Афанасий Михайлович Южаков
Воспоминания Афанасия Михайловича Южакова
Иной раз их разговор кончался серьезной ссорой. Помню одну весьма острую ситуацию, когда Иван Васильевич с дедом обругали отца Василия, оттаскали его за космы и прогнали со двора прочь за то, что тот заявил, мол, не хочу отдавать церковную землю местным крестьянам! Правда, довольно скоро все уладилось, так как священник все же согласился с тем, что земля должна перейти в руки народа. Дедушка Степан и сосед Иван, конечно же, прекратили ссору с ним, все стало на свои места. Однако поп готов был расстаться только с основной частью надела, порядка ста десятин, а две десятины он предполагал оставить себе в качестве приусадебного участка.
Помню их разговор, когда отец Василий торжественно объявил:
– Земля предназначена крестьянам самим Богом, а потому и я с политикой народа очень согласен! Но… приусадебный участок отдать не могу.
На это заявление дедушка Степан и сосед Иван возражать не стали. Они сочли такое решение вполне справедливым, ибо семья у священника была большая: он растил двоих сыновей и троих дочерей. Отец Василий должен был иметь хоть какой-то надел, чтобы прокормить детей и жену. Жизнь в те времена была очень тяжелой, всем жителям села приходилось упорно трудиться на своих земельных участках. Лучше других жили разве что кулаки да самые зажиточные крестьяне.
Нам тоже непросто приходилось. Состав семьи был такой: два старика, моя мама и трое детей. Самой старшей из ребятишек, Машке, тогда было всего десять лет. То есть настоящих работников немного. На все про все имели мы земельный надел в полторы десятины. Треть этой земли шла под яровые, треть отводилась под озимые, рожь и пшеницу, а треть оставалась под паром, для озимого посева.
При хорошем урожае хлеба с нашего участка едва хватало на одну зиму. И только благодаря кустарному ремеслу, которым владел дед, нам удавалось зарабатывать какие-то деньги, чтобы покупать на рынке еду, когда наши запасы подходили к концу. Так мы и выживали каждый год до нового урожая.
Дедушка Степан был мастеровым человеком, умельцем. Он мастерил бочонки для кваса и пива, кадушки для засолки капусты, огурцов, помидоров и приготовления кислого молока. Делал вёдра, лоханки, словом, всякие ёмкости для хозяйственных нужд. Вся изготовленная им посуда продавались на базаре в татарской деревне Юраши, куда мы ездили по пятницам. Туда съезжалась со своими товарами вся округа, и дедовы изделия, аккуратные и хорошего качества, находили своих покупателей очень быстро.
Дед ревнив был до работы – при любой возможности, не покладая рук, занимался своим кустарным производством. И особенно не любил сидеть без дела в долгие зимние вечера. Своему ремеслу он обучил и меня. Но весь «помочный», дополнительный заработок был возможен только в зимний период, когда мы не занимались сельскохозяйственными работами. Или летом, если почему-то мы оставались дома, а не уходили в поле. По вечерам, в свободное от других забот время, мы с ним брались за инструменты и работали в свое удовольствие. Ремеслу посвящали также все свои выходные и нерабочие престольные праздники – дни, в которые отмечались события из истории церкви.
А все основное время нашей жизни было посвящено сельскохозяйственному труду. Рабочий день начинался рано. Едва только солнце показывало свой оранжевый диск над горизонтом, мы с дедом уходили на свой надел, чтобы работать до самого заката.
Не знаю, почему так получалось, но дедушка Степан всегда будил меня именно в тот момент, когда мне снились самые приятные сны. Часто мои лучшие сновидения были связаны с папой. Бывало, снится мне, что он пришел с войны и принес мне гостинец. И только хочет вручить мне подарок, как раздается голос деда:
– Пора, внук, вставать, нужно ехать в поле зарабатывать деньги, чтобы платить долг!
Все, на том сон и кончался!
А долгом у нас считалось то, что ребенок обязан отплатить родителям за свое содержание, воспитание и за все то, что делалось для него в семье, пока он был совсем маленьким и ничем не мог помочь старшим. «Платили» дети натуральным трудом, работая по хозяйству. По сути, долг этот был условный, но он обязывал меня и других детей постоянно быть при деле, выполнять свои обязанности, помогать старшим во всем.
С той же самой целью я строгал и вырезал под дедовым руководством разную посуду. Это была работа, как тогда говорили, «для себя». Сделанное мной продавали на базаре, а за вырученные деньги покупались разные вещи – сатиновые рубашки, шаровары из «шведской материи», самой простой хлопчатобумажной ткани. Эту одежду я потом и носил. Став постарше, я сам выбирал то, что мне, сельскому подростку, требовалось. Помню, как купил за свои деньги фуражку и шапку на зиму, кожу, чтобы сшить себе обувь. Если оставались деньги после покупки всего нужного, то их можно было потратить на гостинец в праздничный день.
Работая «на себя», я воспитывался так, как это было заведено еще предками моего деда. По старинным семейным крестьянским правилам дети с малых лет должны были обеспечивать себя сами. Так я и привык с самых ранних своих лет к тяжелому труду. Вставать приходилось рано, чтобы после завтрака сразу уезжать в поле. Там надо пахать землю, сеять пшеницу, ячмень, овес или просо, и так каждый день от начала посевных работ и до самой осени, до холодов.
К тому времени, как мы с дедом поднимались, бабушка и мама уже были на ногах. Им приходилось начинать день раньше, чтобы приготовить нам завтрак, а также «попутники» – обеды, которые мы брали с собой в поле. Кроме того, они суетились по хозяйству, занимались разными делами в доме и во дворе.
Ужин всегда был только дома. Мы возвращались с полевых работ, а бабушка и мама, встречая нас, первым делом подавали холодный квас. Он был очень крепкий!
– Когда пьешь и «бросается в нос» – значит квас хороший! – так хвалили его сельчане нашей деревни.
После своего детства я, наверное, полсотни лет такого кваску не пивал, правда один раз довелось испить подобного кваса в чехословацкой деревне Чижув (Чижов в Краю Высочине, Чехия – прим. ред.).
Утром надо рано вставать. После завтрака уезжать в поле пахать землю, сеять пшеницу, ячмень, овёс или просо. И так каждый день до конца полевых работ.
С самого детства, с восьми лет, приходилось заниматься немудреной работой на земле. В те времена я был также обременен заботами о домашнем хозяйстве. Заготовка дров для отопления жилого помещения на всю холодную часть года, вывоз навоза в качестве удобрения на земельный участок в поле и на огород, отведенный под картофель и овощи. Размол зерна на мельнице, ремонт кровли дома и надворных построек, починка забора по периметру участка и многое другое. Вот что я делал по содержанию хозяйства в те годы.
Дедушка Степан Тихонович был трудолюбив и справедлив к семье, не любил праздность, уважал труд, приучал детей к работе, воспитывал уважение к матушке-земле и послушание воле старших. Так велась в нашей семье повседневная жизнь, традиции которой, видимо, передавались от прошлого поколения нынешнему.
Но однажды я ослушался дедушку.…Он поручил мне запрячь лошадку и отвезти в город Елабуга уполномоченного по заготовке зерна, то есть по продразверстке (сбору обязательного продовольственного налога – прим. ред.)
Елабуга от нашей деревни Удаловки находилась километрах в восемнадцати или даже двадцати, время уже было позднее, кроме того – непролазная грязь на всем пути от деревни до города. Мне нужно было объяснить деду, что в такую погоду да ночью ехать опасно, но я ничего ему не сказал. Короче говоря, забыв его поручение, ушел к своему другу Мишке Попову. Там был Ванька Захаров, и мы играли между собой часа два. Когда вернулся домой, уполномоченного и мамы не было. Оказывается, дедушка Степан вместо меня послал в дорогу мою маму, а она боялась ездить в город, и я это хорошо знал!
Не покориться деду, его воле и указанию было нельзя. Неукоснительный закон гласил: когда тебе поручили – задание надо делать.
– Уполномоченный – человек на службе, он выполняет поручение государства, ему нужно вовремя явиться в район, а ты смотал удочки! Считаешь, поступил правильно?! – отчитывал меня дедушка Степан. – Мать не жалеешь, других подводишь. Трусом растешь! А ну, иди сюда, ослушник!
Дед дал мне хорошую взбучку – так уши ободрал, что кожи как и не бывало! Натруженные пальцы деда были шершавыми, как подпилок. Да вдобавок к тому выпорол он меня по мягкому месту и сидеть после его «профилактики непослушания» приходилось бочком – боль не позволяла присесть нормально.
Можно легко перенести физическое наказание, со временем оно забывается. Гораздо тяжелее моральные переживания – когда знаешь, что виноват перед матерью. Тут оправдаться нельзя, есть только одна мера – принять суровое наказание. Мысленно сам себя представляешь полным ничтожеством. Вот так и начинается в детском разуме зарождение идей: справедливость и ложь, обман и лицемерие.
Увиливание от поручения деда подвезти уполномоченного до города стоило мне хорошей взбучки, память о ней осталась и по сей день. Время было суровое – молодая Страна Советов и рабочий класс в городах остро нуждались в продовольствии. Правду говоря, мне тогда не было дела до хлеба и политики. Иначе говоря, ничего я не понимал!
Учиться дедушка разрешил на девятом году моей жизни, а ходил я на занятия и в школу, и в церковь. Учительницей в школе была Анна Фелисатовна, а в церкви – отец Василий, с которым дед Степан и его сосед Иван устроили потасовку за отказ вернуть церковную землю обществу.
Уроки задавали в школе и в церкви, осваивать предметы было трудно. А если домашние задания плохо выучил, то Анна Фелисатовна накажет – получишь несколько ударов дубовой линейкой по рукам или голове, а кроме того, заставит стоять целый урок на коленях там, где насыпан горох или гречка.