Жан Гемар
Одуванчики

Глава 1

Середина июля. Разрушенная больница. Громыхают разрывы от минометного обстрела. Те, кто может бежать – убегают прочь из каменно-кирпичного барака, спасаясь от вечного плена. Там, где-то на другом конце города, за пазухой у Бога во рву у дороги спрятались две пары маленьких детских глаз. Девочка прикрылась коляской своей маленькой сестры, которая здесь же с ней лежит в грязи. Старшая Оксанка, ей 14, успокаивает младшую:

– Всё-всё, Верунчик! Не плачь! Скоро кончится и домой пойдем.

Оксанка будто бы про себя считала количество выпущенных по её городу снарядов. "Двадцать шесть". Скоро конец. Никогда не стреляли больше тридцати раз подряд. "27, 28, 29, 30". Последние четыре снаряда взорвались в воздухе, не причинив видимого ущерба городу. Тишина. Всё замерло. Только слышны нечеловеческие вопли в парке через дорогу. Женщина в полусознании кричала рядом с ямой от попадания. Недалеко разбросанные детские вещи и – о, ужас! – убитый младенец. Женщина, сорвав голос, утихает и слышно только гортанное рыдание, которое ещё больнее слышать, чем плач. Многие жители, поняв, что обстрел закончен побежали в разные стороны. Некоторые далеко не убежали, подрываясь на сброшенных по всей видимости в последних снарядах «лепестках». «Лепесток» или мина ПФ – коварный враг во время обстрела. В условиях, когда люди стараются убежать либо перепрятаться в более лучшее укрытие, как правило мало кто смотрит себе под ноги. Особенно дети, которые по замыслу врага и являются основной целью этих мин. Ведь дети зачастую принимают красивую зеленый самолетик за игрушку. Оксанка взяла Верку под мышку и бегом направилась в сторону дома. Она бежала босиком по раскаленному асфальту, по разбитому стеклу и веткам деревьев и нежные детские пяточки стачивались будто масло на горячей сковороде, до крови. Издалека раздался пронзительный крик: "Лепестки, стоять, малая!". Солдат российской армии, увидев её, побежал наперерез Оксанке, пытаясь столкнуть ее в сторону. Но Оксанка набрала слишком большую скорость, чтобы просто так остановиться… На секунду ей показалось, что она бежит спринт на соревнованиях в Киеве, не давая шансов соперникам. Но туда ее не взяли… Слишком хорошо она знала русский язык, лучше, чем нужно было! Толчок и Григорий, как заправский регбист или игрок американского футбола (смысл которого не понятен никому кроме самих американцев), укладывает девчонок на газон недалеко от первого "лепестка". Он поднимает глаза и видит перед собой еще один. Горячий пот прошибает его от осознания того, что он мог на него сам наступить. Вот он, буквально на расстоянии вытянутой руки. Оксанка и Верка лежат на газоне, не желая вставать с теплой и мягкой травы. Младшая встала первой. Оксана потянулась к ней рукой, но почувствовала дикую боль в плече. Григорий помогает ей встать.

– Ну ты даешь, малая! – сказал он, – где так бегать научилась быстро? Спортсменка?

– Да! – гордо ответила Оксана – призер Донецка по юниорам!

– А я выходит, что регбист! – насмешливо сказал Григорий – призер по спасению других призеров!

– Выходит, – сказала она, удивляясь как Григорий относится к происходящему вокруг с какой-то непонятной иронией.

– Ну ничего, малая, прорвемся, слышишь?! Что с рукой?

– Вывихнула просто, наверное, – уже более мягко ответила Оксана.

– Давай, посмотрю! Повернись! -, скомандовал Григорий, – так, так, перелома нет точно! Ну тогда можешь выдохнуть! Хочешь подую?

– А зачем это ещё?

– Не знаю, иногда помогает, – втянув плечи в шею ответил Гриша.

Оксана в этот момент посмотрела в сторону младшей сестры. Вера сидела на коленках на газончике и собирала пушистые одуванчики в одну большую охапку, чтобы потом наверняка со всей силы дунуть на них. И полетели ли бы по всем улицам города семена этих сорняков, превращая зеленые лужайки в огненные. Когда Григорий дотронулся до Оксаны, все тело её превратилось в гусиную кожу и она отвлеклась от сестры, но все также смотрела в ту сторону, где сидела Вера. Только непонятное чувство будто бы ослепило её подростковую душу. Она почувствовала такую заботу. Раньше только папа так нежно к ней прикасался, ещё когда был живой. Оксана вспомнила, как он лечил её ободранные коленки, когда ей было как Вере сейчас. И также дул, пытаясь унять шипучую боль от «зелёнки», и приговаривал «у кошки боли, у собачки боли, а у Оксаны не боли». Но папа ушёл её защищать и не вернулся. Осталась лишь шипучая боль от его утраты и воспоминания. И вот опять такое же ощущение – отцовское прикосновение. Правда, Григорию едва ли было двадцать пять. На гладко выбритом лице виднелся фиолетовый шрам в форме буквы Т в районе подбородка. "Наверняка ранение!" – подумала Оксана. Григорий хромал на правую ногу, но лихую девчонку тем не менее он догнал. "Он лежал в госпитале!" – догадалась наконец малая. Действительно, Григорий лежал в госпитале, в который прилетела основная масса снарядов. Ему повезло, и уже в который раз, оказаться на первом этаже рядом с выходом. Он успел услышать издалека звуки приближающейся беды и выскочить без костылей на улицу (Хотя костыли ему больше были нужны для того, чтобы кадрить симпатичных медсестер, проявляющих большую заботу к малоподвижным солдатам). Здесь он увидел, что одна маленькая девчонка тащит другую ещё поменьше прямо на разбросанные рядом с госпиталем «лепестки», и он тут же рванул в их сторону. Нет, не герой! Просто так воспитан был. Всегда старался помогать всем и всех спасать будь то кошка на дереве или случайный прохожий или сослуживец. В один момент он принял решение, что должен спасти этих детей. И у него получилось, могло и не получится. В жизни у Григория все получается случайно. Случайно закончил школу (хотя и не был плохим учеником), случайно пошел в армию, случайно решил стать военным и абсолютно случайно уехал на Украину – защищать слабых беззащитных людей от произвола. Таков уж был наш Гриша. Сердобольный и справедливый.

– Давай, знакомиться, – сказал Григорий и протянул Оксане руку, – Григорий!

– Оксана, Викторовна, Юзова, – по словам ответила Оксана и протянула руку в ответ.

– Ух, ты какая! Прямо Викторовна? – с улыбкой подколол её Гриша.

– Мой папа тоже воевал, моего папу звали Виктор, поэтому Викторовна! Ясно?! – одновременно с гордостью и болью в голосе вскрикнула девочка.

– Ладно-ладно, успокойся! Я ничего плохого не хотел сказать! Ну не хотел тебя обидеть, пойми! Хотел разрядить обстановку, так сказать.

– А я и не обиделась! – сказала Оксана и отвернулась от него к сестре.

Вера по-прежнему сидела на коленках. Вокруг туда-сюда сновали пожарные машины, скорые двигались с невероятной скоростью, казалось на улице было столько много людей, что, если бы сейчас прилетел ещё один снаряд: помогать было бы некому уже. На фоне всего происходящего сидела маленькая девочка и собирала цветы. Вере было не больше четырёх лет, и она не совсем понимала, что творится здесь и сейчас, куда пропал папа. Она мечтательно смотрела на газон и представляла какой она соберет букет для мамы, и как она обрадуется. Солнечные лучи начали пробиваться сквозь густой дым от пожаров и пыли. Один из лучей упал на Веру. Она встала, отряхнула коленки и повернулась к сестре. В её руках уже был огромный букет из жёлтых и готовых сбросить семена белых одуванчиков. Вера была в двух метрах от сестры, но тем не менее, увидев на соседнем газончике ещё парочку больших цветков, побежала через тропинку, усыпанную «лепестками», к ним. Оксана с ужасом побежала за ней. Григорий, стоявший спиной к Вере, успел дернуть Оксану за руку, не понимая, что происходит, просто среагировав инстинктивно. Раздался взрыв, потом еще один и в воздухе опять запахло пылью и запекшейся кровью. Белое облако от одуванчиков зависло над ними и тут же порывом ветра было снесено отсюда навсегда. Маленькая Вера осталась лежать на земле, а её сестра, сделав два шага, упала без сознания. Григорий лишь успел её подхватить и аккуратно положить на траву. Без сомнения Вера была мертва. Она могла бы и выжить, если бы упала назад от мин, но она упала прямиком всем телом на другие мины. Григорий, встав на колени, понимая, что это и его вина тоже, прикрыл лицо грязным кителем и горько зарыдал.

Глава 2

Оксана очнулась в машине скорой помощи. Над ней сидел человек в обычной грязной одежде. Всё лицо его было в саже, русая борода скаталась в ком, а руки держались за поручни старой «буханки». То и дело он перехватывался и вздыхал. Водитель громко ругался с кем-то на переднем сидении, а человек продолжал его торопить:

– Можешь ехать быстрее? Она может не дотянуть, ты понимаешь?! – кричал пассажир, толкая водителя в плечо.

– Я могу, а машина нет! Ты пойми! У неё ресурс кончился ещё при Андропове. Она стояла без движения до четырнадцатого года, понимаешь -, отвечал покрасневший водитель, нервно переключая скорости правой рукой без пальцев.

Пассажир успокоился, но жестами продолжал возмущаться и давить на воображаемые педали ногами. Как будто это помогает, но ему явно было от этого легче. Оксана не видела этого человека, но узнала знакомый голос. «Гриша, – подумала она, значит он опять меня спас». Водитель резко повернул направо, от чего её вдавило в левый бок «буханки». Через несколько секунд резкий поворот налево, и вот Оксана чуть было не слетела с сидения, но молчаливый человек с бородой, опустив руку с поручня, крепко схватил её. Оксана попыталась встать, но он её уложил обратно

– Приляг, родная! Ещё не приехали, – наконец спокойно произнёс мужик

– А где я? – спросила она у него.

– Ты принцесса на карете едешь, – попытавшись улыбнуться, сказал он, – на карете скорой помощи.

– А где? Моя? Сестра? Верочка? – ожидая плохих известий и вспомнив как упала сестра, жалобно, трясущимися губами спросила Оксана.

Мужик отвёл от неё взгляд на заднюю часть машины и кивнул в ту сторону молча, не скрывая накатившиеся слёзы. Оксана от страха даже закрыла глаза. Ей так не хотелось верить в то, что она больше не увидит родное лицо, что больше не будет гулять с малышкой в парке и отвечать на её глупые вопросы. Уткнувшись головой в сидение, она начала тихонько плакать. Но мужик с бородой, положив руку на плечо, успокоил её.

– Рано убиваешься. Может быть, ещё успеем, – сказал твёрдо мужик

– Не плачь, Оксанка, успеем. Спасём твою сестрёнку -, продолжил пассажир, которого по-прежнему не было видно из-за перегородки.

– Конечно, успеем, мы уже рядом совсем -, подхватил водитель и прибавил газу.

Оксана привстала, протерев глаза и уперевшись на локоть. В этот раз её никто не стал укладывать, и она увидела впереди себя за вторым рядом сидений лежащую на носилках Веру с перебинтованной головой. Впервые в жизни она ощутила такое счастье или точнее сказать надежду на счастье. Рядом с Верой сидела женщина в спортивном костюме, поверх которого был надет белый халат. Женщина молчала всю дорогу, но, когда Оксана встала, тут же сказала бородатому уложить её обратно. Мужик приложил к губам указательный палец и всем своим видом показал, чтобы женщина успокоилась и дала девчонке посмотреть на сестру. Женщина поняла его с полувзгляда и отвернулась к окну. Проезжая по широким улицам города, она заметила, что нет никакой паники. Люди не спрятались и в тоже время не бегали, просто продолжали жить, как и до обстрела.

Оксана насмелилась одним взглядом посмотреть на раненую сестренку, но, подняв голову, тут же засунула её в плечи и посмотрела на женщину. У неё никак не укладывалось в голове: почему она такая спокойная. Яна, так звали женщину, за семь лет повидала многое: и мертвых солдат, и мертвых гражданских, и мертвых детей, и своих в том числе. Было двое, но не осталось ни одного.

Яна работала медсестрой в детской клинической больнице, ей было тридцать лет, хотя выглядела она гораздо старше своих лет. Неудивительно. В один день потерять всех родных не каждый сможет стойко перенести такое горе. И это горе в полной мере отпечаталось на её лице, выступив глубокими линиями морщин и сединой волос. Яна в тот «обстрельный день» была на дежурстве и ей повезло, если можно так сказать. Каждый день после похорон родных она пыталась найти и свою смерть на поле боя. Бегала под снарядами, помогая раненым и оказывая им первую помощь. Но Бог никак не поддавался на её провокации. И вот она вернулась в родной Донецк. В отпуск. И здесь её тоже застал обстрел и здесь она побежала помогать раненым, и здесь до неё не достало.

Бородатого звали Кирилл Сергеевич. Он в группе молодых врачей приехал лечить бойцов. Доброволец с Алтая. В марте он попросился на фронт, но его главный врач решил, что на передовой ему не место и попросил за него. Кирилл Сергеевич был первоклассным специалистом. Про таких говорят «врач от Бога». И, как оказалось, неспроста. Он настолько грамотно зашивал бойцов, что спас за четыре месяца целую роту солдат. В день обстрела он гулял с Яной. Для неё это было отдушиной, что рядом появился человек, которого она понимает с полуслова. И для самого Кирилла Яна стала самым родным человеком. Дома его никто не ждал, кроме пациентов. Родители его давно развелись и со временем умерли по одиночке. Кирилл, ещё будучи студентом медуниверситета, не смог никак им помочь. Поэтому изначально планирующаяся на месяц командировка затянулась. Да и здесь ему работы хватало.

Оксана увидела перебинтованную голову Веры. Зрелище не для слабонервных. Все бинты насквозь были в крови. Если никогда с этим не сталкиваться и не знать, то можно подумать, что бинты и вовсе не белые, а красные. Можно сказать, что багрово-красные. Оксана ещё раз более решительно глянула на носилки.

– Ну что ты шныряешь? А? Туда-сюда? А? Заёрзала, твою мать! – резко, что даже водитель с перепугу включил не ту передачу, крикнула Яна.

Оксана виновато посмотрела на неё. Она бы никогда не могла подумать, что эта спокойная и, в каком-то смысле, флегматичная женщина так громко может кричать. У неё закружилась голова не то от шума, не то от переживаний, и она решила всё-таки прилечь. Напоследок всё же спросив у бородатого:

– Она выживет?

Кирилл Сергеевич, понимая, что не ответить он не может, сказал:

– Понимаешь, твоя сестра схватила две мины, два лепестка? Ногу мы навряд ли сможем ей вернуть.

Он ненадолго замолчал, как бы выпытывая реакцию девочки на страшное начало разговора. Оксана, погруженная в серьёзность всей ситуации, тем не менее стойко выдержала эту новость.

– А ходить она сможет? На одной ноге? Может быть, на костылях? Я видела, что сейчас делают протезы, похожие на настоящую ногу, а? Вы же поставите ей протез? Я буду ей всегда помогать, и вам буду помогать, – без умолку тараторя, спросила она.

– Я… Я не могу так сразу тебе ответить… – он начал прятать от Оксаны взгляд. Он прекрасно понимал, что речь сейчас идёт не о том будет ли ходить её сестра, а о том, чтобы вообще она смогла выжить. Раны были очень серьёзные. Нога висела на коже, руки и лицо девочки также были поражены. Девочка со всеми своими ранениями чудом осталась жива. Если она и выживет, то вся её жизнь будет пропитана этой болью. Яна, видя, как тяжело Кириллу отвечать на вопросы, взяла инициативу в свои руки.

– Так послушай меня внимательно, – начала строго говорить Яна, – мы не ставим протезы, мы не волшебники, мы просто оказали ей помощь и сейчас другие врачи будут решать, что делать с твоей сестрой. Дай Бог, она выживет.

– Конечно, выживет, ну что ты говоришь такое, – подхватил Кирилл

– Я говорю правду. Лучше сразу сказать, как есть. Она сейчас будет верить и надеяться, а исход неизвестен, – прямолинейно продолжила Яна

– Надежда всегда есть, – сказал Кирилл и погладил Оксану по голове, приговаривая – всё будет хорошо, слышишь. Всё наладится.

Оксана, потерявшая отца, была единственной помощницей для мамы. Когда родилась Вера, его уже не было, поэтому она взяла на себя заботу о сестре. Стиралась и готовила с десяти лет, гуляла с ней, когда мама была на работе. Она очень любила сестрёнку, больше мамы, больше папы, больше себя. И теперь, когда она лежит вся перебинтованная, Оксана больше всех винит себя. Нет, не Вера сейчас борется за свою жизнь, а Оксана мысленно борется с её смертью.

– Ты помолись, Оксан! – тихо сказала Яна, – помолись – легче станет!

Оксана не была верующей. За последнее время многие в Донецке отвернулись от веры. Люди видели смерть своих родных и близких вживую, не по телевизору и не в кино. Трудно верить в Бога, молится и ходить по краю каждый день, не зная добежишь до укрытия или нет. Правда, спустя время некоторые всё же возвращались к иконам, доставая и отряхивая от пыли спрятанные образа. Всё же верить нужно, а уныние– страшный грех! Наши солдаты шли в бой, несмотря ни на что, и мы не должны унывать.

Оксана вдруг вспомнила, как папа учил её креститься. И она начала шёпотом произносить заветные слова: «Отче наш сущий на небесах, да святится имя Твоё, да придёт Царствие Твоё, да будет Воля Твоя…» И, к своему удивлению, полностью прочитала молитву, которую читала последний раз пять лет назад. По груди у неё прокатилась теплая волна спокойствия и умиротворения. Оксана с благодарностью посмотрела на Яну. У неё сложилось впечатление, что та действительно всё прекрасно понимает, сострадает ей, но по каким-то известным только ей причинам, не ищет слов утешения и не хочет обещать того, что под вопросом, в чём она сама сомневается. Объяснить поведение Яны легко мог водитель буханки. Два года назад Яна ехала с ним. Абсолютно идентичная ситуация. Только на месте Веры был её сын. Врачи всю дорогу успокаивали её. Уверяли её, что он выживет. Но чуда не произошло. С тех пор она сама никому и никогда не даёт надежды.

На переднем сидении продолжался горячий спор между водителем и молодым парнем.

– Что ты меня учишь? Садись тогда сам и покажи, как надо! – негодовал водитель.

– Да езжай ты уже скорее, я к тебе больше лезть не буду, – выдохнул парень.

За следующим поворотом показалась больница. Кирилл Сергеевич, взявший паузу в диалоге с Оксаной, наконец радостно засуетился. Он до последнего верил в лучшее. Поменявшись местами с Яной, приготовился помогать нести Веру. Яна, пересев ближе к Оксане, постучала по стеклянному перекрытию между кабиной и салоном.

– Эй, солдатик, не отвлекай Валентиныча! Мы и так быстро приехали, а ему ещё возвращаться. Не нужно на него рычать. Мы сами все на нервах, ещё ты подливаешь!

Солдатик повернулся всем туловищем к салону, и Оксана увидела, что это действительно был Григорий.

– Послушайте, гражданочка, я вам не солдатик! Я вам товарищ капитан, уважаемая! Если у вас нервы ни к чёрту, то, поверьте, у меня их вообще нет, – Григорий как можно ласковее ответил Яне, улыбнувшись сквозь зубы.

– Прошу прощения, товарищ капитан, – ёрничая, начала Яна, – но у нас, как бы это сказать… Гражданка, хоть и прифронтовая. Это вы там у себя в части командуйте своими водителями, а здесь не надо. Глаза Яны наполнились невероятной жестокостью и встретились с глазами Григория, который понял, что проиграл этот бой. Гриша перевёл разговор, увидев, что Кирилл также не по-доброму смотрел на него из глубины салона.

– Как девочка?

– Неважно

– Как понять «неважно»?

– Так и понять. Н-Е-В-А-Ж-Н-О, – по буквам ответил ему Кирилл.

– Мне очень важно, если вам всё равно, то мне нет, – Гриша рассердился.

– «Неважно» – значит плохо, а не потому, что нам не важно, как она, – тоном учительницы сказала Яна.

– Послушайте, вы свои уроки, оставьте для своих детей, – сказал, не подумав, Гриша и покраснел.

Валентиныч по дороге между спорами успел рассказать ему про Яну, но слово – не воробей уже. Яна едва напрягла голосовые связки, Валентиныч включил пятую, а Кирилл, предчувствуя дальнейшее развитие ссоры, отвлек внимание всех криком: «Приехали!»

– Солдафон, – фыркнула Яна, но не стала продолжать. Ей самой уже порядком надоело спорить с ним. Григорий тоже не стал продолжать этот неуместный конфликт, притворившись будто не услышал последнюю фразу.

«Буханка» подлетела к главному входу госпиталя, где, как муравьи, бегали люди в синих пижамах и белых халатах. Раненых привозили не только на скорых, но и на гражданских автомобилях, однако это не создавало никаких проблем для свободного подъезда других машин. Персонал госпиталя работал на износ, но никто не возмущался. Врачи прямо на улице проводили первичный осмотр и распределяли кого куда уносить. Если раны были чересчур серьёзные, командовали нести в операционную и тут же бежали следом. Во всём этом можно было увидеть невероятную слаженность несмотря на все трудности и несовершенство в целом всей структуры здравоохранения новой республики. Да тут уж не до реформ, с каждодневными-то обстрелами. Тут главное – люди. Наши люди приспосабливаются к любым условиям, к любым трудностям, но, как и прежде остаются людьми. Ни один политтехнолог, никакой ученый не сможет объяснить этого феномена. Скорее всего, это где-то на уровне подсознания, либо ДНК. Необъяснимо.

Когда врач подошёл к «буханке», где была Вера, Кирилл уже выскочил через заднюю дверь. Григорий, почти не дождавшись пока машина остановится, начал выпрыгивать из кабины. Валентиныч с негодованием и цоканьем посмотрел на него. «Убьётся, ей-богу, этот капитан раньше времени!» – подумал он, включил нейтраль и уставился в зеркало заднего вида, наблюдая за происходящим из машины. Валентиныч отбегал уже своё. Три осколка в подарок на свой день рождения он получил в прошлом году. В позапрошлом году он лишился пальцев на правой руке в бою и был комиссован. Пережил клиническую смерть, встал на ноги и … пошёл добровольцем на скорую. Просто по убеждениям он не смог остаться в стороне. Вот они – несгибаемые граждане Донбасса. Где все как один герои! Вообще-то сложно на Донбассе найти хотя бы одного человека, которого бы не коснулась эта война.

– Яна! Помоги мне! – крикнул Кирилл.

– Я тебе помогу! Что делать? – сказал подбежавший Григорий.

Кирилл не ждал от него помощи. Тем более он минуту назад готов был с ним подраться из-за Яны. Однако Яна молчаливо кивнула, простив капитана, и Кирилл смиренно согласился на помощь.

– Хватай носилки и понесли быстрее внутрь, – скомандовал Кирилл.

Григорий без лишних слов схватил носилки за ручки, Кирилл запрыгнул обратно в машину, схватившись с другой стороны носилок. Врач, который распределял раненых, указал рукой на вход правее центрального. Над этим входом висела написанная от руки на белом куске ватмана надпись «Тяжёлые». Григорий сглотнул слюну в пересохшем от волнения горле. «Значит, всё очень серьёзно» – подумала Оксанка, увидев куда несут Верочку.

Потом она спросила у Яны, немного стесняясь и остерегаясь:

– А мне что делать? Куда мне идти?

– Со мной пойдёшь, не отставай только, – ответила Яна.

– Маму надо предупредить! Она же знает какой район обстреляли. Ей наверняка сказал кто-нибудь. Соседи нас видели в парке. Она очень будет волноваться. Дайте телефон, – как заговорённая пролепетала Оксана.

– Слушай меня, девочка, – Яна схватила её за плечи и встряхнула аккуратно, – мама твоя здесь и работает! Я сейчас её найду, а ты иди в приёмном посиди, только не уходи, поняла?

До Оксаны только после Яниных слов дошло куда они приехали и кто вообще такая Яна. Вспомнила своего одноклассника Никиту, с которым они раньше очень сильно дружили, и некоторые девочки даже ей завидовали, но они действительно были только друзьями. Потом он резко пропал, а позже в школе на классном часу сообщили, что Никита попал под обстрел вместе с братом. Спасти их не удалось. Оксану словно молнией ударило: «Эта женщина и есть мама Никиты!». Она видела её на похоронах, когда они приходили хоронить ребят всем классом. Мама Оксаны Галина работала в этой самой больнице. Но так как Оксана всю дорогу пролежала, она не заметила куда их привезли. Яна исчезла из виду в темных коридорах здания и через минуту вышла обратно с расстроенной женщиной под руки. Женщина утирала лицо от слёз, на голове у неё набекрень лежала медицинская пилотка, халат распахнут, ноги её не то заплетались, не то от природы были такими, но скорее всего первое. Яна обняла женщину и что-то сказала ей в лицо, взяв её спереди за затылок. После этого женщина резко встрепенулась и решительно пошла в сторону буханки. Оксана стояла, как вкопанная на том же месте и наблюдала за Яной и за женщиной. Настолько она была шокирована, что даже сразу и не узнала собственную мать. Галине было тридцать три года, но она, как и многие женщины города-героя Донецка, выглядела старше. Конечно, не сильно, но десять лет к своим прожитым добавилось точно. Но тут и говорить не о чем: в этом городе год шёл за два. Поэтому многие жители казались старше, чем им было. Галина на расстоянии двух-трёх шагов от дочки упала на колени.

– Мамочка! Вставай, пожалуйста! —сказала, подбежавшая Оксана.

– Не могу! Нет сил, дочка! Как же так случилось? Неужели Он ничего не видит? – навзрыд прокричала Галина, достав из-под одежды крестик.

– Галя, вставай! Не нужно здесь, понимаешь?! – вмешалась Яна

– Мамочка! Вставай! Веру ранило, – Оксана не нашла нужных слов, чтобы побыстрее поднять маму с дороги. Она хорошо понимала, что Вера для мамы имела большое значение. Да, она знала, что младших всегда любят больше, пока они дети. Она иногда и себя ловила на мысли, что любит сестренку больше других. Быть может, даже себя.

– Что с ней? Где она? – продолжила Галина причитать, обратившись к Яне

– Веру повезли на операцию. Скорее всего понадобится кровь. Кирилл тоже там – как по протоколу произнесла Яна. – Шансы есть, но небольшие.

Оксана поглядела на Яну, как зверь на добычу. Меньше всего ей хотелось, чтобы кто-то распоряжался шансами её сестры. Более того, почему-то Оксана посчитала, что она намеренно говорит так бездушно и сухо, чтобы чем-то обидеть её маму. Но Галина, закалённая потерями, успокоившись, так же сухо спросила:

– В тяжёлое повезли?

– В тяжёлое

– Кто врач у Веры?

– Копытский и Кирилл с ним.

– Копытский – это хорошо

– Конечно, хорошо. И то, что Кирилл с ним – тоже хорошо.

– Да, конечно

Оксана решила прервать их диалог вопросом, но её, кажется, никто не хотел слушать.

– А ещё Гриша с ними! Он тоже поможет, – настойчиво встряла она.

– Какой ещё Гриша? Соседский что ли? – удивилась Галина.

– Да не слушай ты её, Галь. Там солдафон один с нами приехал. Капитан какой-то, – скуксившись, сказала Яна.

– Он хороший! Это он нас с Верой спас, – поглядывая на мать, продолжила Оксана.

– Выходит, что не всех он спас, – монотонно подытожила Яна.

Галина не совсем понимала, о чем они говорили. Для одной этот незнакомец был героем, для другой по всей видимости антигероем. Но одно она поняла совершенно точно: одну её дочь он всё-таки спас и другую не бросил – поехал с ними.

Из «тяжелого» выбежал Кирилл, ища глазами кого-нибудь знакомого, и увидев и Галю, и Оксану, и Яну вместе, немедленно с криками побежал к ним.

– Спасли! Спасли! – радостно кричал Кирилл. – Она выживет! Она выживет!

«Вот оно счастье!» – подумала про себя Оксана. «Прости меня Господи за злые слова!» – про себя сказала Галина. Как часто бывает, что отчаяние затмевает веру. Но Господь всё видит и всё слышит, иногда принимая решения неподвластные нашему разуму. Так и здесь Он не дал умереть невинному ребёнку, для которого, казалось бы, всё закончено, и пожалел мать несмотря на её скепсис. Ведь она, хотя и находилась в отчаянии, не снимала крестик и не прекращала молится. Может быть, посторонние этого и не слышали, но в душе Галина продолжала верить.

Кирилл, успевший навести порядок с одеждой, подбежал к Яне и крепко обнял её. «Вот это любовь!» – подумала Оксана. Кажется, и она уже влюбилась в своего спасителя Григория и, глядя на счастливые лица медиков, представляла, что её также обнимут и поцелуют.

– А где Гриша? – спросила Оксана у Кирилла.

– Давно ушёл! – удивился он, – он же не врач. Он только помог занести в операционную и сразу же вышел.

– Как? Он же нас спас? Зачем вы его выгнали? – возмущённо сказала Оксана.

– Послушай, деточка, ему, наверное, на службу нужно. Его наверняка потеряли, – встряла в диалог Яна, закрыв своим телом любимого человека от недоброго взгляда девочки.

Оксана была недовольна, что Григорий мог уйти не попрощавшись.

– Да какой там Гриша, доча? Пошли навестим Веру!

– К ней пока что не надо заходить. Сами понимаете. Через пару часов если только, – понизив яркость эмоций, сказал Кирилл.

– Ну а как она в целом? – спросила Галя.

– Ты меня извини, Галя, но ногу мы так и не смогли вернуть ей. Нужен будет протез. Потом подойдёшь к Копытскому, он даст рекомендации, – ещё грустнее сказал он.

Галина посмотрела на него остекленевшими глазами и в этот момент Кирилл ей сказал: «Но она безусловно будет жить!» Галина поправила медицинскую пилотку, вытерла слёзы и взяла Оксану за руку, направившись к больнице. Кирилл и Яна сели в «буханку». Валентиныч завёл машину и спросил их:

– Обратно?

– Ну шо ты спрашиваешь? Ей-богу. Поехали там ещё нужна наша помощь! – бодро ответили молодые в голос и рассмеялись, радуясь, что хотя бы одну жизнь сегодня они смогли спасти.

Тем временем навстречу Галине и Оксане вышел Григорий. Лицо Оксаны покраснело, словно солнце на заре зимой. Она одёрнула маму со словами: «Это Гриша». Галина посмотрела на высокого широкоплечего молодого солдата. Ей сразу примелькались его погоны. Они были такие же, как у её пропавшего без вести мужа. Четыре одинаковых звезды блестели золотом на его плечах. Его обаятельная улыбка вкупе с ярко-голубыми глазами действительно могли свести с ума не только девчонку, но и взрослую вдову.

– Здравствуйте, меня зовут Григорий, – протянул руку Гриша.

– Здравствуйте, Галина, – робко протянув руку навстречу, сказала Галя.

– Вы извините меня за самодеятельность, – Григорий улыбнулся во весь рот, – но я тут проходил мимо и решил помочь вашим дочерям.

Галина раскраснелась и, пытаясь найти нужные слова благодарности, продолжила:

– Я… я… Мы очень сильно благодарим Вас за это!

– Всё в порядке. Как говорится, «солдат ребенка не обидит».

– Но всё же мы очень Вас благодарим за помощь, – как глупая школьница, стесняясь и опуская глаза, сказала Галя.

Всё это время Оксана с восхищением смотрела на Гришу. Там на площади она даже не обратила внимание на то, какой он был высокий, под два метра ростом. Его фигура возвышалась над ней на две, а то и на три головы, поэтому она глядела на него снизу вверх. Оксана не прислушивалась к его диалогу с мамой: ей было не важно о чём они беседуют, хотя нужно было понимать, что между ними явно промелькнула какая-то искра. Но в её мыслях она, только она имела право на любовь с Гришей. Эта девочка-подросток решила, что он её «принц на белом коне», что именно он станет её возлюбленным. Эта маленькая девчонка, которая ещё вчера играла в куклы с младшей сестрой, внезапно влюбилась, как это часто случается в таком возрасте. Конечно, ей и до этого нравились мальчики, с некоторыми она даже дружила, но, как правило, это была лишь юношеская дружба, не более. А тут! В сердце у Оксаны разгорелся настоящий пожар. Она стояла и вслушивалась в каждое слово Григория, оценивая не смысл и не подтекст сказанного, а лишь тембр его голоса, будто голосом он, как на гитаре, шевелил струны её души. И не какое-то там фламенко с его быстрым темпом, а нежную медленную балладу о любви.