Что такое хорошо и что такое плохо? – Владимир Маяковский

Сегодня много говорят о религиозном складе ума Сталина, который пытался на основе марксистского учения создать что-то типа новой социалистической религии. Доля истины в таком видении имеется, нельзя сбрасывать со счетов семинаристское прошлое отца народов и, если посмотреть на персонализированные основы социалистического канона, то можно найти несколько забавных параллелей. Так Маркс и Энгельс предстают в некоем симбиозе Бога-отца и Святого Духа, Маркс – творец, явно Бог-отец, а вечно вдохновлявший его, в основном финансово, Энгельс – Святой Дух. Владимиру Ильичу Ленину отводится роль мессии новой религии – коммунистического Иисуса Христа, принесшего пролетариям не закон, а благодать в виде «всесильного и верного учения», а его речи и брошюры – есть проповеди.Соратники Ильича по партийной борьбе – его ученики и апостолы. Состав апостольской группы постоянно подвергался пересмотру как количественно, так и качественно. И число Иуд было множественным, но главный Иуда все же был один – Лёва Троцкий. А Сталину досталась роль Петра – строителя новой церкви. У них и имена качественно схожие, Пётр – камень, Сталин – сталь, твердость духа – главное их качество.Ну, то, что в келье (кабинете) каждого иеромонаха (партийного руководителя) висела икона (портрет) Иисуса-Ленина, а позднее стали вешать и икону Петра-Сталина, это тоже вполне в духе новой религии. Правда, мессия не вознесся в небеса, но тело его не подверглось разрушению, сохранившись в ожидании победы мирового пролетариата. Всё бы хорошо, но возникла потребность в заповедях и в определении грехов. Для этого был разработан «Кодекс строителя коммунизма», но написан он был сухим канцелярским языком, да и появится он только в 1961 году, когда Петра объявит язычником новый патриарх церкви святокукурузный Никита.А что же до этого и как быть с детьми? Пока взрослые верили в Бога единого и всесильного, у деток было полно всякой евангельской литературы, которая служила им ориентиром в мире, наполненном искушениями и соблазнами. Но пролетарская революция старого бога отменила, а новый как-то материалом для формирования правильных детей вовремя не запасся.И тогда за сверхзадачу – создание детского катехизиса от ВКП(б) взялся выдающийся пролетарский поэт. Так и родилось стихотворение с длинным, но многообещающим названием «Что такое хорошо и что такое плохо». В моем советском детстве, казалось, это стихотворение целиком или частично звучало из радио чуть ли каждый день, можно с уверенностью говорить, что это был один из самых мощных рычагов воспитания нового советского человека. Построен он был по четкому принципу: грех и его проявление, а напротив заповедь как в сей грех не впасть. Начинался он с греха беспечного отношения к своему телу и здоровью – Если сын чернее ночи, а добродетель выглядела – Если мальчик любит мыло и зубной порошок, этот мальчик очень милый, поступает хорошо.

Потом шел грех посягательства на чужие жизнь и здоровье – если бьет дрянной драчун, и противоположная ему добродетель – Этот мальчик так хорош, загляденье просто!

Рассматривались в противопоставлении грех небрежного отношения к социалистической собственности и добродетель трудолюбия, грех трусости и добродетель храбрости, но заканчивал поэт той же парой, что и начал – грязью и чистотой. Может быть, он делал это для утрирования и контрастности, плохое есть грязь, хорошее – чистота. А может для того, чтобы закончить стих заранее найденным образом, который казался ему крайне удачным: вырастит из сына свин, если сын – свиненок.

Но про себя могу сказать, что меня выводили из себя строки «тычет в книжку пальчик», я почему-то представлял этого «хорошего мальчика» полным кретином, поскольку очень гордился тем, что могу читать «как взрослый» не проговаривая текст про себя и не водя по буквам пальцем. Поэтому у меня лично желание соответствовать канону Маяковского не возникало, хотя неряшливостью я не отличался, но и чистюлей не был; трудолюбие тоже не было моим коньком, но трудиться приходилось много, кто знает, что такое деревенское детство, тот поймет; трусом в детстве я бы себя тоже не назвал, а вот осторожным – да. Получается, что я был плох и хорош в меру, и это меня устраивало, а стих Маяковского воспринимал просто как вычурную болтовню.

А эта – первая выученная наизусть. Я задалбывал бабушку вусмерть, она читала мне раз по 10 в день. А свинья с обложки вселяла ужас.

В детстве тычущий в книжку пальчик мальчик меня ужасно раздражал, просто тем что елозил этим своим пальчиком по строкам. Сейчас меня раздражает сама идея такого подхода – каждому мальчику по ярлычку. Девочки либо в силу повальной хорошести, либо полной испорченности в категоризацию не включены.Но … книга есть в каждом доме, дети знают ее из альтернативных источников. Остаётся использовать как инструмент просвещения и заставлять думать, в частности о том что мир не черно-белый.