Евгений Павлович Иванов
Музыки верный солдат. Воспоминания
Составитель Юрий Евгеньевич Иванов
© Евгений Павлович Иванов, 2024
ISBN 978-5-0055-3375-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Предисловие историка
Ивановская земля богата талантливыми людьми, и одним из них по праву можно назвать Евгения Павловича Иванова – бессменного художественного руководителя Ивановской областной филармонии с середины 1950-х до середины 1980-х годов
Выпускник Московской консерватории – он весь свой музыкальный талант, организаторские способности посвятил развитию музыкальной жизни края. Его тепло вспоминают многие музыканты, в профессиональном становлении и творческой деятельности которых Евгений Павлович сыграл большую роль. Большинство жителей Ивановской области не знали его лично, но помнят богатую музыкальную жизнь нашего края в те годы, когда он возглавлял филармонию.
Высокообразованный, но очень скромный, деликатный человек, он сделал культурную жизнь региона яркой, самобытной, наполненной встречами с выдающимися музыкантами и композиторами. Во многом этому способствовало то, что после учебы в столице у него были хорошие контакты с московскими музыкантами.
В своей книге Евгений Павлович рассказывает о фронтовых друзьях, трудных верстах войны, послевоенной учебе в Московской консерватории, работе в Иванове. Особенно интересно читать листы воспоминаний, связанных с культурной жизнью нашего края. Перед мысленным взором проходит галерея талантливых, любимых жителями нашей области людей, с которыми Евгения Павловича Иванова свела профессиональная деятельность, переросшая в дружбу: Л. Раскатов, П. Куприяновский, трио «Меридиан» и многие другие артисты, музыканты. Интересны страницы, повествующие о творческой работе Е. П. Иванова с танцевальным коллективом «Молодость», Хором текстильщиков, ансамблем из интердома «Красное пончо». Будучи сам влюбленным в свою работу, Евгений Павлович ценил профессионализм, творческую самоотдачу в других.
Воспоминания Е. П. Иванова ценны, значимы, интересны для очень многих. Чем дольше в них вчитываешься, тем больше попадаешь под магию неторопливой, вдумчивой интонации. Профессиональные организаторы концертной деятельности найдут в них богатейший материал о том, как надо выстраивать сценарный план концертов разного уровня, примеры психолого-педагогических особенностей работы с профессиональными и самодеятельными коллективами, анализ форм и методов совместной работы различных организаций (филармония, советские, партийные, комсомольские органы, творческие коллективы и т.д.). Специалисты историки и культурологи, благодаря цепкой памяти, историческому чутью Евгения Павловича вместе с ним могут «пройти» дороги Великой Отечественной войны, погрузиться в социокультурную атмосферу послевоенных Москвы и Иванова.
Проблема взаимоотношений интеллигенции и власти всегда вызывала много дикуссий. Из мемуаров Е. П. Иванова видно, что работать под постоянным контролем властных структур было не просто. Но такт, деликатность, высочайший профессионализм Евгения Павловича позволяли ему выдерживать свою линию в организации и построении программ ответственных концертов. В условиях так называемого застоя 1970-х – начала 1980-х годов музыкальная жизнь Ивановской области была очень насыщенной и разнообразной. Чего стоит одна только «Красная гвоздика» – ежегодный фестиваль искусств на ивановской земле, на который приезжали самые известные в стране художественные коллективы и артисты. Особенностью концертной деятельности тех лет были выступления деятелей искусств перед трудовыми коллективами прямо на фабриках и заводах.
Все в мемуарах Евгения Павловича интересно, глубоко по содержанию.
Галина Анатольевна Будник,доктор исторических наук, профессор кафедры истории, философии и права Ивановского государственного энергетического университета
Предисловие товарища по консерватории
С Женей Ивановым я познакомился в конце 1940-х годов. У меня сохранились самые теплые воспоминания и о первой встрече с ним, и о последующих. Мы были молодые, наполненные бескорыстными чувствами, идейные комсомольцы. Большим нашим счастьем было ходить на симфонические концерты, в Большой театр, и счастьем было обрести многих друзей, специалистов разных музыкальных профессий. Среди них – скрипачи Ю. Ситковецкий, Э. Грач, дирижеры-хоровики А. Юрлов, В. Минин, пианистка Б. Давидович. Особую группу составляли композиторы – Берт Аранович (А. Бертрам), Андрей Эшпай, Зарик Сарьян, Сулхан Цинцадзе, Вели Мухатов, Григорий Шантырь. На нашем теоретико-композиторском факультете мы создали творческий кружок, из которого потом выросла молодежная секция Союза композиторов СССР.
У нас была очень живая дружественная атмосфера. Благодаря нашему энтузиазму мы стали выпускать большую стенную газету, её оформлял Зарик Сарьян в мастерской своего великого отца Мартироса Сарьяна, который однажды, глядя на наше творение, сказал: «Зарик, джан, все хорошо, но нельзя ли добавить еще желтого и фиолетового?» Все это было счастье и радость…
Сложным было то, что каждый год выходили «партийные документы». Они подвергали уничтожающей критике сначала поэзию – а у нас в доме был культ Волошина, Ахматовой, Анненкова, Блока, Бунина (я писал музыку на его стихи), потом досталось и кинематографу, а ведь и там были великие достижения. Наконец, 1948 год, который фактически выжег всю советскую музыкальную классику. А я любил Восьмую симфонию Шостаковича, перед войной слушал замечательную «Поэму о Сталине» Хачатуряна и Пятую симфонию Шостаковича. Я понимал, что это великая музыка. Затем последовали непонятные вспышки антисемитизма. Все это переживалось очень тяжело. Нарастала атмосфера двоедушия, двоемыслия… А ведь у нас была идейная и дружная комсомольская организация. И в комитете комсомола, и в факультетских комсомольских организациях были близкие нам по духу люди, ставшие в будущем выдающимися музыкантами. Во всей нашей работе царил дух дружественности, дух стремления к справедливости. У нас было с кого брать пример: лекции в Московской консерватории им. П. И. Чайковского вели крупнейшие ученые и музыковеды – Грубер, Конен, Ливанова, Левашова, Мазель, Цуккерман, Мутли, Скребков, Келдыш. А в коридорах мы встречались и здоровались с Нейгаузом, Гольденвейзером, Игумновым, Ямпольским, Свешниковым…
Что особенно привлекало в Жене? Это – душевная чистота, открытость характера, порядочность, великолепные организаторские способности. Спустя несколько лет, уже в середине пятидесятых годов, я узнал, что Женя стал художественным руководителем Ивановской филармонии. Мне очень хотелось с ним встретиться, у нас было о чем поговорить, о чем вспомнить, но нам в те годы увидеться не довелось. И уже позже, когда однажды он зашел в редакцию «Советской музыки», мы встретились и были очень рады этой встрече!
Юрий Корев,главный редактор журнала «Советская музыка» – «Музыкальная академия» (1970 -2012 гг.),Заслуженный деятель искусств РСФСР,Почетный деятель Союза композиторов России.
Предисловие коллеги по Ивановской областной филармонии
Автор «Воспоминаний» – заслуженный работник культуры РСФСР Евгений Павлович Иванов – был и остаётся одной из знаковых фигур культурной жизни Ивановской области. Более 30 лет Е. П. Иванов занимал должность художественного руководителя Ивановской областной филармонии. Его вклад в развитие концертной жизни Ивановского края огромен.
Именно при Евгении Павловиче в Иваново стали чаще приезжать исполнители академических жанров, причем большинство из них – обладавшие всесоюзным и мировым признанием. Известнейшие люди, обладатели званий народных, заслуженных артистов, всегда с удовольствием гастролировали в нашем городе, отмечая теплый приём и хорошие условия для выступлений. «Так не всегда бывает в других филармониях страны», – неоднократно приходилось слышать от приезжавших в Иваново деятелей культуры. В этом, без сомнения, была заслуга Е. П. Иванова.
А как много кардинально нового Евгений Павлович внёс в деятельность вверенной ему филармонии!
Прежде всего, это организация музыкально-литературного лектория для детей и юношества, к работе которого Евгений Павлович привлек лучшие творческие силы филармонии. За тридцать лет, с середины 50-х до середины 80-х годов прошлого века, были проведены десятки тысяч концертов и просветительских программ в школах, ВУЗах, в концертных залах городов области и на сценах сельских клубов. Именно при Е. П. Иванове в филармонии появился Камерный оркестр, а затем Ансамбль русских народных инструментов «Истоки».
Благодаря Е. П. Иванову в 70-е годы, наряду с выступлениями известных ведущих исполнителей страны (вокалистов, инструменталистов), в нашем городе начинаются регулярные концерты Студенческого симфонического оркестра Московской консерватории.
Ещё одним новым шагом в культурной жизни области стали летние сезоны Садово-парковой музыки, в которых, в качестве основных исполнителей, участвовали Эстрадно-симфонический оркестр Ивановской киносети и Военно-духовой оркестр Ивановского гарнизона.
Венцом творческих инициатив Евгения Павловича стал ежегодный Всесоюзный фестиваль искусств «Красная гвоздика», который начал проводиться в г. Иванове с 1976 г. Для участия в фестивале Ивановская филармония приглашала выдающихся советских мастеров музыки: Большой симфонический оркестр центрального телевидения и всесоюзного радио, Государственную республиканскую хоровую капеллу им. А. А. Юрлова, пианиста Эмиля Гилельса, певицу Ирину Архипову и других именитых исполнителей. Этот фестиваль получил признание не только в нашей стране, но и за рубежом.
Публикуемый здесь воспоминания Е. П. Иванова освещают различные этапы жизни Евгения Павловича: военные годы, учебу на теоретико-композиторском факультете Московской государственной консерватории им. П. И. Чайковского (диплом Евгения Павловича Иванова подписан самим Д. Д. Шостаковичем), чтение лекций о музыке в Ивановской области, а также работу в качестве режиссера больших сводных праздничных концертов г. Иванова и Ивановской области.
И хотя воспоминания носят в достаточной степени личный характер, в них высвечивается повествование о духовной жизни человека – представителя эпохи послевоенных десятилетий. Причём представителя когорты лучших! Вот только несколько штрихов из жизни Евгения Павловича, позволяющие это утверждать:
уход добровольцем на фронт в 17 лет, несмотря на наличие отсрочки;
– трепетная любовь к русской земле, к родному краю – после окончания Консерватории Евгения Павловича оставляли работать в Москве, но он предпочел вернутья в свой родной город;
– наконец, подлинная преданность главному делу своей жизни – музыкальному искусству, не случайно, сын Евгения Павловича – Юрий Евгеньевич Иванов, подготовивший к изданию эту книгу, назвал её «Музыки верный солдат».
Необходимо сказать еще и о тех важных человеческих качествах, которые остались в памяти всех, кому посчастливилось общаться с Е. П. Ивановым лично. Это – интеллигентность, скромность, потрясающее чувство выдержки и такта, которые не изменяли ему ни в общении с власть предержащими, ни с подчинёнными. Евгений Павлович обладал редким свойством всегда оставаться в тени своих творческих достижений и побед.
Эта книга, несомненно, будет интересна всем, кто помнит Е. П. Иванова. А ещё – всем, кто захочет окунуться в атмосферу послевоенной жизни нашей страны, и кому интересно узнать о духовных исканиях молодых людей нашего, пока ещё не столь далёкого прошлого.
Надежда Степановна Карпова,лектор-музыковед Ивановской областной филармонии
I. Военные годы
Лейтенант Е. П. Иванов
«Началась война. Что делать? Заканчивать музыкальное училище, используя отсрочку, или… Ну, разумеется, как мог я, секретарь комитета комсомола школы, остаться дома, музицировать на рояле, когда мои друзья-одноклассники один за другим отправлялись в армию!..»
«Я вошел в лес, прошел по тем местам, где находились наши землянки. Какие-то ямки можно было обнаружить, но всё, конечно, заросло, как-то сгладилось, и свежему взгляду вряд ли покажется, что здесь когда-то стояла боевая, гвардейская, отважная и озорная бригада воздушных десантников.
Взволновало меня увиденное. Вспомнилось многое-многое… Дорогие мои однополчане! Как дружны, как близки мы были друг другу! Незабываемая страница жизни!..»
Е. П. Иванов, «Воспоминания»
1941
22 июня 1941 года: «Ну, это ненадолго…»
Отсрочка от призыва и отказ от нее
Согласие мамы на отправку на фронт несовершеннолетнего сына
Отбытие в армию 10 августа 1941 г.
Военный лагерь запасного стрелкового полка под Горьким, голодный месяц
Отбор в группу для учебы на курсах военных переводчиков
Переезд из военного лагеря в Горький, затем в Москву
Начало дружбы с Шамилем Агишевым из Казани
Четырехмесячные курсы военных переводчиков при 2-м Московском Государственном институте иностранных языков
Интенсивность занятий немецким языком
Бомбежки Москвы
Построение для отправки на фронт 5-го или 8-го октября 1941 г., начальник военного факультета генерал-майор Биязи отстаивает у командования свое решение не отправлять курсантов на фронт
Эвакуация в Ставрополь-на-Волге Куйбышевской области 10 октября 1941 г.
Беженцы из Иванова и ложные слухи о бомбежках Иванова
Субботник в Жигулевских горах и случай с баржой на обратном пути
22 июня в 12 часов дня я был дома с бабушкой – Анастасией Афанасьевной Рыбаковой. Мама в это время была на базаре. И вот из радиорепродуктора, типичного для того времени и стоявшего в большой комнате в том же углу, что и всегда, мы вдруг услышали сообщение о начале войны… Помню свои первые слова, которые я сказал бабушке: «Ну, это ненадолго…» Так считали тогда многие люди, впитавшие дух эпохи, воспитанные тем временем…
Прежде всего подумали о папе1, ведь он только накануне выехал в Москву, где и застала его война. В свою часть ему теперь, конечно же, не добраться… Что будет с ним?..
Известие о начале войны было страшным ударом для мамы2, круто изменившим в жизни все. В то время она работала в полку, где служил отец. Переживания за судьбу мужа, огромные материальные потери для семьи – ведь они с отцом уже переехали на новое место службы, отвезли туда все ценные вещи. Там же находились и запасы продуктов, приготовленные для всей семьи на лето, и туда же, через несколько дней после папы, должны были выехать и мы с мамой. И, наконец, за время работы там было приобретено немало новых добротных вещей. Мама оказалась в Иванове лишь с той одеждой, в которой приехала за мной… И новая её тревога – должен быть призван в армию и я, а она останется одна в доме с больной матерью, не имея работы. И в условиях войны – содержать еще и дом, требующий немалых средств и просто физических сил… Да и вообще – что будет? Ведь началась война!.. Мама, естественно, осталась в Иванове.
В июне 1941 г. я окончил десять классов общеобразовательной школы и три (из четырёх) курсов музыкального училища. Учился я очень хорошо, все верили, что в будущем я пойду в консерваторию и стану музыкантом и потому, видимо, кто-то решил предоставить мне отсрочку от призыва в армию для окончания музыкального училища, и отсрочку мне предоставили. И это было сделано ещё до начала войны.
Любопытно, что в результате допризывного медосмотра и последовавшей затем беседы я получил направление в лётное училище! Не могу понять – почему… В аэроклубе я не занимался, к технике всегда был равнодушен, физическим совершенством, кажется, не отличался… Единственной страстью моей была музыка, ради которой в 30-й школе меня освободили даже от уроков труда (кстати – напрасно, я об этом очень жалел).
Евгений Иванов, школьная пора
Если у меня не было противопоказаний в отношении службы в авиации, то моё согласие, конечно же, было связано с другим. В те годы кумирами молодёжи были герои-лётчики, «сталинские соколы». И вот это обстоятельство и, конечно же, возможность заявить знакомым девчонкам, что и ты скоро станешь настоящим соколом, сыграло свою роль…
Началась война. Что делать? Заканчивать музыкальное училище, используя отсрочку, или… Ну, разумеется, как мог я, секретарь комитета комсомола школы, получивший назначение в «соколы», остаться дома, музицировать на рояле, когда мои друзья-одноклассники один за другим отправлялись в армию!..
И я решил отказаться от отсрочки, к ужасу мамы и бабушки. Пошёл в райвоенкомат с соответствующим заявлением. Но при этом я настойчиво попросил направить меня в авиационное училище, как ранее решила допризывная комиссия. Мне ответили, что просьбу мою удовлетворят только в том случае, если на мою отправку в армию даст согласие мать (возможно в этом отношении сыграло роль то, что мне в ту пору еще не было 18 лет).
Помню, я сидел у дома в ожидании мамы, которая куда-то уходила по делам. Вот она подошла, и я сообщил ей о своем решении… Были слёзы, тяжелые переживания, уговоры. Но потом, успокоившись, она, кажется, поняла, что я прав! Так надо было поступать! И, скрепя сердце, она дала согласие.
Через некоторое время я получил повестку: в ней сообщалось, что 10 августа я должен явиться в военкомат для отправки в армию…
Утром, тепло попрощавшись с бабушкой, я с мамой отправился на сборный пункт – двор школы (красной, двухэтажной) на Балаганной улице – ныне улица Маяковского (напротив ул. Станко). Ждали чего-то там очень долго, потом нас построили и колонной, пешком отправили на вокзал. Там мы оказались уже к вечеру, постояли некоторое время на площади около вокзала, а потом услышали команду: «К вагонам!» Только мы вышли на перрон, как выход туда закрыли огромные железные двери… Так мы толком, в последний раз, на что очень надеялись, и не попрощались… Когда вошли в вагон и заняли каждый свое место, тут же бросились к двери, к окнам искать своих родных. Но – увы!
Вскоре наш состав отправился в путь. Так началась новая жизнь, ещё представлявшаяся совсем не такой, какой она вскоре оказалась. Мы не могли оторваться от окон, горевали, что не удалось попрощаться как следует с родными и близкими, с грустью всматривались в убегающие от нас дома и улицы родного города. И остро чувствовали, что мы расстались не только с городом и с родными, но и со своим детством, первыми, самыми нежными, искренними и пылкими годами юности! Простились навсегда!..
В отряде, в составе которого я ехал, никого из моего класса и даже нашей школы не было. Теперь я понимаю, что другие мои одноклассники, видимо, отправились на несколько дней раньше и по другим направлениям. Конечно, начинать службу в кругу незнакомых людей сложнее. Правда, был в этой группе один человек, которого я немного знал – он жил на нашей улице, но учился в другой школе, и мы были знакомы только «зрительно».
Едем в пассажирском вагоне. Кто молчит, переживает, кто байки всякие заводит, словом, проявляется характер людей, определяются лидеры. Вот с какой-то полки доносится чья-то «рассудительная» речь: «Скукота-то какая! Не знаю, что и делать: то ли спать лечь, то ли жрать начать снова?» Понемногу стали успокаиваться, затихать, и всё явственнее стал слышаться стук вагонных колёс…
Вдруг ночью раздалась команда: «Выходи из вагонов». Вышли на платформу – не помню, что за станция, но это было ещё не так далеко, в наших краях, во всяком случае, не далее Владимирской области. С нашим железнодорожным комфортом было покончено. Теперь нас поселили в товарный вагон с заранее подготовленными нарами.
Теперь мне идёт уже шестьдесят восьмой год… Очень многое в жизни уже позади… Можно (да, пожалуй, и пора) подводить итоги. Что касается моих друзей, то итоги, видимо, будут уже окончательными. Настоящим другом моим был только один человек – Шамиль Агишев3. Родом из Казани, татарин. К началу войны окончил один курс какого-то института в Москве. Был на год старше меня.
Наши жизненные дороги сошлись в августе-сентябре 1941 года в большом военном лагере под Горьким <теперь – г. Нижний Новгород, примечание составителя>, в запасном стрелковом полку. Мы оба находились там, но познакомились лишь тогда, когда вместе оказались в одной небольшой группе солдат, которую приехавшие из Москвы специалисты отобрали для учебы на курсах военных переводчиков. Эта группа была отправлена пешком из лесного лагеря (кажется, он был около ст. Ильино) в Горький. В ней было около двадцати человек, меня назначили старшим (жалею, что потерялась моя записная книжка, в которой я тогда записал фамилии всех, кто оказался в этой группе).
В Горьком нас поселили… в Кремле (солидно! – но это «с одной стороны»), но в каком-то одноэтажном каменном помещении. Это был или склад, или конюшня (это «с другой стороны»…). Словом, «разместились» мы на полу, на досках. Кстати, до сих пор мы еще не имели полного обмундирования. У меня, правда, был бушлат и простреленная фуражка, выданные ещё в лагере, но я был в своих брюках и ботинках. Всё-таки было как-то особенно приятно иметь ещё что-то свое, домашнее, родное…
В Кремле, который целиком представлял собой «перевалочный пункт», были крупные части – батальоны, полки, и случилось так, что нашу маленькую группу не поставили на довольствие. И к ночи мы загрустили основательно: после очень голодной жизни в лагере целый день быть без пищи, да после пешего похода… Я лично решил экономить уже ослабшие силы и сказал Шамилю – мы уже стали находиться рядом, – что лягу и буду лежать до тех пор, пока нас не накормят…
И вот, когда в нашем сарае стало совсем темно, лежавший рядом со мной Шамиль, шепотом, чтобы больше никто не слышал, сказал: «Знакомые ребята дали мне на дорогу полбуханки хлеба. Бери – ешь». Только тогда и только там, около месяца живя впроголодь в лагере, можно было оценить, что такое дать полбуханки хлеба! Это казалось богатством, сокровищем… Вот она – манна небесная!.. Шамиль отломил половину и дал мне. Мы оба впились в эти куски хлеба. Я съел два-три куска и вдруг, мне стало плохо… Больше есть я не мог и вскоре уснул.
Накормили нас в Кремле лишь на другой день вечером. Днём мы попытались раза два штурмом взять столовую, но группа была очень мала, да и сил почти не осталось…
На следующий день нас отправили на поезде в Москву. Прибыли на Курский вокзал. Нас повели обедать в ресторан вокзала (!). Ресторан как таковой, видимо, перестал функционировать, а может быть, работал только вечером, и вот наша одичавшая от лесной жизни и голода «братия» уселась за сервированные ресторанные столики. Бывает же!.. На столах полный набор посуды: ложки, вилки, ножи. Ну, ложки, ладно, а от вилок и ножей, да таких, мы уже отвыкли. Все сидели притихшие, зачарованные таким зрелищем… И вдруг официантки (!) приносят нам ресторанный обед, сначала – первое, потом – второе и напоследок – чай!
Ах, как это было здорово, как вкусно… И каждый вспоминал свой дом, домашние кушанья и как-то неловко орудовал вилкой и ножом, словно заново учился ходить по земле после долгого перерыва из-за невозможности это делать постоянно. В зале царила торжественная тишина…
А затем нас ожидал ещё один сюрприз. Выйдя из ресторана на площадь перед Курским вокзалом, мы увидели несколько продавщиц, стоявших на тротуаре с ящичками, висевшими у них на ремнях, перекинутых через плечо. А на ящичках – ромовые бабы (была же когда-то такая вкуснятина!) и стаканчики с горячим кофе. Деньги у нас были – каждый сколько-то взял с собой из дома, но до сих пор тратить их было негде и не на что. И вот!.. Конечно, все бросились к продавщицам и отвели душу. Как это ни странно, но 10 сентября 1941 года в Москве ещё можно было свободно и недорого купить даже такие изысканные яства. Но так продолжалось недолго.
Вот так встретила нас Москва. Настроение наше, конечно, немного улучшилось. Тем более, что после этого нас направили в центр Москвы, на ул. Мархлевского, которая начинается от ул. Кирова в районе площади Дзержинского. Там, в великолепном московском здании, нам предстояло пройти четырехмесячный курс военных переводчиков при 2-м Московском государственном институте иностранных языков. И вдруг – снова сюрприз. Всей нашей группе (разумеется, каждому по отдельности) решили сделать еще один экзамен! Мы приуныли. Выбраться из того голодного лагеря, приехать в Москву, почувствовать себя студентами столичного ВУЗа (хотя бы на четыре месяца), оказаться в интеллигентном обществе, в отличных условиях и вдруг, при случайной неудаче на экзамене, снова вернуться в тот лагерь или куда-нибудь еще в том же роде?! Лучше бы уж тогда и не появлялась эта радужная перспектива. Тем обиднее, что кто-то бы ведь остался – большинство! А кто-то – единицы – побрели бы обратно… Это было бы мучительно тяжело.
Но вот экзамен. Мне, как и Шамилю, повезло. Мы сдали его успешно и остались в группе, которая, всё-таки, сократилась на несколько человек!.. Я не раз вспоминал свою 30-ю школу, преподавателя по немецкому языку и нашего классного руководителя Павла Дмитриевича Курочкина. Не так уж серьезно мы занимались языком, но всё-таки вот в таком случае, который произошел со мной, знания языка, полученные в школе, смогли определить мою судьбу в очень важный момент солдатской службы. Кто знает, что было бы, если бы я дважды, будучи солдатом, не смог сдать экзамен.
Начали учиться на курсах. Преподаватели были высочайшего уровня. Знали язык в совершенстве (некоторые из них сколько-то лет жили в Германии), знали, пожалуй, все диалекты (а как они отличаются!). Ну, и требовали от нас много и жёстко. За один академический час нам доставалось так, что выходили на перерыв «обалдевшими», не могли прийти в себя сразу… Уроки давали, главным образом, в форме рассказа на избранную тему с поочередным, как правило, – неожиданным включением нового «автора», поэтому весь урок каждый находился в постоянном, ежесекундном напряжении. Но и результат достигался весьма ощутимый.
Здесь мы, наконец, получили свое первое, новое и полное обмундирование. Кормили хорошо – уже стало забываться голодное существование в лагере. Словом, почувствовали себя вполне обеспеченными студентами престижного столичного ВУЗа.
Однако напряжение жизни возрастало с каждым днём. При выходе с ул. Мархлевского на ул. Кирова на второй из них, если перейти через дорогу, были два очень привлекательных небольших магазинчика – оба угловых, через узенький переулок и улицу, оба с входом на улице Кирова. Дня через два-три после приезда в Москву и начала занятий, я зашёл в один из них (который ближе к пл. Дзержинского) и увидел там кое-какие вкусные вещи и фрукты. Решил купить мандаринов и, прочитав цены, пошёл в кассу. Но мне сказали, что нужны карточки… Покупка не состоялась.
Прошло еще несколько дней. И вот как-то утром, выходя как раз на то место ул. Мархлевского, где стоял дом на углу с ул. Кирова (напротив одного из магазинчиков, о которых только что шла речь), я с удивлением заметил, что большого дома в несколько этажей – нет! А на этом месте чистая площадка, на которой никаких явных следов разбомбленного дома уже нет. Так тщательно и быстро поработали ночью, чтобы не травмировать людей. Так было не только с этим домом. Да, воздушные налеты уже перестали быть редкостью.
Приближался октябрь. Мы продолжали заниматься, хотя знали и чувствовали, что обстановка под Москвой становится угрожающей. Понимали, что в любой момент могут направить для защиты подступов к Москве. И вот однажды, это было, кажется, 5—8 октября, нас построили во дворе. Весь личный состав курсов был распределён по взводам. Мы поняли, что теперь нам предстоит заняться «не языком, а делом…». В построенной колонне мы простояли очень долго, что-то часа три-четыре. Потом узнали, что в это время начальник нашего института генерал-майор Биязи4 (оказывается, он был ещё председателем Федерации бокса СССР) решал в какой-то инстанции нашу судьбу. Наконец мы услышали команду о возвращении на место своей дислокации – в здание нашего института.
10-го октября нас подняли по тревоге и со всем нашим небогатым скарбом отправили в речной порт. Там нас погрузили на большую баржу с весьма вместительным трюмом и отправили куда-то по реке.
Через сколько-то часов пути, видимо, уже на рассвете следующего дня, мы поняли, что плывем «вниз по Волге-реке…». В трюме баржи на нарах у каждого было свое место. Плыли – не знаю куда… Сколько плыли – не помню. Но однажды, как раз напротив знаменитых Жигулевских гор, наша баржа причалила к берегу. Оказалось, что мы прибыли в город Ставрополь-на-Волге. Теперь этого города нет. На этом месте – Куйбышевское водохранилище, которое образовалось в связи со строительством Куйбышевской ГЭС, а город Ставрополь, говорят, перенесли на другое место.
Поселили нас в центре этого тихого городка в двухэтажном деревянном доме. И сразу начались занятия. Что нас сразу поразило? В этом городке совершенно не чувствовалось войны. Не было светомаскировки, действовал клуб, где почти ежедневно устраивали танцы, рядом с нами находилась открытая столовая с весьма приличным набором блюд. И, главное, какое-то общее спокойствие, тишина… Может быть, это только казалось нам, прибывшим из Москвы, где всё было по-другому. Может быть, нам недоступно было определить ситуацию в этом городе и настроение его обитателей, так сказать, изнутри. Мы ведь почти не общались с местными жителями.
А ведь положение на фронте, особенно под Москвой, становилось с каждым днём тревожнее. Что происходит на фронте, что с нашими родными? Эти бесконечные мысли не покидали каждого из нас. Связь с домом на долгое время была прервана из-за нашего переезда. И поэтому было особенно тяжело. Вот однажды по городу пронеслась такая новость: сюда приехали беженцы из городов Центральной России. Мы бегом помчались по улицам, нашли некоторых из них – бредущих с тяжёлым грузом домашних вещей, измученных, злых… Стали расспрашивать: «Откуда?» Одна женщина ответила мне: «Из Иванова!» – «Что там в городе, как живут люди, бомбят ли город немецкие самолеты?» И она отвечает: «Бомбят. Уже не раз налетали». – «А где, – спрашиваю, – падали бомбы?» – «Одна на Рабочем поселке, другая – у Сенного базара». Вот так известие! Уж цела ли наша Зелёная улица, живы ли мои родные? Вот что принесла мне эта неожиданная встреча с землячкой, после которой я долго не мог прийти в себя. А ведь оказалось, что она сказала неправду. Иваново не бомбили… Что заставило её соврать? Ведь сколько бед приносят такие люди!
Занятия проходили весьма интенсивно. С раннего утра, после завтрака, они начинались, а заканчивались уже к вечеру. Да и вечером надо было заниматься самостоятельно. Поэтому времени для разговоров между собой почти не оставалось. Рассуждали, чаще всего, уже лежа в кроватях, перед сном. В комнате нас было довольно много, человек восемь, но продолжительных дискуссий не было. Во-первых, за день очень уставали, а, во-вторых, каждый думал о своем. Да и настроение было такое, что в свободные минуты хотелось побыть наедине только со своими мыслями и чувствами. Так вот и засыпали.
