Смотрят ангельские очи, Трепетно светя; Так легко дыханье ночи, — Спи, мое дитя.
1844
«За кормою струйки вьются…»
За кормою струйки вьются, Мы несемся в челноке, И далеко раздаются Звуки «Нормы» по реке.
Млечный Путь глядится в воду — Светлый праздник светлых лет! Я веслом прибавил ходу — И луна бежит вослед.
Струйки вьются, песни льются, Вторит эхо вдалеке, И, дробяся, раздаются Звуки «Нормы» вдалеке.
1844
Фантазия
Мы одни; из сада в стекла окон Светит месяц… тусклы наши свечи; Твой душистый, твой послушный локон, Развиваясь, падает на плечи.
Что ж молчим мы? Или самовластно Царство тихой, светлой ночи мая? Иль поет и ярко так и страстно Соловей, над розой изнывая?
Иль проснулись птички за кустами, Там, где ветер колыхал их гнезды, И, дрожа ревнивыми лучами, Ближе, ближе к нам нисходят звезды?
На суку извилистом и чудном, Пестрых сказок пышная жилица, Вся в огне, в сияньи изумрудном, Над водой качается жар-птица;
Расписные раковины блещут В переливах чудной позолоты, До луны жемчужной пеной мещут И алмазной пылью водометы.
Листья полны светлых насекомых, Всё растет и рвется вон из меры, Много снов проносится знакомых, И на сердце много сладкой веры.
Переходят радужные краски, Раздражая око светом ложным; Миг еще – и нет волшебной сказки, И душа опять полна возможным.
Мы одни; из сада в стекла окон Светит месяц… тусклы наши свечи; Твой душистый, твой послушный локон, Развиваясь, падает на плечи.
1847
«Недвижные очи, безумные очи…»
Недвижные очи, безумные очи, Зачем вы средь дня и в часы полуночи Так жадно вперяетесь вдаль? Ужели вы в том потонули минувшем, Давно и мгновенно пред вами мелькнувшем, Которого сердцу так жаль?
Не высмотреть вам, чего нет и что было, Что сердце, тоскуя, в себе схоронило На самое темное дно; Не вам допросить у случайности жадной, Куда она скрыла рукой беспощадной, Что было так щедро дано!
1846
«Как мошки зарею…»
Как мошки зарею, Крылатые звуки толпятся; С любимой мечтою Не хочется сердцу расстаться.
Но цвет вдохновенья Печален средь буднишних терний; Былое стремленье Далеко, как отблеск вечерний.
Но память былого Всё крадется в сердце тревожно… О, если б без слова Сказаться душой было можно!
11 августа 1844
«Спи – еще зарею…»
Спи – еще зарею Холодно и рано; Звезды за горою Блещут средь тумана;
Петухи недавно В третий раз пропели, С колокольни плавно Звуки пролетели.
Дышат лип верхушки Негою отрадной, А углы подушки Влагою прохладной.
1847
«Свеж и душист твой роскошный венок…»
Свеж и душист твой роскошный венок, Всех в нем цветов благовония слышны, Кудри твои так обильны и пышны, Свеж и душист твой роскошный венок.
Свеж и душист твой роскошный венок, Ясного взора губительна сила, — Нет, я не верю, чтоб ты не любила: Свеж и душист твой роскошный венок.
Свеж и душист твой роскошный венок, Счастию сердце легко предается: Мне близ тебя хорошо и поется. Свеж и душист твой роскошный венок.
1847
«Давно ль под волшебные звуки…»
Давно ль под волшебные звуки Носились по зале мы с ней? Теплы были нежные руки, Теплы были звезды очей.
Вчера пели песнь погребенья, Без крыши гробница была; Закрывши глаза, без движенья, Она под парчою спала.
Я спал… над постелью моею Стояла луна мертвецом. Под чудные звуки мы с нею Носились по зале вдвоем.
1842
«Снился берег мне скалистый…»
Снился берег мне скалистый, Море спало под луною, Как ребенок дремлет чистый, — И по нем скользя с тобою, В дым прозрачный и волнистый Шли алмазной мы стезею.
Конец 1856 или начало 1857
Туманное утро
Как первый золотистый луч Меж белых гор и сизых туч Скользит уступами вершин На темя башен и руин, Когда в долинах, полных мглой, Туман недвижим голубой, — Пусть твой восторг во мглу сердец Такой кидает свет, певец!
И как у розы молодой, Рожденной раннею зарей, Когда еще палящих крыл Полудня ветер не раскрыл И влажный вздох туман ночной Меж небом делит и землей, Росинка катится с листа, — Пусть будет песнь твоя чиста.
Конец 1856 или начало 1857
Римский праздник
Не напевай тоскливой муки И слезный трепет утиши, Воздушный голос! – Эти звуки Смущают кроткий мир души.
Вокруг светло. На праздник Рима Взглянули ярко небеса — И высоко-неизмерима Их светло-синяя краса.
Толпа ликует как ребенок, На перекрестках шум и гул, В кистях пунцовых, бодр и звонок, По мостовой ступает мул.
В дыханьи чары мимолетной Уже ласкались вкруг меня И радость жизни беззаботной И свет безоблачного дня.
Но ты запел – и злые звуки Смущают кроткий мир души… О, не зови тоскливой муки И слезный трепет утиши!
Конец 1856 или начало 1857
Цветы
С полей несется голос стада, В кустах малиновки звенят, И с побелевших яблонь сада Струится сладкий аромат.
Цветы глядят с тоской влюбленной, Безгрешно чисты, как весна, Роняя с пылью благовонной Плодов румяных семена.
Сестра цветов, подруга розы, Очами в очи мне взгляни, Навей живительные грезы И в сердце песню зарони.
1858
«Вчера я шел по зале освещенной…»
Вчера я шел по зале освещенной, Где так давно встречались мы с тобой. Ты здесь опять! Безмолвный и смущенный, Невольно я поникнул головой.
И в темноте тревожного сознанья Былые дни я различил едва, Когда шептал безумные желанья И говорил безумные слова.
Знакомыми напевами томимый, Стою. В глазах движенье и цветы — И кажется, летя под звук любимый, Ты прошептала кротко: «Что же ты?»
И звуки те ж, и те ж благоуханья, И чувствую – пылает голова, И я шепчу безумные желанья И лепечу безумные слова.
1858
«Всё вокруг и пестро так и шумно…»
Всё вокруг и пестро так и шумно, Но напрасно толпа весела: Без тебя я тоскую безумно, Ты улыбку мою унесла.
Только изредка, поздней порою, После скучного, тяжкого дня, Нежный лик твой встает предо мною, И ему улыбаюся я.
1856
Певице
Уноси мое сердце в звенящую даль, Где как месяц за рощей печаль; В этих звуках на жаркие слезы твои Кротко светит улыбка любви.
О дитя! как легко средь незримых зыбей Доверяться мне песне твоей: Выше, выше плыву серебристым путем, Будто шаткая тень за крылом…
Вдалеке замирает твой голос, горя, Словно за морем ночью заря, — И откуда-то вдруг, я понять не могу, Грянет звонкий прилив жемчугу.
Уноси ж мое сердце в звенящую даль, Где кротка, как улыбка, печаль, И всё выше помчусь серебристым путем Я, как шаткая тень за крылом.
1857
Бал
Когда трепещут эти звуки И дразнит ноющий смычок, Слагая на коленях руки, Сажусь в забытый уголок.
И, как зари румянец дальный Иль дней былых немая речь, Меня пленяет вихорь бальный И шевелит мерцанье свеч.
О, как, ничем неукротимо, Уносит к юности былой Вблизи порхающее мимо Круженье пары молодой!
Чего хочу? Иль, может статься, Бывалой жизнию дыша, В чужой восторг переселяться Заране учится душа?
1857
Anruf An Die Geliebte Бетховена
Пойми хоть раз тоскливое признанье, Хоть раз услышь души молящей стон! Я пред тобой, прекрасное созданье, Безвестных сил дыханьем окрылен.
Я образ твой ловлю перед разлукой, Я, полон им, и млею, и дрожу, И, без тебя томясь предсмертной мукой, Своей тоской, как счастьем, дорожу.
Ее пою, во прах упасть готовой. Ты предо мной стоишь как божество — И я блажен; я в каждой муке новой Твоей красы предвижу торжество.
1857
«Ярким солнцем в лесу пламенеет костер…»
Ярким солнцем в лесу пламенеет костер, И, сжимаясь, трещит можжевельник; Точно пьяных гигантов столпившийся хор, Раскрасневшись, шатается ельник.
Я и думать забыл про холодную ночь, — До костей и до сердца прогрело; Что смущало, колеблясь умчалося прочь, Будто искры в дыму улетело.
Пусть на зорьке, всё ниже спускаясь, дымок Над золою замрет сиротливо; Долго-долго, до поздней поры огонек Будет теплиться скупо, лениво.
И лениво и скупо мерцающий день Ничего не укажет в тумане; У холодной золы изогнувшийся пень Прочернеет один на поляне.
Но нахмурится ночь – разгорится костер, И, виясь, затрещит можжевельник, И, как пьяных гигантов столпившийся хор, Покраснев, зашатается ельник.
