banner
banner
banner
Лжеправители

А. В. Корниенко
Лжеправители

Появление самозванцев стимулировало неудовольствие, господствовавшее в те времена в низших слоях населения. В отличие от Западной Европы в России недовольство местных жителей, выливающееся в бунты и мятежи, начиналось большей частью на окраинах и явственно проявлялось только тогда, когда среди недовольных появлялась достаточно мощная вооруженная сила. Этой силой в те времена было казачество.

Казачество, призывавшее народ к воле – в собственном оригинальном понимании смысла этого слова, то есть неподчинению властям и беспределу, – было совершенно разношерстным сборищем людей, недовольных существующим строем: беглых разбойников, каторжников, изгнанных за пределы государства инакомыслящих. В борьбе с центральной властью казачество выставляло собственного «изготовления» самозванцев или поддерживало уже возникших претендентов, будоража мирное население страны.

А кто составлял основную массу этого мирного населения? Конечно же крестьянство. Русский крестьянин всегда, испокон веков был недоволен существующим строем. Да, собственно говоря, это и понятно! Хотя, как доказывает история, в значительной мере виновными в собственном бедственном положении как раньше, так и теперь были и остаются сами русские люди – из-за собственной легендарной терпеливости. Ведь ничто так не развращает власть, не поощряет ее к откровенно преступным по отношению к жителям подвластной страны действиям, как нетребовательность и долготерпение народа.

Но это с одной стороны. А с другой – русского человека всегда привлекала мифическая идея о «добром царе-батюшке», царе-спасителе-освободителе-благодетеле. О том, кто поможет, защитит и рассудит. Именно миф, легенда делала образ государя столь притягательным. Такова парадоксальная ситуация, которая, как бы там ни было, упрочивала монархическое сознание народа и, соответственно, сам самодержавный строй. Хотя недовольство народа, выплескивающееся время от времени в кровавых бунтах, несло в себе реальную угрозу существующему режиму.

Исходя из подобного положения вещей, русские историки пришли к немаловажному выводу, что в России бороться с монархией можно было лишь во имя самой монархии. Успеха всей затеи можно было ожидать только в том случае, если борьба с властями происходила во имя защиты интересов той же самой власти: защиты прав «законного» наследника престола, якобы лишенного этих прав некими врагами или «чудом» спасшегося от смерти. Вот и появлялся самозванец, выдающий себя за такого «обиженного» монарха. А отсталость народных масс, доверявших всевозможным байкам тем больше, чем невероятнее они были, плюс обязательная в этом случае поддержка казачества, обеспечивали ему определенный, иногда достаточно значительный, успех.

Соответственно, за самозванцами шли не только тяготившиеся собственным бедственным положением люди, но и те, кто искренне верил, что вершится правое дело и защищаются права законного «Божьего избранника». И такая ситуация сохранялась вплоть до событий 1917 года, ставших поворотными не только в судьбе страны, но и в сознании большей части ее населения.

Первый (со времени установления в России официального монархического правления) известный самозванец, предположительно звавшийся в миру Григорием Отрепьевым, появляется в России в 1604 году. Претендент именовал себя царевичем Дмитрием Иоанновичем и вошел в историю как Лжедмитрий I. Хотя он и не был посажен на трон казаками, но нашел у них мощную поддержку. Стоит отметить, что этому лжеправителю удалось не просто захватить престол, но и восседать на нем почти год!

Всего через два года, еще при жизни первого лжемонарха, появляется лжеправитель номер два – лже-Петр, мнимый сын Феодора Иоанновича. В действительности самозваным наследником престола оказался побочный сын муромского жителя Ивана Коровина Илья.

После гибели Лжедмитрия I прошел слух, что по ошибке убит другой человек, в результате чего в Стародубе Северском появился новый самозванец, «окрещенный» Лжедмитрием II (или Тушинским вором). Через три года он был убит в Калуге.

В годы правления царя Василия Шуйского один за другим возникают самозванцы – выходцы из казачества. Первым в Астрахани объявляется «царевич Август», за ним следует «князь Иван», мнимый сын Иоанна IV. Далее – «царевич Лаврентий», мнимый внук Иоанна IV. Дальше – больше. В степях откуда ни возьмись появляются «сыновья» царя Федора Иоанновича: «царевич Федор», «царевич Клементий», «царевич Савелий», «царевич Семен», ставший известным под именем Лжесемена I; «царевич Василий», «царевич Ерошка», «царевич Гаврилка», «царевич Мартынка».

В 1611 году на псковских землях появляется третий лже-Дмитрий, Сидорка (по одному псковскому сказанию – Матюшка), «Ивангородский вор». Кстати, не стоит удивляться пренебрежительным, на наш взгляд, именам претендентов. Не будем забывать, где и когда все происходило. Вероятно, для крестьянина Петрушки был ближе, роднее и понятнее добрый царь Матюшка, чем, к примеру, великий князь Александр или Николай, и рисковать за него собственной головой было легче и, если можно так выразиться, приятнее.

Эти мрачные времена – времена засилий самозваных претендентов на престол – вошли в историю под названием смутных. Но и позднее, не остановленные жестокими расправами над предыдущими претендентами, самозванцы не перестают множиться. Исследователям известны такие самозванцы, как Лжеивашка I – некий Луба, появившийся в Польше во времена правления Михаила Федоровича и выдававший себя за сына Лжедмитрия I. «Принц Симеон», сын царя Василия Шуйского (иначе лже-Тимофей) и «великий князь пермский», на самом деле был Тимошкой Акундиновым, сыном волжского купца. Появившийся в 1644 году в Константинополе самозванец Лжеивашка II также выдавал себя за московского царевича Ивана Дмитриевича Долгоруких, сына царевича Дмитрия. На самом деле он был лубенским уроженцем по имени Ивашка Вергуненок.

Во время бунта Стеньки Разина с ним находился некто лже-Алексей (иначе Нечай), самозваный «сын» царя Алексея Михайловича, который на самом деле был атаманом разбойников Максимом Осиповым. Другой самозванец, составлявший компанию Разину, выдавал себя за патриарха Никона.

В самом конце правления Алексея Михайловича в среде запорожских казаков появился Лжесимеон II, самозваный царский «сын», и снова Матюшка, сын варшавского мещанина. В XVIII веке возникают два «брата-царевича» Алексей и Петр Петровичи, которыми назвались Ларион Стародубцев и Тимофей Труженик.

В 1768 году адъютант Опочинин (не слишком частый пример, когда благополучный, в общем-то, человек становится самозванцем) выдавал себя за сына императрицы Елизаветы и английского короля. Правда, за эту дерзость молодой человек не получил полагающейся самозванцам жесточайшей кары. Он поплатился лишь переводом в том же чине в гарнизон на линию боевых действий, так как во внимание были приняты его чистосердечное раскаяние и заслуги его отца. Подобный исход дела можно назвать исключением из правил, поскольку практически все остальные претенденты кончили, что называется, очень плохо.

Несколькими годами раньше стали появляться самозванцы, выдававшие себя за императора Петра III. К примеру, беглый солдат Гаврила Кременев с помощью попа Льва Евдокимова предстал пред жителями Воронежской и Белгородской губерний в образе вышеназванного монарха. За этим, что не удивительно, последовало наказание кнутом и ссылка в Сибирь «виновника торжества».

В 1767 году «предтечей» очередного самозваного царя стал беглый солдат Мамыкин. Он упорно распускал слухи, что Петр III жив и скоро придет, чтобы вернуть свое царство. Такая тактика дала отличный результат: оживший Петр прочно засел в умах российских обывателей, а через год о том же самом начали перешептываться заключенные Шлиссельбургской крепости, подстрекаемые подпоручиком Иоасафом Батуриным. Но все это продолжало оставаться на уровне слухов… до тех пор, пока среди яицких казаков не появился всем известный теперь самозваный Петр III – Емельян Пугачев. Восстание, умело подготовленное его соратниками и поднятое самим Пугачевым, было действительно яростным. Кровавая волна крестьянского гнева прокатилась тогда по всей Оренбургской области, Южному Уралу и Среднему Поволжью, наказав не только угнетателей в лице помещиков, но и всю Россию. В конце концов претендент был схвачен властями и казнен с неслыханной жестокостью.

Восстанием под предводительством Пугачева завершился «крестный ход» самозваных царей в XVIII веке. Но следующий век старую «добрую» традицию самозванства подхватил и продолжил, причем весьма успешно.

В XIX веке, после смерти великого князя Константина Павловича (в 1831 году) по стране поползли слухи о том, что, якобы, он не умер, а жив и заключен в Петропавловскую крепость. Вслед за чем, разумеется, возник очередной самозванец, некий житель Тамбовской губернии. После смерти в том же году и супруги великого князя, княгини Лович, в Московской губернии появилась женщина, выдававшая себя за покойную княгиню. Следующий «великий князь Константин Павлович» возникает среди уральского казачьего войска в 1842 году.

Идея самозванства прельщала самых разных по темпераменту и складу характера людей. Понятно, что дух авантюризма в разной мере был присущ им всем, как и ненасытное честолюбие. Однако особого внимания здесь требует другой момент, на который обратили внимание исследователи, а именно – конфликт с Богом.

Пожалуй, не стоит напоминать, какую роль играла религия и вера в жизни людей того времени. Даже сегодня православная церковь не приветствует такую профессию, как актер. Человек, «примеряющий на себя» чужую личину, чужую жизнь, оскорбляет Бога, давшего ему свою собственную, единственную и неповторимую. Что уж говорить о прошлых веках! Ведь когда-то лицедеев не считали за людей и даже запрещали хоронить на общественных кладбищах, в освященной земле. А человек, отрекшийся от веры (для этого достаточно было перестать соблюдать основные ее традиции) автоматически ставился на одну чашу весов с самоубийцей.

 

Можно представить, что должен чувствовать человек (а особенно житель сельской глубинки) XVII–XIX веков, сознательно отказывающийся от своего, данного при таинстве крещения имени, от Божьего покровительства, как, собственно, и от него самого и «дарованной» им жизни. Внутренний страх от подобного шага должен был быть, пожалуй, даже большим, чем страх внешний, – страх практически неизбежного – а всякий отдающий себе отчет в собственных действиях самозванец должен был это понимать – жестокого наказания, ссылки или мучительной казни (порка до смерти, дыба, виселица, четвертование – далеко не полный список «процедур», изобретенных «чадами Божьими» для того, чтобы лишать им же данной жизни себе подобных).

Следует помнить, что каждый самозванец был личностью. Личностью смелой, в какой-то мере талантливой, а главное – способной на поступок. Безусловно, самозваные правители умели вести за собой народ. Их «игра в царя» (как и «игра в мессию» некоторых современных «гуру») порой выглядит до смешного наивной. Однако на самом деле она имела сильную сторону: выходцы из низов, самозванцы прекрасно чувствовали психологию масс и выстраивали собственное поведение в соответствии с их ожиданиями. Они понимали, что поведение и дела искателя народного доверия порой играют решающую роль. Ибо, если претендент законен, – исходя все из того же мифологического образа «доброго государя», он должен действовать в интересах народа. Но вместе с этим или благодаря этому они умело «подгоняли» своих сторонников под себя, внушали им собственные идеи, искусно заставляли подчиняться своей воле.

Кстати говоря, подсознательной тягой видеть государя «добрым», «своим» можно объяснить такое совершенно непонятное и странное на первый взгляд явление в народной среде, как «ходоки» (тут же невольно всплывает перед глазами известная картина советских времен «Ходоки у Ленина» кисти В. Серова: что ж, ничего удивительного – смена власти «русской души» не изменила). Народ был твердо убежден, что стоит ходокам добраться до государя и пасть ему в ноги, как незамедлительно просьба будет удовлетворена. Иной вариант решения проблемы народным умом не допускался в принципе, а когда он следовал – тут же объяснялся вмешательством «злых» дворян, скрывающих «правду» либо от одной, либо от другой стороны.

Отсюда удивительное упорство челобитчиков, пытавшихся добраться до государя любой ценой, несмотря на всякого рода преграды и угрозы наказания вплоть до ареста и ссылки.

В формировании подобной убежденности, правда, огромная «заслуга» принадлежит и церкви. Во-первых, все помнят известные слова Иисуса Христа из Нагорной проповеди: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят». Эту мысль можно дополнить словами Бенедикта Спинозы: «… если бы им [людям] всегда благоприятствовало счастье, то никакое суеверие не могло бы овладеть ими». Как и желание поклоняться себе подобным, вне зависимости от титулов, ими же самими друг другу присвоенных…

Каково же было разочарование толпы, когда существующий монарх «не оправдывал их доверия», и какова радость, когда очередной самозванец, благодаря своим «справедливым» действиям и решениям, отождествлялся с образом идеального государя, мгновенно превращаясь в «истинного правителя». Восседающий на троне самодержец автоматически становился «чужим», самозванец – своим (правда, ненадолго…). Положение последнего подкреплялось заверением в истинности собственного происхождения, неважно, на чем базирующемся – малограмотная, достаточно «обработанная» психологически толпа готова была принять всё что угодно.

Самозванство, как правило, начиналось с того, что самозванцем объявлялся правящий монарх. Последний обычно обвинялся в том, что он либо посягал на жизнь царевича-наследника, как это сделал Борис Годунов, либо занимал трон в условиях, когда существовали законные преемники, представители прежнего правящего дома (как это вышло с первыми Романовыми); или же истинный государь мог лишиться трона в результате заговора, как это случилось, например, с Петром III.

Далее следовали всевозможные постановления – грамоты самозванца с разнообразными обещаниями и пожалованиями, дополненными приказами о наказании «изменников»: дворян, воевод и т. д., что и создавало образ «справедливого государя». Тут можно провести тройную параллель: законный государь = богоданный = справедливый. Ну, а справедливый – значит законный. В этой связи неподчинение самозванцу = законному царю означало смертный грех в первую очередь, ну и преступление – во вторую. Все это вместе взятое избавляло от страха оказать поддержку самозванцу.

На самом же деле у сторонников самозванца, скорее всего, оставалось немало сомнений по поводу правомочности претензий данной особы. Но они верили ему, потому что хотели верить. И молчали о своих сомнениях, даже когда окончательно угасала первичная эйфория и наступало «прозрение». Большую роль в «неразвенчании» самозванцев самими «прозревшими» играла крестьянско-сельская община. Авторитет общины был безусловным, а ее порицание, так называемый «мирской приговор» – страшнее законов и тюрем, вместе взятых.

Исследователи обычно подразделяют самозванцев на бунтарей, авантюристов и марионеток. Все они по-своему были опасны для правящего режима. И постепенно такая опасность стала постоянным явлением русской жизни.

Со временем самозванство обрело и определенное функциональное значение. Оно напоминало властям об опасности абсолютного игнорирования представлений «низов» о «правде» и «добром и справедливом государе – Божьем ставленнике» и не давало политической элите возможности окончательно терять разум от упоения собственным положением, проявляя бездумное легкомыслие, оборачивающееся печально известными народными бунтами, легко могущими стать фатальными для любого правительства и большой проблемой для страны в целом. В связи с этим время от времени народу бросалась очередная «кость», благодаря которой его, стоящего на грани мятежа, удавалось удержать от выхода «за рамки».

Принимая во внимание исторически сформировавшийся менталитет нации, самозванцы в России успешно пользовались всегда страхом простого народа перед любым подобием сильной власти. Хотя тут стоит оговориться: подобное явление – страх, а еще точнее – внутреннее желание подчиняться тому, что считается властью, – свойственно всем людям, независимо от их национальной принадлежности.

Как считают исследователи, чрезвычайно большое значение в явлении самозванства имеет унижение личности, унижение, в первую очередь, в ее собственных глазах, а только потом уже и в глазах окружающих ее людей. Крайне редки, если не единичны, примеры того, когда занимающий высокое общественное положение человек, благополучный, а главное – ПРИЗНАННЫЙ, решил бы выдать себя за кого-то другого, даже более обеспеченного в материальном плане. Поэтому самозванство, конечно, стоит рассматривать и как протест против собственного бессилия, собственной незначимости (чем характеризуется начало «карьеры» каждого самозванца), в результате которого у человека появляется сознание своего величия, проявляется чувство самоуважения.

Хочется обратить внимание на то, что желание быть значимым на самом деле гнездится в душе каждого человека намного глубже, чем это может показаться на первый взгляд. Жажда ощутить собственную значимость, как в случаях с самозванцами, может быть сильна настолько, что даже ужас перед кошмарной смертной казнью, которой карали претендентов на чужой престол, не останавливал желающих занять не принадлежащее им место.

Хоремхеб. Как стать «сыном Бога»

Имя нашего первого героя, страстно стремившегося всенепременно оставить собственный след в истории, жаждавшего любой ценой пробиться к власти, но в итоге канувшего в вечность вместе с сотнями и тысячами таких же, как и он, – Хоремхеб, или, если следовать египетской традиции, – Великий фараон Египта, сын и воплощение бессмертного Господа Амона, бесстрашный и непобедимый Хоремхеб.

Но далеко не сразу удалось простому египетскому воину, жившему – жутко представить! – более трех тысяч лет назад, достичь высот, которых, по всем правилам престолонаследования Древнего Египта, достичь у него не было ровным счетом никаких шансов. Тут следует уточнить: мы понимаем, что, независимо от законов и традиций, трон со всеми вытекающими отсюда последствиями, как в Египте, так и в любой другой стране мира, можно было завоевать. Завоевать любому, совсем не обязательно знатному, но главное – способному на это человеку. Что, собственно говоря, и происходило сплошь и рядом. Завоеватель, то есть узурпатор власти, становился царем, королем, фараоном и так далее и тому подобное и правил ровно столько, сколько позволяли ему это делать сложившиеся обстоятельства.

Тут все ясно и понятно. Вот только в случае с нашим героем дело обстояло несколько иначе, о чем, собственно говоря, и пойдет речь в этом повествовании. Хоремхеб, безусловно великий во всех смыслах этого слова человек, был и остается неразрешимой загадкой до сегодняшнего дня не только благодаря своему воистину уникальному для той страны и эпохи «взлету», но и всему тому, что он сделал потом, когда путем титанических усилий внес собственное имя в перечень египетских правителей.

Только о том, сколько ученых, историков, исследователей в разные годы и в разных странах мира посвятили свои работы, а иногда и целые жизни Древнему Египту, его тайнам и, в частности, его царям, можно написать не одну книгу. И для того, чтобы нам хоть немного вникнуть в суть проблемы, без чего совершенно невозможно даже пытаться понять человека, жившего за полторы тысячи лет до нашей эры и о котором пойдет наш рассказ, попробуем понять, что же представляла собой эта таинственная и прекрасная страна в те невероятно далекие дни.

Древний Египет. Колыбель человечества, каковой многие его считают. Страна тысячи вопросов без ответов. И действительно, разве есть на свете место более таинственное, более загадочное и более непостижимое? Величественные пирамиды, уносящиеся своими некогда позолоченными вершинами в ослепительно-голубое небо. Невероятный сфинкс – Шесепанх, источенный беспощадными ливнями, тысячи лет назад проливавшимися там, где потом раскинулась бескрайняя пустыня, которая поглотила и скрыла от людских глаз его грандиозную фигуру, – сберегающий, по поверьям, под своими могучими лапами тайну рождения мира.

Как жили люди, возможно, видевшие своими глазами тех, кого впоследствии, утратив последние крохи воспоминаний о том, что было на самом деле, их растерянные потомки стали именовать странным и таинственным словом «боги»?

Забыто все. И даже те, кто называл себя жрецами тех самых великих богов (и первых и вторых в Египте, стоит заметить, было великое множество), уже не в состоянии соединить в единое, связное целое ни одну из многочисленных теорий.

Остались лишь довольно многочисленные памятники тех времен, происхождение и назначение многих из которых даже при всех современных технологиях нет никакой возможности объяснить. И обрывки, жалкие крупицы воспоминаний. Например, о том, что люди Земли – чему вторит христианская, да и многие другие традиции – были созданы. Кем созданы? Конечно же, богами. Но это еще не все. Кроме «созданий», у этих загадочных богов были также и «дети».

В чем заключалась разница между первыми и вторыми, было ясно даже самому, как сказали бы теперь, «малограмотному» (а таковых в стране того периода было, к прискорбию, подавляющее большинство) местному жителю: человечество в целом было сотворено, дети же, разумеется, были рождены.

Откуда же простому египетскому земледельцу или, скажем, рыбаку было это известно? Разумеется, от вездесущих жрецов, иначе говоря священнослужителей, которых, надо заметить, почитали едва ли не наравне с теми самыми богами. Которых уважали. Которых боялись.

Не углубляясь в дебри чрезвычайно запутанной древнеегипетской религиозной доктрины, в которой не просто было разобраться даже ее современникам, попытаемся вкратце сформулировать ее основные постулаты, касающиеся нашей темы. Как объясняли всезнающие жрецы, первые люди были «сотворены», иначе говоря, слеплены из глины специально выделенным для этой деятельности Богом-творцом и предназначались – как и все их, уже рожденные посредством известного процесса, потомки – непосредственно для услужения богам. Восхваление и прославление богов считалось единственной целью человеческой жизни.

Но у «детей» богов было совсем иное предназначение и никакой глиняной смеси в процессе их изначального «производства» никогда не использовалось.

Так кем же они были, «дети» богов?

«Детьми» богов в Древнем Египте считались даже не жрецы, которые, в принципе, были наделены практически безграничной властью в стране. Это были цари, позднее ставшие именоваться фараонами[3], властители Египта наряду со жрецами, постоянно соперничавшие с ними за эту самую власть. Надо заметить, что фараоны считались не только детьми, но и живыми воплощениями богов, точнее солнечного бога – Амона (Гора), не сотворенные, но рожденные от него самого и его божественной супруги, в роли которой, разумеется, выступала жена каждого очередного царя. В отличие от современных представлений, для древних египтян царь (фараон) был именно богом. В самом прямом смысле этого слова. Богом, жившим на земле и обладающим всеми соответствующими характеристиками последнего. Царица была земной богиней, родной дочерью и воплощением небесной богини Исиды. Момент соития царя и царицы был моментом соития богов, зачинали и рождали они, соответственно, тоже бога. И так далее и тому подобное.

 

Небесные боги правили в Небесном царстве. Их воплощения и «дети» – в земном. Отсюда никто, кроме детей богов – царей и их наследников, то есть их родных сыновей, – не имел права занимать египетский престол. Это был самый нерушимый из всех законов того времени. Посягнуть на него считалось святотатством, преступлением, равного которому трудно было даже представить.

Правда, существовал один маленький нюанс: различить, определить «истинного сына бога» (интересно, что хотя право наследования в древнем Египте передавалось по материнской линии, царями-фараонами в абсолютном большинстве своем были мужчины) мог только жрец. При возникновении любого рода сложности с «удостоверением личности» претендента на божественный престол разрешить ситуацию призывали священнослужителей. Когда могли возникнуть подобные ситуации? Тогда, например, когда фараон отходил в мир иной, не успев оставить потомства.

В связи с этим каждый, претендующий на трон и, соответственно, на собственное божественное происхождение, просто обязан был заиметь добрые отношения с лидирующими представителями могущественного жреческого сословия. И уж об этом-то очень хорошо знали и помнили все жаждущие украсить свое чело царским уреем[4], равно как и наш, весьма удачливый и в этом плане, и во всех остальных, герой – Хоремхеб.

Прежде чем перейти к рассмотрению невероятно любопытной карьеры самопровозглашенного «сына Амона» Хоремхеба, крайне полезно будет вспомнить об обстановке, сложившейся в самом Египте в те далекие годы, и о том, кем были непосредственные предшественники будущего новоиспеченного фараона, которым он, кстати говоря, во многом оказался обязан своим будущим успехом. Причем не иначе как в благодарность за оказанные ему благодеяния с некоторыми из них – да что там! – даже с памятью о них – поступил весьма своеобразно…

Пожалуй, начать разговор стоит с 1372 года до нашей эры. К слову, сами египтяне свою страну никогда не называли Египтом. В древности, благодаря остающимся после ежегодного разлива реки плодородным нильским наносам, она носила название Кемет, или «Черная земля» (в отличие от «Красной земли» – пустыни). Еще ее именовали «Мемфис – Хетт-Ка-Пта», то есть «Владения души господа Пта[5]», откуда и пошло, трансформированное греками, слово Египет. Современные арабы, населяющие эти земли, называют свою страну Миср. И социальные, и международные отношения Египта того времени нам довольно хорошо известны благодаря находке в эль-Амарне большого государственного архива египетских фараонов конца XVIII династии. В этом архиве сохранились дипломатические послания царей Вавилона, Ассирии, Хеттского государства и Кипра, а также многих сиро-палестинских князей и правителей к египетскому фараону. Письма Амарнского архива являются ценнейшими историческими документами, во всех красках демонстрирующими нам уровень развития дипломатии того времени. Судя по этим письмам, Египет в ту пору поддерживал торговые и дипломатические взаимоотношения с целым рядом государств Передней Азии. Переговоры между отдельными государствами велись устно, через специальных послов, и письменно, через «курьеров». Эти переговоры зачастую приводили к разрешению возникших конфликтов, заключению военно-политических союзов и соглашений, которые при этом принято было облекать покровом таинственности. Политические союзы часто скреплялись весьма полезными для обеих сторон династическими браками.

Упадок военного могущества Египта, заметно проявившийся еще в царствование Аменхотепа III, стал более заметен при его сыне и преемнике Аменхотепе IV (1424–1388 гг. до н. э.). Правда, Аменхотеп IV стал более известен миру как реформатор Эхнатон.

На деятельности фараона Эхнатона стоит остановиться подробнее, поскольку, как говорят источники, он первым заметил и особо высоко оценил действительно недюжинные способности нашего героя, Хоремхеба, и дал ему, как говорится, «путевку в жизнь». Многие исследователи предполагают, что на свою беду…

Практика показала, что ко времени царствования Эхнатона Египет уже не располагал достаточными военными силами, чтобы защищать свои прежние завоевания. Вполне вероятно, что и этот фактор сыграл определенную роль в том, что реформы нового фараона оказались недолговечны, а их последствия были жестоко пресечены одновременно со смертью их автора. Кем пресечены? Об этом немного позднее…

Так вот, важнейшим событием того времени стало проведение Аменхотепом IV так называемой большой религиозной реформы. Эта реформа была призвана заменить древнюю традиционную систему многобожия новым культом единого солнечного бога. Проект феноменальный по своей грандиозности, дерзости и размаху – сейчас мы объясним, что имеем в виду, говоря об этом, – превосходящий, наверное, даже введение христианства в Древней Руси, правда не столь удачный. И на это были свои причины. Одной из которых, без всяких сомнений, явился тот факт, что, кроме всего прочего, Аменхотеп пытался уничтожить теорию, гласившую, что жизнь продолжается после смерти. Теорию, на которую, если можно так выразиться, работала и на которой базировалась вся древнеегипетская культура.

Любой человек, независимо от того, к каким бы слоям общества он не принадлежал, скрыто или явно жаждет жить вечно. Это непреложная истина. Так вот, если нашим предкам, объявляя вне закона древних славянских богов (среди которых присутствовал, надо заметить, и общий для нас и древних египтян Ра), хотя бы оставили веру в то, что смерть – это еще не конец, веру в то, что, когда человек умирает, – для него, тем не менее, еще не все потеряно, то древних египтян по какой-то одному ему известной причине фараон Эхнатон решил лишить даже этого утешения. Почему? Эта тайна – одна из многих, которые Аменхотеп IV унес с собой в мир иной. Туда, где все тайное становится наконец явным…

Но пока еще владыка Эхнатон жив и активно занимается проведением в жизнь своей реформы. Для чего же новому царю понадобилось это делать?

Как уже было отмечено, к описываемому времени египетские фараоны были вынуждены отказаться от весьма удачной и довольно прибыльной захватнической политики своих предшественников. Этот отказ и нашел свое яркое отражение во всей деятельности фараона Аменхотепа IV. Ведь завоевательные войны фараонов XVIII династии привели к обогащению лишь небольшой группы придворной знати и тяжело сказались на положении простого народа. Наибольшие богатства скопились в храмах вообще, но главным образом – в руках фиванских жрецов Амона[6], которые в этом отношении к описываемому периоду времени запросто могли потягаться с самим царем. Религиозная реформа оказалась, таким образом, направленной в первую очередь против фактически безграничного господства невероятно разбогатевшего высшего фиванского жречества. Ведь даже непосвященным сложно, наверное, будет поверить в то, что именно заботой о вконец обнищавшем народе был движим в своей деятельности фараон. Правдоподобнее будет предположить, что власть служителей культа, несмотря на то что официально фараон тоже принадлежал к их числу – причем считался верховным жрецом всей страны, – становилась опасной для власти самого царя. В связи с чем он и решил приложить грандиозные усилия, чтобы и себя, и свое потомство от этой опасности оградить. Если смотреть правде в глаза, то становится очевидным, что это и была главная причина реформы, задуманной Аменхотепом. Главная, но, разумеется, не единственная. Другие, не столь меркантильные, тоже, без сомнения, присутствовали. Среди них такие, к примеру, полезные для страны причины, как прекращение религиозных распрей, которые на почве многобожия, безусловно, случались; сплочение населения страны благодаря вере в единого для всех небесного владыку и улучшению условий жизни людей в городах и областях за счет богатств, конфискованных у ставших «лишними» храмов других богов. Трудно преувеличить, насколько поклонение разным богам отделяло людей друг от друга, что было на руку верховным жрецам и их свите в каждой отдельно взятой местности. «Разделяй и властвуй» – знаменитая фраза, часто приписываемая Юлию Цезарю, первоисточник которой на самом деле так и остался неизвестен, актуальна во все времена. Идея единого и общего для всех бога могла послужить сплочению египетского народа, как «внутри себя», так и с населением некогда враждебных, а теперь подвластных ему территорий.

3Фараон – в дословном переводе означает «большой дом».
4Урей – головной убор или диадема фараона, представлявшая собой коршуна с распростертыми крыльями и поднявшуюся, словно для нападения, кобру.
5Пта – одно из главных божеств многочисленного египетского пантеона.
6Амон – наряду с Ра и Гором одна из ипостасей бога солнца. В Древнем Египте каждый город поклонялся отдельному богу, что усугубляло разобщенность населения.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24 
Рейтинг@Mail.ru