоит вспомнить, как Джонас, едва проснувшись, прибегал к ней с утра и забирался в постель, чтобы получить порцию утренних объятий.

– Что такое, Элинор? Хочешь зайти? – раздается за спиной вопросительный голос Келли. Ничего не ответив, Эль протягивает руку и, нажав на ручку, тихонько толкает дверь. Она задерживает дыхание, отчаянно пытаясь не выдать своего истинного состояния. В конце концов, увидеть полностью измененную детскую было куда страшнее, чем это…

На кровати, где Элинор так часто засыпала, обнимая своих детей, лежит аккуратно сложенная одежда Тэм. Никаких погремушек, бутылочек и игрушек на прикроватных тумбочках. Теперь территория, что она делила с Джонасом и Милли, состоит из студии и гостевой, где ночуют незваные гости. И дверь в ванную комнату… Она действительно на месте.

Незаметно вытерев скатившуюся слезу, Элинор стоически принимает очередной четко рассчитанный и спланированный удар.

– Как часто Тэм остается на ночь в моем доме? – сухо спрашивает она, захлопывая дверь и поворачиваясь лицом к тетушке Келли.

– Это твоя подруга. Откуда мне знать, как часто ты приглашаешь ее в свой дом, – женщина очень достоверно разыгрывает удивление, и сказанные слова не лишены логики.

– Вчера я ее не приглашала, – уверенно произносит Элинор. Выражение лица Келли смягчается, в прозрачно-голубых глазах проскальзывает жалость.

– Вчера был исключительный случай, и Кристофер был вынужден попросить Тэмзин приехать, – отвечает родственница.

– Ладно, с этим разобрались. – Решив не акцентировать внимание на очередном вранье, Элинор спускается по лестнице в гостиную, где от вчерашнего погрома не осталось ни следа.

Не задерживаясь там дольше необходимого, она проходит на кухню и застывает возле обеденного стола. Эль была готова к тому, что увидит, но это не мешает лавине адской боли обрушиться на кровоточащее материнское сердце. Примагниченный снимок улыбающихся Джо и Милли исчез, его заменили сляпанные в фотошопе фотографии Эль и сероглазого чужака.

Взгляд Элинор перескакивает на свадебное фото в рамке на полке. Оно стоит точно в том же месте, и только лицо мужчины, смотрящего в объектив, совсем другое.

Эмоции оказываются сильнее голоса разума. Элинор не успевает осознать до конца, что творит, когда хватает фотографию и со всей яростью, на которую способна, запускает в стену. Стеклянная рамка разлетается на множество осколков, и только сам снимок ни капли не страдает. Вытащив его из-под груды острых стекляшек, она собирается продолжить расправу, пока не останется и пыли от чужой изощренной игры.

– Элли, хватит! Перестань! – громко окликает ее Тэмзин, появившись словно из-под земли.

Какого черта она все еще тут? Что им всем от нее нужно?

– Прошу тебя, милая, прекрати терзать себя, – рядом с лживой подругой плечом к плечу встает Келли Хант. Они обе смотрят на нее как на умалишенную, и это намного хуже, чем жалость, которую минуту назад Эль увидела в глазах женщины, вырастившей ее мужа.

– Поверь, мы здесь чтобы помочь. Никто не желает тебе зла, – снова вмешивается Тэмзин Саммерс. Холеная блондинистая сука в идеально сидящей элегантной блузке под цвет глаз и обтягивающей точеные бедра узкой юбке, не скрывающей бесконечною длину ног. Она выглядит роскошно, словно гребаная модель с обложки модного журнала, и Эль ненавидит гостью за это еще сильнее.

– У нас с вами разное понимание зла, – раздраженно огрызается Элинор.

– Ты сможешь это узнать наверняка, только когда выслушаешь нас наконец, – сдержанно отвечает Келли Хант и, отодвинув один из стульев, садится первая, жестом предлагая Эль занять соседний. Вспомнив, что стоит на кону, Элинор делает над собой усилие и послушно опускается на сидение.

– Так-то лучше, милая, – удовлетворенно произносит Келли, ободряюще улыбаясь. – Мы во всем разберемся. Вот увидишь! – оптимистично добавляет она, погладив Эль по плечу.

– Я сделаю чай, – с энтузиазмом вызывается Тэмзин, начиная суетиться возле плиты.

– Давай вернемся к вчерашнему вечеру. Что ты помнишь? – воспользовавшись покладистостью Элинор, Келли сразу переходит к главному вопросу.

– Ты серьезно? – Скрестив руки на груди, Элли откидывается на спинку стула, принимая вызывающую позу.

– Абсолютно, – подтверждает Келли. – Чтобы понять суть проблемы, мы должны ее обсудить. Разве нет?

И хотя произнесенные слова не лишены смысла, разум Эль воспринимает все сказанное в штыки.

– Я бы предпочла, чтобы этот диалог состоялся в полицейском участке.

– Это можно устроить, Элли, – сдержанно соглашается Келли. – Напомню, что полицейские, приехавшие вчера по твоему вызову, не нашли никаких причин, чтобы усомниться в подлинности личности Кристофера. Поэтому хорошенько подумай о возможных последствиях. Что будет, если ты ошибаешься?

– Пусть о последствиях думает человек, прячущийся в кабинете Кристофера, – не собираясь поддаваться на провокации, парирует Эль.

– Кристофер никогда не прячется от проблем, и ты лучше всех знаешь об этом, – возражает Келли.

И здесь она абсолютно права, за исключением того, что человек в кабинете ее мужа – не Кристофер.

– Его здесь нет только по одной причине – он беспокоится о твоем душевном состоянии, как и все мы.

– Тогда почему, раз все вы так беспокоитесь о моем душевном состоянии, никто не удосужился вызвать специализированную помощь? Вы думаете, что я свихнулась? Окей, почему тогда здесь нет психиатра? Пусть проводят необходимые тесты, обследуют меня и поставят диагноз.

– Ты снова хочешь оказаться в клинике Святой Агаты? – в лоб спрашивает Келли.

Тэмзин тем временем ставит перед Элинор кружку с ежевичным чаем и осторожно присаживается напротив.

– Что значит снова? – взрывается Эль, едва не опрокинув на себя кипяток.

Она один раз была в данном заведении. Это случилось пять или шесть лет назад. Кора, приятельница по университету, попала в «Святую Агату» с приступом острой шизофрении. Ей стало плохо прямо на занятиях. Это было ужасное зрелище. Девушка просто встала посреди пары, сняла с себя трусы и помочилась на пол аудитории. Стоя. Элинор навещала ее только однажды. Кора не узнала посетительницу, она никого не узнавала…

– Что значит снова? – хрипло переспрашивает Эль.

– Полгода. Ты провела там полгода, – вместо Келли отвечает Тэмзин.

– Нет. – Отрицательно качнув головой, Эль ощущает, как леденеют конечности. – Вранье!

– Это правда, Элли, – мягко произносит Тэм. – Во время аварии ты получила серьезную травму головы. Последствия появились, когда тебе сообщили, что беременность сохранить не удалось. Это стало сильнейшим ударом по нервной системе. Потерять всех своих близких и ребенка – это не каждый выдержит.

– Я не теряла ребенка! Я помню каждую секунду своих родов. Помню первую улыбку Джонаса, первый прорезавшийся зуб, первые шаги, первое слово. Даже не смей говорить, что я все придумала!

– Элли, вы действительно собирались назвать сына…

– Мы назвали! – перебив Саммерс, кричит Элинор.

– Элинор, ты шесть месяцев провела в психиатрической клинике. Если не веришь, можешь сама запросить свою медицинскую карту. У меня нет причин обманывать тебя. Тогда симптоматика заболевания проявлялась очень похоже. Ты отказывалась верить, что потеряла ребенка, не хотела ничего слушать об автокатастрофе, агрессивно вела себя по отношению к Кристоферу. Он сам едва не сошел с ума от страха потерять еще и тебя.

– Я переехала к нему и была рядом, пока ты находилась под наблюдением врачей, – негромко произносит Келли Хант. – И своими глазами видела, что творилось с Крисом.

– Врачи подобрали правильную терапию, и им удалось тебя вывести в состояние ремиссии, – говорит Тэм. – Мы все были так счастливы, забирая тебя из клиники. Неужели ты ничего этого не помнишь?

– Я ничего не помню, потому что ничего этого не было, – упрямо поджав губы, отзывается Элинор, ощущая, как ее ожесточенная уверенность в собственной правоте медленно обрастает туманом сомнения. Все их слова звучат без налета фальши, искренне и со слезами на глазах, и становится очень сложно поверить, что возможно так сыграть.

– Если ты захочешь, я могу поехать в клинику вместе с тобой, – предлагает Келли. Эль поднимает на нее полный агонии взгляд. – Но я думаю, что ты можешь справиться без госпитализации.

– Кристофер думает, что ты прекратила прием таблеток, – встревает Тэм. Элинор потерянно смотрит сквозь нее, пытаясь прогнать через погрязший в хаосе разум услышанные факты. – И это в итоге вызвало обострение.

– Вряд ли только пропуск таблеток мог спровоцировать кризис, – с сомнением возражает Келли, ласковым жестом накрывая ледяные пальцы Элинор. Вздрогнув, она переключается на участливое лицо родственницы мужа. – Попробуй вспомнить, что произошло вчера, Эль?

– Утром я отвезла своих детей к лучшей подруге и весь день готовила праздничный ужин к десятилетнему юбилею, – отрешенным голосом говорит Элли. – Я собиралась провести незабываемый вечер с любимым мужем. Вчера я была счастливой матерью трехлетнего сына и годовалой дочери и любящей женой единственного мужчины в своей жизни, а сегодня у меня нет ничего, кроме уверенности, что человек, называющийся моим мужем, – незнакомец, по какой-то известной ему одному причине решивший свести меня с ума.

– Ты понимаешь, как это звучит? – мягко спрашивает Тэм. – Что, по-твоему, этот незнакомец мог сделать с Крисом? И куда спрятал детей?

– Я не знаю… – беспомощно всхлипнув, отзывается Элинор.

– Как ему удалось убрать все свидетельства их существования, обмануть полицию и убедить нас в том, что он и есть Кристофер? Назови хоть одну причину, зачем кому-то придумывать и организовывать такой безумный план?

– А еще я помню, что звонила тебе. – Встрепенувшись, Эль с подозрением смотрит в голубые глаза Тэмзин, вспомнив, как однажды неудачно пошутила в ответ на придирки мужа, сказав, что Тэм Саммерс гораздо больше соответствует его вкусовым предпочтениям. Как ей только могло прийти в голову сморозить подобную глупость?

Может, они все правы, и она действительно шизофреничка в стадии регресса?

– Ты звонила мне, чтобы спросить рецепт пасты с креветками. Крис обожает морепродукты. Это тоже твои слова. Проверь почту, я выслала тебе рецепт сразу после нашего разговора.

Точно, как она могла забыть. Тэм не только семейный психолог, красавица с шикарной фигурой и отличным вкусом, но еще и кулинар от бога. Просто само совершенство! Тем не менее Элинор не спешит верить своей чересчур идеальной подруге на слово и, вынув телефон из кармана халата, заглядывает во входящие письма. Черт…

Все верно. Сообщение с рецептом получено спустя пару минут после завершения звонка.

Элинор закрывает глаза, силясь сделать полноценный вдох, и когда ей это удается, виски снова пронзает адская боль. Застонав, Эль сжимает голову ладонями.

«Купить глаз для Барни» – сквозь алый туман отчетливо возникает в памяти заметка, вбитая в мобильник. Хрупкая надежда отгоняет поволоку мучительной боли, и, открыв глаза, Эль снова хватается за телефон. Пальцы не слушаются и дрожат, пока она заходит в список заметок.

«Спрятать портрет до возращения Кристофера» – гласит последняя.

«Не разговаривать с курьером. Крис иногда такой ревнивец» – написано в предыдущей. Это абсолютная правда. Эль поначалу льстили собственнические порывы мужа, а потом начали утомлять.

Взгляд цепляется еще за одну заметку: «Сдать в химчистку рубашки Кристофера».

Элинор всегда заботилась, чтобы ее муж выглядел аккуратно и привлекательно. Именно так он и выглядел, благодаря ей. Дальше читать не было смысла. Содержание остальных записей крутилось вокруг потребностей и желаний мужа, и ни одной о детях или о самой Эль.

– Во что я превратилась? – бесцветным голосом задается вопросом Элинор Хант, поочередно вглядываясь во встревоженные лица двух женщин.

– Твои таблетки. – Келли выставляет на стол флакон с пилюлями. – Начни их пить, и память постепенно вернется.

– Не уверена, что хочу этого, – честно признается Эль.

Глава 4

Гостьи уехали практически сразу после состоявшегося разговора. Элинор сама настояла на этом, хотя обе были не прочь остаться на пару дней, чтобы оказать моральную поддержку. Возможно, ей стоило принять помощь, но она чувствовала себя слишком потерянной, заблудившейся и выпотрошенной. Единственное, что ей могло по-настоящему помочь сейчас, – это полное одиночество наедине со своими погрязшими во мраке мыслями.

Она не могла принять на веру факт, что воспоминания о последних трех годах ее жизни не более, чем обман подсознания. Несмотря на услышанные исчерпывающие доводы, первое, что сделала Элинор, оставшись одна, – набрала номер клиники, указанный на флаконе с лекарствами. Дозвонившись до регистратуры, она попросила соединить ее с врачом, выписавшим рецепт. Психиатр Скарлетт Грин оказалась очень вежливой и приятной в общении женщиной. Доктор Грин подтвердила, что Элинор являлась ее постоянной пациенткой, и раз в год проходила плановое обследование. Последнее состоялось два месяца назад. Тогда же был выписан очередной рецепт на таблетки, необходимые для стабильного функционирования психической системы Элинор Хант. Также миссис Грин была настолько любезна, что выслала на электронную почту Эль копию ее медицинской карты.

В поисках уединения Элинор закрылась в мастерской (она запретила себе называть ее детской) и начала с того, что сложила все портреты, включая завершенный, в стопку и, задвинув в дальний угол, накрыла отрезом ткани, так и не решив для себя, что будет делать со всеми этими «сокровищами» дальше.

Освободив пространство от отвлекающих факторов, она скрючилась на неудобной кожаной кушетке и, открыв электронную почту на своем мобильном, трижды перечитала собственную медицинскую карту, тщетно ища там несоответствия или зацепки, доказывающие, что заговор против нее проник и за стены клиники. Элинор практически выучила каждый термин в перечне всех своих диагнозов, прежде чем последняя искра надежды, будто весь мир безумен, а она одна нормальная, – погасла.

Принять и признать все это ей было не менее страшно, чем вчера, когда вместо лица мужа она увидела незнакомые черты. Черты чужака, которого Элинор так легко назначила главным злодеем, ворвавшимся в ее дом, чтобы обокрасть. Вот только он не взял ни деньги, ни драгоценности, ни ценные вещи. Как и положено настоящему демону, он забрал ее душу и затащил в ад.

Издав беззвучный стон, Элинор Хант сунула руку в карман, куда бросила злосчастный пузырек с таблетками, и на ощупь вытащила одну. Проглотила без воды и зажмурилась, прячась от света.

Сегодня она узнала, что ад – и есть ее настоящее. А в аду должно быть темно. Там нет веселого детского смеха и утренних теплых объятий, в которых она растворялась без остатка. Там нет ничего, кроме отчаяния и потерь.

Окончательно измучив себя, Элинор впала в пограничное, отрешенное состояние: что-то среднее между сном и бредом, чтобы встретиться с еще одним жутким кошмаром или, быть может, забытым воспоминанием.

* * *

Длинный больничный коридор, тусклые стены и специфический едкий запах хлора и мочи. Ей хорошо знакомо это место, наполненное такими же сумасшедшими, как она. Они попадаются ей навстречу, гримасничают, кривляются, показывая неприличные жесты, кричат что-то вслед. Эль не реагирует на провокации и оскорбления других больных. Упрямо продвигаясь вперед, она смотрит только перед собой. Ее цель – окно в конце коридора, как единственный источник живого света в помещении с постоянно мигающими лампами. Сбои в электричестве происходят тут круглосуточно, но Элинор нет до них дела. Весь ее мир сосредоточен внутри, и она бережно обнимает его обеими руками.

Солнечные лучи осеннего солнца пробиваются сквозь толстые стекла, манят к себе, приглашая согреться после череды дождливых серых дней. Эль приближается к окну вплотную и касается заляпанного стекла раскрытой ладонью. Ее взгляд устремляется вниз, утопая в зеркальной глади озера. Подсеребренные огненными лучами небесного светила, темные воды приобретают оттенок кипящей ртути. И хотя Элинор Хант никогда не видела, как кипит ртуть, ей кажется, что это должно выглядеть именно так. Мистически красиво. Если присмотреться, то можно различить микроскопические крупицы серебряной пыли, поднимающиеся от поверхности воды.

– Они похожи на маленьких светлячков, – вслух произносит Эль, околдованная восхитительным зрелищем. – Ты видишь? – обращается она к тому, кто стоит рядом.

– Да, – отвечает он.

– И тебе не кажется это странным?

– Оказавшись отрезанными от обыденного мира, мы начинаем замечать то, что не видят другие.

– И попадаем сюда мы тоже потому, что начинаем замечать то, что не видят другие, – с улыбкой добавляет Элинор.

– Замкнутый круг, – произносит задумчивый мужской голос.

– Для избранных?

– Для особенных, – поправляет он. – Сегодня ты не рисуешь, художница?

– Санитары отобрали у меня единственный грифельный карандаш, – огорченно признается Эль.

– Ты помнишь, почему они это сделали?

– Я случайно оставила его на своем стуле в столовой.

– И что случилось потом? – новый вопрос застает пациентку врасплох, заставляя сердце стучать быстрее. Холодок бежит россыпью мурашек между напряженных лопаток. Горьковатый привкус во рту становится острее. – Ты не знаешь или не помнишь?

– Бешеная Дрю подобрала мой карандаш…

– И что Бешеная Дрю сделала с твоим карандашом?

Эль не хочет отвечать, но власть голоса слишком сильна. Как бы Элинор ни пыталась юлить и сопротивляться, она всегда отвечает правду.

– Воткнула в моего Джонаса, – задохнувшись, сдавленно хрипит Эль, в ужасе ощупывая свой округлый живот. Он ощущается как-то неправильно, слишком мягко, словно…

Мысль ускользает, и новый виток кошмарного видения утаскивает Элинор назад во времени, в зловонный туалет, где ее подкараулила Бешеная Дрю. Она стоит под единственной раскачивающейся тусклой лампочкой, и рыжие клочки волос на ее голове кажутся языками адского пламени. Лицо Дрю перекошено злобной гримасой, верхний ряд зубов почти полностью отсутствует. Сумасшедшая смачно сплевывает слюну под ноги Элинор.

– Ничего не потеряла, Хант? – выставив руку вперед, Дрю демонстрирует зажатый в кулаке карандаш. – Нарисуешь мой портрет на память? Только попробуй изобразить меня уродиной, я воткну его прямо в твой глаз. Сама выберешь какой – правый или левый.

– Я не могу, – испуганно отвечает Эль, и Бешеная Дрю мгновенно свирепеет, переходя в наступление.

– Это еще почему? Рожей не вышла? Считаешь меня страшной? Говори!

– У меня нет с собой блокнота, – голос Элинор звучит жалко. Она пятится назад, прикрывая живот руками.

– Тогда будешь рисовать на своей подушке, которую носишь под рубашкой, – злобно хохочет сумасшедшая.

Эль застывает от ужаса, наткнувшись спиной на ледяную стену. Потрескавшиеся губы Дрю расплываются в зловещей улыбке. Она делает шаг вперед, и Элинор отчаянно всхлипывает:

– Прошу тебя, не надо. Не причиняй вред моему ребенку.

– Ребенку? Да, ты самая чокнутая из нас! – рявкает Бешеная Дрю и, задрав больничную рубашку парализованной ужасом пациентки, с размаха втыкает заточенный карандаш в ее живот.

– Нет, нет! – срывая голос от крика и заливаясь слезами, умоляет Элинор. – Ты убьешь его. Убьешь моего Джонаса! – Она отчаянно сопротивляется, защищая то единственное, что у нее осталось, но обезумевшая женщина гораздо крепче и сильнее и не собирается останавливаться.

Элинор зовет на помощь, содрогаясь от ледяного страха. В ушах звенит безумный смех Бешеной Дрю, наносящей один удар за другим.

От шока она не чувствует боли. Только пронизывающий холод. Ей даже мерещится, что она видит пушистые хлопья снега, кружащие в воздухе и опадающие на ее волосы и губы.

– Посмотри, что осталось от твоего Джонаса, больная сука, – отступив назад, насмешливо шипит Дрю.

Элинор обессиленно сползает по стене на грязный, воняющий нечистотами пол и надрывно кричит, собирая пальцами прилипшие к нему белые перья.