Анна Блейк
Ее тысяча лиц. Четвертое расследование Акселя Грина
Часть Первая. Глава 1
Светлой памяти Любови Васильевной Матюхи. Великолепного преподавателя, прекрасного человека. Спасибо, что верили в меня. Спасибо за спасенное детство. За творчество в каждом уроке, в каждой встрече. За вечность.
Часть первая. Добро пожаловать на восток
Трудно представить себе больший грех, чем двуличие.
Глава первая
Настоящее. Аксель
16 апреля 2003 года
Треверберг
Сигарета медленно тлела.
Детектив Грин стоял на лестнице у красивого особняка конца девятнадцатого века уже несколько минут. Хотелось курить, но Аксель не мог найти в себе сил, чтобы поднести фильтр к губам. И поэтому замер, глядя на соседний участок. Идеальный английский газон и ландшафтный дизайн, который не стыдно показать на обложке профильного журнала. Идеально выкрашенный коттедж.
Старая половина Треверберга отличалась вычурностью и фальшивой безупречностью.
Грин ненавидел и то, и другое. В этом не было никакой жизни. Или, может, он просто не представлял себя в обществе тех самых людей, за которыми охотится желтая пресса?
Впрочем, за ним она тоже охотилась.
Но не потому, что он был рожден в одной из правящих семей города. Его сковывала слава иного рода и повлиять на нее детектив был не в состоянии.
Огонек обжег пальцы, и Грин вздрогнул от неожиданности. Выронил сигарету. Приглушенно выругался, проследив за ее полетом и пообещав себе забрать окурок, когда спустится вниз.
Позже.
Еще позже.
Грин медленно набрал в грудь теплый апрельский воздух, наполненный ароматами пробуждающейся природы, выдохнул. Прикрыл глаза. Стянул резинку с волос и заново собрал хвост. Посмотрел на особняк, где его ждало тело. Он уже осмотрел место преступления. Бегло. А потом заметил то, что заставило его тут же выйти, взять сигарету и задуматься.
Он был не готов.
Совсем не готов к тому, что увидел. Надеялся, что ошибся, что чуть позже ДНК тест покажет, как же он наивен и как легко его сбить с пути призраками прошлой жизни. Надеялся, что чутье его подвело. Но в глубине души знал: его проклятие в том, что он не ошибается.
Не в подобных вещах.
Он встряхнул руками, как будто в попытке избавиться от лишней влаги, снова вздохнул и, развернувшись, направился в дом, где уже копошились криминалисты, расставляя свои вечные таблички, прокладывая дорожки, за пределы которых заходить нельзя. Щелкал затвор фотокамеры. Сотрудники полиции негромко переругивались между собой. Но никто не шутил. И не смеялся. Сложно шутить после того, что на этот раз им подкинула чья-то воспаленная фантазия.
Чей-то извращенный мозг.
Аксель стремительно пересек просторное фойе, так нелепо отделанное мрамором, поднялся по лестнице, чувствуя себя так, будто покоряет Эверест, а не идет на второй этаж. Нужно заставить себя все внимательно осмотреть. Потом дождаться Карлина с очередным учеником, которых знаменитый профайлер за последний год сменил с пяток, и заняться осмотром уже вместе.
Марк Карлин начал выезжать на места преступлений не так давно, и Грин ценил его присутствие. Хотя сейчас в тайне надеялся, что профайлер появится позже. После всего пережитого их объединяла не только работа, но и крепкая дружба, и Аксель не хотел, чтобы Марк заметил его состояние. Карлин обязательно обратит внимание и начнет задавать вопросы, ответов на которые у Грина не было.
Лестница закончилась слишком быстро. Детектив замер на втором этаже, рассеянно наблюдая за тем, как очередной стажер-криминалист прокладывает дорожку для сотрудников. Парнишка поднял голову. Его лицо вытянулось. Вряд ли он не ожидал увидеть здесь прославленного коллегу, но ко встрече явно оказался не готов.
– Пройду? – хриплым от напряжения голосом спросил Грин.
Тот лишь кивнул, глянув на ботинки детектива. Бахилы, скотч. Аксель давно работал в полиции. Процесс осмотра места преступления был отработан до автоматизма.
Грин аккуратно перешагнул через не закрепленные пока деревянные дощечки, подошел к двери, которую предусмотрительно прикрыли. Вытащил из кармана пиджака латексные перчатки и на мгновение закрыл глаза.
Это не самое ужасное преступление, которое ты видел, Грин. Не самое страшное убийство.
Черт.
Его уже давно нельзя было удивить жестокостью. Шесть лет службы в засекреченном отряде, который выполнял самые опасные задания по всему миру, более десяти лет работы в полиции, десятки раскрытых дел о серийных убийцах. Да, он должен был привыкнуть ко всему.
Но не к подобному.
Во второй раз за этот долгий и сложный день заходя в светлую комнату, Грин вяло подумал о том, что же такого он натворил, где проштрафился, что жизнь снова подкидывает ему жестокое испытание.
Она (даже в мыслях Аксель не мог назвать ее жертвой) лежала на постели. Хрупкое и стройное тело, белая кожа, ухоженная, лишенная каких бы то ни было лишних пятен, легкая сеточка растяжек на бедрах – видимо, она резко спросила вес. Светлые золотистые, будто наполненные солнцем волосы аккуратно разложены вокруг головы и по плечам. Тонкие ключицы, которые так и манят. Возраст определить сложно. Высокая небольшая грудь по-девичьи упруга, а кожа в тонусе. Светлое облако волос в паху. Убийца не посчитал нужным ее прикрыть.
Поза такая безмятежная, такая спокойная. Руки свободно лежат вдоль тела, ноги расслаблены. Она будто прилегла отдохнуть и провалилась в глубокий сон. Никакой крови.
Нехотя Грин поднял глаза выше. Туда, где должно было находиться лицо.
Но его не было.
Его сняли, как скальп.
Подавив нетипичное для него головокружение, детектив подошел ближе, с трудом заставляя себя впитать все. Любая деталь поможет поймать преступника. И Аксель обязан воспринять и запомнить каждую мелочь. Он всегда опирался на первое впечатление, раскручивая расследование через несостыковки и подсказки, которые были всегда – даже в условиях отсутствия улик. И обычно осмотр места преступления его будоражил, разгонял стремление приложить максимум усилий, пробуждая азарт.
И, какой бы ужас убийца ни подкидывал, будь то смерти детей, ужасающие инсталляции или пытки в подвалах, Грину никогда не было страшно. Неприятно, омерзительно. Но не страшно. А сейчас он испытывал чувство, похожее на шок. Скорость мысли снизилась, Акселю было сложно обрабатывать информацию, как будто кто-то недобро пошутил и нацепил ему на голову пыльный мешок.
Аксель не дышал почти минуту. Он стоял рядом с кроватью и безучастно смотрел на женское тело с прекрасными чувственными линиями, пожалуй, слишком бледное, но еще не покрытое трупными пятнами, еще чистое, гладкое, как будто живое.
Стерильная комната, вымытый труп, идеальный порядок. Все это напоминало музей. Или мавзолей.
Если бы не одна деталь.
С трудом, будто кто-то заблокировал шею и вместе с ней душу, Аксель повернул голову. Туда, где под ярким светом лампы стояла гипсовая голова, обращенная лицом вверх. А на ней лежала кожа. Убийца постарался. Он не просто швырнул лоскут, он аккуратно разложил его, воспользовался косметикой, чтобы придать ему достоверный вид. Чтобы придать ему схожесть.
Схожесть, которую Грин не мог не заметить.
Оставался только один вопрос: это удар в него? Или совпадение?
Что она делала в Треверберге? Она не пыталась связаться с ним с тех пор, как они расстались много лет назад. Никак не давала о себе знать, а Грин не отслеживал ее перемещений, не искал сведений о ней, не хотел бередить душу. Он думал, что когда-нибудь они встретятся за чашкой крепкого кофе, улыбнутся друг другу. Он спросит, счастлива ли она, она ответит утвердительно. И не задаст ему никаких вопросов. Потому что знает, как он не любит вопросы о личном. Они проведут в молчании несколько часов, а потом каждый отправится в свою новую жизнь. И он сохранит в сердце все, что объединяло их когда-то. Свою первую страсть, первую любовь, первое откровение, первое расставание. А она – тот единственный раз, когда отдалась на волю безумно вспыхнувшим чувствам.
Он почему-то верил, что единственный. Несмотря на разлуку в четырнадцать лет.
Аксель протянул было руку, но тут же отдернул ее. Он на месте преступления. Непозволительно так расслабляться. Детектив хотел отвернуться, но не смог. Мертвое лицо на гипсовой основе смотрело на него пустыми глазницами. И в нем он видел отражение самого себя, неба и прошлого, ко встрече с которым был решительно не готов.
Он медленно вздохнул и вздрогнул, когда чья-то рука легла на плечо. Резко обернулся.
Марк Карлин кивнул и убрал ладонь. Он выглядел, как всегда, безупречно и элегантно. Каштановые волосы, в которых появилось много серебра за последние полтора года, тщательно уложены, но одна прядка выпущена на свободу и падает на лоб. Лицо гладко выбрито, вид спокойный, никаких синяков под глазами или припухлостей. Профайлер одет в темно-синюю рубашку без галстука. Часы на запястье приглушенно мерцают, привлекая внимание.
Элегантен и безупречен до оскомины. Как всегда.
– Кто-то устроил нам настоящее представление, – негромко сказал Марк, так легко входя в разговор, что детектив на мгновение опешил.
Аксель сейчас не мог с такой скоростью переключиться между собственными мыслями, страхами и сомнениями и ворвавшемся в его уединение Карлином.
– Привет, – вяло откликнулся Грин. – А где твой хвостик номер пять? Или шесть?
– Ада? – почти не удивился Марк. – Внизу. Составляет впечатление о доме.
– Ада?
– Ада Розенберг, моя ученица, закончила академию, спецкурс по профилированию…
– Избавь меня от лишних подробностей, – отмахнулся Грин, слега раздраженный наличием очередного стажера и одновременно обрадованный тем, что ему самому пока никого учить не нужно.
– Почему он лишил ее лица и выставил его напоказ? – сменил тему Карлин.
– Это маска. Он обвиняет ее в двуличии, – негромко проговорил Грин, наконец сумев облечь в слова то, что не давало покоя с мгновения, когда он увидел тело. Двуличие. Убийца срывает маску и бросает ее под ноги полиции, мол, вы не можете это пропустить. Что здесь главное? Тело или лицо?
Почему-то казалось, что лицо. Убийца направил на него свет в то время, как кровать освещалась естественно. Да, входя в комнату, ты видел тело. И не сразу понимал, что в этой прекрасной неподвижности не так. А потом поднимал глаза – и обнаженные мышцы лица ввергали тебя в ступор.
А потом ты видел кожу, бережно растянутую на гипсовой голове.
Профайлер смерил Грина внимательным взглядом карих глаз, будто задавая вопрос: а с чего детектив решил делать его работу. Но на самом деле Аксель уловил в этом взгляде другое. Надо собраться. Пока не подтвердится личность, нельзя давать слабину и рассказывать, что он ее знал. Если выявят личную заинтересованность, попытаются снять с расследования, а он хотел лично прижать к стенке очередного монстра-психопата, который способен на такое.
Детектив расправил плечи и вернул другу прохладный взгляд темно-синих, почти почерневших от напряжения глаз. Привычно гриновский взгляд, в котором не читались эмоции.
– Снял лицо, открыл истинное нутро? Безобразное? Может, она модель или актриса? Типа сними размалеванную маску, а внутри лишь кровь и кишки?
Аксель легко повел плечами. Резкая речь Карлина его не тронула.
– Может и так.
Только если Грин не ошибся, она не модель. И не актриса. И даже не телеведущая.
– Следствие покажет, – усмехнулся Марк. – Надо собирать группу? От отдела профилирования буду я и офицер Розенберг.
Аксель с недовольным видом достал телефон.
– Пора уже сформировать постоянную команду и не прыгать от дела к делу, – процедил он сквозь зубы.
– Пора, конечно, – ухмыльнулся Карлин, – только ты все никак не определишься, с кем хочешь работать ежедневно над каждым делом. Уже всему управлению устроил экзамен, а все никак не выберешь.
***
Бычок он подобрал и выбросил. А потом прыгнул на мотоцикл и отправился в управление, старательно избегая любого контакта с коллегами. Карлин был прав в одном: команду нужно собрать постоянную. Только вот все те, с кем он работал, разбрелись по отделам, а кто-то даже махнул за океан, клюнув на высокие зарплаты в ФБР или еще где-то, Грин особенно не интересовался. У него был один постоянный компаньон – Карлин. И все шло замечательно, пока года полтора назад, не выдержав трагедии, которая перевернула его жизнь, профайлер не убедил себя, что его миссия – обучать талантливых ребят своему мастерству. Лишившись сына и семьи, Марк растворился в работе , и Аксель не мог его упрекнуть. Но бесился, как будто их диаду разбили.
Стажер Говард Логан, который участвовал в том деле, без преувеличения перевернувшем город и сделавшем Акселя Грина одним из самых знаменитых полицейских, некоторое время назад уехал на повышение квалификации. Артур Тресс возглавил отдел криминалистической экспертизы и погряз в бумажках.
Брать новых стажеров не хотелось, но им точно понадобятся руки. Много тупых рук, которые будут делать то, что им скажут. В этом ключе присутствие Ады Розенберг уже не казалось такой уж плохой идеей. Пусть она ковыряется в архивах и медицинских сводках. Все равно итоговый профиль составлять будет Карлин. Для профиля нужна информация. Много информации.
Значит, Ада.
Кто еще?
И нужен ли вообще кто-то?
Аксель завел мотоцикл и вырулил на дорогу. Но поехал он не в управление полицией. Он остановился у ближайшей парикмахерской. Снял шлем. С некоторым сожалением провел рукой по волосам. А потом, коротко вздохнув, слез с мотоцикла, поставил его на центральную подножку, забрал ключи и открыл дверь.
В эту минуту он четко понимал, что делает и почему. Надежда умирает последней, но он был уверен, что анализ ДНК сюрприза не принесет. И действовал рефлекторно. Так, как учила она, так, как выживал в течение многих лет. Чтобы раскрыть это дело, ему нужно вспомнить, кто он такой.
За потрясениями последних лет он совершенно себя растерял.
А он военный. Элитный солдат, участвовавший в бесконечном количестве операций, о которых даже не писали в газетах.
Прошлое. Анна
3 апреля 1987 года
20:02, кажется
Место указать не могу, запретили, Ближний Восток
Смешная особенность. Я каждый раз дважды смотрю на часы, когда собираюсь писать в дневник. Первый раз смотрю, отмечаю время, даю себе обещание обязательно – уж в этот-то раз точно! – запомнить, что они показывают. Открываю тетрадь с дневником – и все. Забыла. Приходится смотреть снова.
Что я вытесняю?
Почему я обязательно должна что-то вытеснять? Разве практика дневниковых записей – это не обычная техника? Она вообще не психоаналитическая. А я все равно пишу. Сколько себя помню, пишу, особенно, если происходит что-то из ряда вон выходящее. Что-то, заставляющее меня чувствовать иначе. Или просто – чувствовать.
А сегодня важный день. Я пропустила несколько вечеров, не было возможности остаться наедине с собой и спокойно написать пару строк. Только сейчас добралась до места, которое должна буду называть своим домом в ближайший год. Пока ехала, думала, что сошла с ума в тот момент, когда согласилась отправиться… не могу написать, куда именно, это засекречено. Мне четко дали понять, что места, фамилии и звания под запретом, потому что мы тут занимаемся важными делами, о которых все хотят узнать и никто узнать не должен. Наверное, имен тоже не стоит упоминать.
А то посадят еще.
Смешно.
Нет, совсем не смешно. Я еще слишком молода, чтобы потерять время из-за глупости. Поэтому правила будем соблюдать. А если нет, сожгу дневник.
Короче, когда я поступала в университет с горящими глазами и желанием стать психологом, я не думала, что решу на целый год связать себя работой в армии. И не просто в армии. С ребятами я еще не познакомилась, знаю только, что отряд небольшой и разношерстный. Моя коллега, которая здесь уже несколько месяцев, берет на себя половину, остальные – мои. Работа непыльная, обычные консультации, обычная терапия. Травмы, куда без них. Иногда ПТСР. Иногда я должна решить, останется человек здесь или должен уйти. Список моментов, на которые я должна обращать внимания, новые, разработанные специально для отряда анкеты, мне выдали. Буду изучать и постепенно внедрять.
Составили график. Это странно, обычно процесс выбора времени и согласования его с пациентом – это часть сеттинга. А тут в процесс вмешивается внешняя сила. И я не знаю, как это отразится на терапии.
Это как секс втроем. Причем, вынужденный. Обычно нас двое, я и пациент. А тут еще третья сторона в виде армейского устава. И никакой вам стабильности! Ребят могут сорвать в любой момент.
Я такой психотерапевт на подхвате. Терапия по вызову.
Ладно, видимо, я совсем устала, раз скатилась в подобные сравнения.
Давай с начала.
Я доехала.
Прошла чудовищный конкурс, обошла всех конкурентов, получила годовую ставку, превышающую все, на что я могла рассчитывать дома, вдвое. И завтра я начну практику в качестве самого молодого военного психотерапевта в этом отряде.
Я молодец.
Поймала себя на мысли, что хочу написать «спокойной ночи». Дневнику. Некоторые вещи не лечатся.
Глава 2
Настоящее. Аксель
16 апреля 2003 года
Треверберг
С главой отдела судебно-медицинской экспертизы Дэниелем Кором Аксель Грин был знаком шапочно. Они пересекались на планерках, где Кор исправно присутствовал и даже старался не спать, но вместе не работали. И сейчас, спустившись в лабораторию, Грин слегка удивился, как будто ожидал здесь увидеть кого-то другого.
Дэниелю на вид можно было дать лет сорок пять, это был невысокий крепкий мужчина с руками мясника и блеклыми серыми глазами, за которыми не читалось ни мыслей, ни эмоций. Он явно не сошел с обложки и внешностью обладал скорее отталкивающей, но Грин привык смотреть глубже. И то, что он чувствовал в судмедэксперте, успокаивало. Так успокаивается профессионал в присутствии другого профессионала: не нужно контролировать непрофильные процессы, ты можешь быть уверен, что все будет сделано на высшем уровне. Не хуже, чем если бы задачей занимался лично ты.
Кор поднял голову от большого журнала, который заполнял, и посмотрел на детектива. На его лице с крупным носом и неожиданно аккуратно постриженной растительностью эмоций не отразилось, серое стекло глаз не прояснилось.
– Я еще не начинал, – басовито сказал Кор.
– Знаю. Поэтому пришел.
– Скучно наверху, решили спуститься в ад, детектив?
Как будто я из ада выбирался.
– Нужно, чтобы анализ ДНК провели как можно скорее. Я сделал запрос в… – Грин осекся, подбирая слова. Не подобрал и оборвал фразу, переключившись. – Словом, вам дадут материал для сравнения, если стандартные пути результатов не принесут.
Кор отложил ручку и откинулся на спинку кресла, положив ладони на столешницу.
– Вы что-то знаете.
– Ничего, – отрубил детектив. – Ровным счетом. Я должен узнать от вас, кто она и что с ней произошло. Ну, помимо очевидного.
Дэниель будто бы хотел улыбнуться, его густые брови дрогнули, губы на мгновение изогнулись, но судмедэксперт встал, снова замкнувшись. Он был ниже Грина на голову и поэтому инстинктивно стоял, расставив ноги, будто пытаясь занять больше пространства. Аксель сделал шаг в сторону и Дэниель двинулся в направлении секционного зала. Шел он неожиданно легкой для человека такого мощного телосложения походкой. Детектив устремился за ним.
– Ее только привезли, к чему такая спешка? – недовольно поинтересовался Кор.
– Убийство странное.
– У вас каждое дело странное, детектив, я наслышан. Но не припоминаю, чтобы вы, очертя голову, летели в морг. В тот же день! До вскрытия.
Аксель улыбнулся.
– Мне будет достаточно базового осмотра. Я вас выслушаю. И пойду к коллегам.
– Первые часы после обнаружения тела самые неприятные, да? – с пониманием усмехнулся судмедэксперт, толкая металлические двери. – Вы должны включаться в работу, а данных нет. Криминалисты еще ничего не собрали, мы отчет не предоставили. Я помню, как доктор Абигейл дневала и ночевала на работе, лишь бы не разочаровать вас, как можно быстрее предоставить все, что могла. Она даже делила отчет на части, чтобы сразу отправить вам самое важное. Или то, на что вы сможете опереться. Вы ждете того же от меня?
В темно-синих глазах Грина скользнула молния. Вспоминать о Джейн Абигейл было неприятно. Детектив едко улыбнулся.
– Если честно, доктор Кор, да.
Дэниель рассмеялся. И этот смех Акселя удивил. Он ждал усмешки или недовольства. Или даже агрессии. Но не веселья. Сероглазый взгляд судмедэксперта просветлел, он подошел к металлическому столу, на котором под белой простыней лежало тело, нацепил латентные перчатки, оперся о край большими ладонями и взглянул на детектива.
– Не ожидал от вас другого. О вашей требовательности по всему управлению ходят легенды.
– Да ладно, легенды, – вернул ему ухмылку Грин. – Я просто делаю свою работу. И требую того же от других.
– Ладно, детектив. Давайте ее осмотрим. Как вы уже поняли, убийца снял с жертвы лицо. Обычно при этой процедуре крови тьма. Либо он слил кровь заранее, либо убрался в доме. Пусть ваши ребята посмотрят.
– Люминол, – кивнул Аксель. – Проверим.
– Он снимает с нее лицо. Кладет его на гипсовую голову, при этом маска сделана грубо, – Дэниель перевел взгляд на тумбочку, где стояла гипсовая подставка. Без кожи, правда. И Аксель смог разглядеть слоистость изделия. Как будто его делали впопыхах. Как обычный гипс при переломе. – Я пока не уверен, но предполагаю, что маска сделана, когда жертва еще была жива. Значит, нам нужно начать с начала. Он усыпляет или обездвиживает жертву (токсикологический анализ покажет). Снимает маску. Никакого секрета в технологии ее изготовления нет.
Судмедэксперт осторожно снял простыню, сложив ее на бедрах жертвы. Грин снова увидел красное нечто вместо лица и поежился. Волосы женщины уже не казались столь безупречными. В холодном свете ламп они выглядели безжизненно.
Сердце болезненно сжалось.
– Кожа гладкая, следов побоев нет, – механически продолжил Кор, внимательно осматривая тело. – До лица мы сейчас дойдем, помимо него на теле только одно существенное повреждение – ей проткнули сердце. Точнее скажу после вскрытия, но почти уверен, что это так. Думаю, это обычный нож или кинжал с широким лезвием. – Он взял линейку. – Две трети дюйма. И опять нет крови. Кожа слишком чистая, нет блеска. Возможно, он ее вымыл, а потом насухо вытер. Я изучу ее под микроскопом и скажу, что там было. Вы заставляете меня делать двойную работу, детектив, – Дэниель поднял на Грина снова холодный и будто бы мертвый взгляд. – Я не люблю чувствовать себя дураком.
– Для меня все важно, – негромко отреагировал Аксель. – Продолжайте. Пожалуйста.
– Крови нет! Нет кровоподтеков, нет пятен. При этом она мертва не менее шестнадцати часов. Точнее скажу позже! – Кор, кажется, разозлился. – Теперь лицо. – Он склонился над телом. – Разрезы аккуратные, но непрофессиональные. Он знает, где резать, чем и как, но явно делает это не каждый день. Вот, рука сорвалась, он порезал ей ухо. А тут, – он указал на линию подбородка, где, подойдя ближе, детектив заметил тонкую царапину, – снова сорвался. Не хирург, не патологоанатом, не судмедэксперт. Но действует холодно и четко. Кожу сохранил ровно настолько, сколько необходимо, чтобы полиция застала композицию в относительно первозданном виде.
– От чего она умерла?
Дэниель указал на грудь жертвы.
– Думаю, от этого. Но не уверен, – судмедэксперт снова шумно вздохнул. – Возможно, разрез посмертен.
Грин решил не комментировать. Кому потребуется нанести один единственный четкий удар в сердце, если цель – не убить? Если предположим, что жертва уже мертва?
– И нет сопротивления?
– На первый взгляд никакого. – Кор бегло осмотрел голову жертвы, перебирая шелковистые волосы. – По голове ее тоже не били.
– Значит она его знала? – Аксель поднял на коллегу взгляд. – Или он подкрался и она не успела среагировать?
– Этого я не говорил, детектив, – пожал плечами судмедэксперт. – Как бы там ни было, если бы он хватал ее за руки или за плечи, мы бы это уже установили. По поводу сексуального контакта скажу позже. Анализ ДНК сделаю. Но это не быстрый процесс, вы же знаете.
Аксель опустил глаза.
– Знаю. Сделайте, что в ваших силах.
Дэниель снова укрыл тело, стянул с рук перчатки сложил руки на груди.
– Как будто может быть иначе, – пробормотал он.
Детектив скупо поблагодарил, кивнул и направился в сторону выхода, думая о том, что его больше задевает. То, что убийца осторожен или то, что он не врач. Или то, что у нее мог быть сексуальный контакт с кем-то. Или вообще то, что он не может до конца понять мотив? При этом перед внутренним взором стояло не лицо, вернее, его отсутствие. Грин думал о надрезе на груди. О лезвии, которое скользнуло под ребра, вспороло перикард и навсегда остановило сердце. Даже если все было совершенно наоборот и это холодное сердце остановилось по другой причине.
Прошлое. Анна
12 апреля 1987 года, воскресенье
Мне кажется, что все знания, которые я получила в Сорбонне, знания, которые впитывала позже, практика, которая у меня была, установки и все то, на чем держалась моя личность, трещит по швам.
Просто рушится к чертям.
Я пропустила больше недели. Возвращалась в комнату и падала от усталости. Сил хватало только на то, чтобы принять душ и кое-как привести себя в порядок. А потом армейский распорядок. Я привыкла рано вставать, но здесь мое «рано» – это ты безбожно проспала, доктор Перо, встала и вышла на пробежку. Честное слово. Подъем у них в четыре. Отбой в десять. Весь день тренировки, обучение. Здесь круче, чем в университете.
Я познакомилась с коллегой. Она психиатр по первой специализации и психотерапевт по второй. Передала мне половину ребят, в основном тех, кто служит меньше трех лет. Говорит, что им нужен незамыленный взгляд. Я думала, что в такие места приходят служить только те, кто уже прошел обычную армию, взрослые люди, принимающие решения осмысленно. Но ошибалась, потому что почти все, с кем мне предстоит работать – это ребята до двадцати пяти.
До двадцати пяти.
Да каждый из них – мультипрофессионал, который может и в строении ядерной бомбы разобраться, чтобы ее обезвредить, и найти общий язык с местными, и прикинуться искусствоведом, если того требует задание. Больше всего меня поразила система обучения и то, что эти люди из себя представляют.
А еще их внутренняя бездна.
Но я опять себе вру, а обещала, что буду честна хотя бы в дневнике. Все ребята интересные, разные, каждый со своим изломом. Но поразили меня не мои пациенты. А один из тех, кто остался у коллеги. Формально мы друг другу никто и поэтому я могу простить себе любые эмоции, хотя они глупы. Честное слово, глупы.
Он вернулся с очередного задания на днях. Я не выдержала и посмотрела досье, по меньшей мере то, которое доступно психологам. Девятнадцать лет, из которых почти три он уже здесь. Доброволец. Он приехал из Треверберга. Сирота. Но не выглядит, как сирота. И не ощущается. Я сидела с книжкой на лавочке у столовой. В какой-то момент почувствовала, что на меня смотрят. Не так, как все тут, не так, как на родине. Я привыкла, что мужчинам нравится моя внешность, но дальше они не заглядывают. Им достаточно клише «Куколка», которое так легко прилепить к миловидной блондинке.
Но в этом взгляде было что-то еще. Я хочу запомнить этот момент, поэтому опишу. Даже если это глупо и я веду себя как идиотка. Я могу казаться идиоткой перед собственным дневником.
Когда я подняла глаза, он стоял, прислонившись спиной к стене столовой и скрестив ноги. Сигарета в зубах, светлые, как у меня, волосы чуть длиннее, чем можно было бы ожидать в армии, но здесь на удивление в плане длины волос никаких правил не существовало, может быть, естественная стрижка помогала им в работе. Хотя этот точно нигде и ни с чем не сольется. Он слишком яркий. Слишком… свежий? Я помню миг, когда наши взгляды встретились, и солнечный день будто бы померк. У него темно-синие, внимательные и очень холодные глаза человека, который видел ужасные вещи. И, скорее всего, делал ужасные вещи. Выглядит взрослым, но что-то выдает истинный возраст, что-то в изгибе губ. Или в еще оставшемся намеке на мягкость черт. Высокий. Страшно высокий. Широкие плечи, атлетическая фигура. Как у всех здесь. Рубашка на груди распахнута, виден загар. На шее какая-то цепочка – блестит, отвлекает.
Мы смотрели друг другу в глаза больше минуты. Я чуть не выронила книгу (надеюсь, зачитанный до дыр Фрейд меня простит). Парень медленно взял сигарету и опустил руку, позволяя пеплу упасть на землю. Я заметила, как сжались его пальцы. Не знаю, обжегся ли он, но не дрогнул. А потом резко разорвал зрительный контакт, бросил окурок в урну и направился ко мне.
Я инстинктивно откинулась на спинку скамейки, тупо пытаясь уговорить себя думать о работе, о своей цели, о диссертации, о чем угодно, но только не о том, что мое сердце впервые за всю жизнь подало голос. А мне двадцать девять! Скоро тридцать. Я медик и психолог и всегда считала, что сказки про любовь с первого взгляда придумывают несчастные женщины, у которых есть лишь один мир – иллюзорный.
Выходит, я тоже такая несчастная женщина. Только иллюзии у меня другие. Иллюзия важности карьеры, фанатичная влюбленность в науку, планы на жизнь. Эта чертова минута перечеркнула все, чем я дышала. И это было глупо.
И сладко.
А сейчас стыдно. Но я пообещала себе описать все честно. Так, как оно было в тот момент. Чтобы запомнить именно таким.
Парень приближался, я не дышала. Фрейд висел на волоске от того, чтобы упасть на горячую землю. Когда между нами осталось меньше метра, я почувствовала, как кровь приливает к щекам. Он улыбнулся. И эта улыбка расколола мою жизнь на «до» и «после». Вернуть ее я не смогла. Поэтому тупо смотрела ему в глаза, зная, что выгляжу слегка удивленной и холодной. Какая буря бы не бушевала в груди, я всегда умела держать лицо и притворяться вежливым профессионалом.
– Вы – доктор Анна Перо? – без обиняков спросил он.
Я медленно кивнула.
– Будем знакомы. Я Аксель Грин. Добро пожаловать на восток.
Он по-мальчишески усмехнулся и протянул мне руку. Сухую, горячую, крепкую руку с тонкими длинными пальцами музыканта или врача. Он сжал мою ладошку, а потом неожиданно перевернул ее и коротко поцеловал. Старомодно.
А потом развернулся и ушел. Оставив меня в растерянности, а доктора Фрейда в пыли.
Видимо, «Психопатология обыденной жизни» – не то, что стоит перечитывать в подобном месте.
Или то?
Настоящее. Аксель
16 апреля 2003, среда,
Управление полицией Треверберга
Вернувшись из морга в кабинет, Аксель думал о том, что мотив преступника в этом деле должен лежать глубже, чем обычно. Вряд ли это какая-то миссия. Анна Перо была прославленным психотерапевтом. Она защитила две диссертации, так и не вышла замуж и посвятила себя науке, блистала среди коллег, преподавала. Зачем срывать лицо с психотерапевта? Кто мог это сделать? Или у нее все-таки был роман?
